Глава Восьмая.

• Так вот, - начал-таки Старки, закурив очередную сигарету, - Арво правильно описал мою биографию, и к моменту моей командировки я действительно был убеждён, что зажравшиеся янки по неким своим геополитическим причинам трагически терзают маленьких, улыбчивых, и вообще похожих на детишек вьетнамцев, которые проявляют чудеса настоящего героизма защищая свою многострадальную родину. Поэтому, я счёл за честь, когда перед вылетом мне предложили передать нашу правительственную награду одному из командиров Вьетконга, с которым, к тому же, мне предстояло вместе провести большую часть моей командировки. Прибыв на место, я действительно, в торжественной обстановке, повесил на грудь маленького, но гордого человечка эту награду, я видел, как загорелись его глаза в этот момент, и с тех пор мы, кроме служебных отношений, стали ещё, как я верил, настоящими боевыми друзьями. Подразделение, которым он командовал, а я, и ещё один наш офицер, “инструктировали”, часто принимало участие в вылазках на южные территории, иногда мы просто срывали своим внезапным появлением операции противника против местных партизанских групп, а бывало, что и громили довольно крупные базы заокеанских захватчиков. Война в жарких джунглях – штука особенная. Дистанция соприкосновения почти всегда минимальная, не считая бомбардировок, конечно. Но, даже учитывая напалм, налёты с воздуха были практически неэффективны в сельской местности. Это в городах ущерб был заметен, а мы спокойно пережидали в лесных укрытиях, пока тупые янки лупят тоннами фугаса по кустам и болотам. А вот наземные стычки впечатляли. Тогда все те барьеры, о которых мы говорили раньше, казалось были пройдены все и очень быстро. То есть перерезать горла десятку спящих людей, да так, чтобы никто не хрюкнул даже, или отлёживаться часами в яме, уткнувшись лицом, руками, и всем прочим в полуразложившиеся трупы, надеясь только на то, что их смрад не даст американским чистоплюям даже представить, что там может кто-то притаиться, стало уже, не скажу, что приятной, но работой, в которой есть своя удаль. То, что вьетконговцы выполняли всё это совершенно спокойно я относил, понятно, к чувству правого дела, мести за ущерб, причинённый им и их семьям безжалостными врагами, привычкой воевать десятилетиями, наконец, но о каких-либо особенностях восточного характера я тогда не думал совсем. Во-первых, я был с детства советский интернационалист, для которого все люди одинаковы, а во-вторых, мы тогда все делали совершенно одну работу, и для меня вьетнамцы были просто бойцами, причем казались ещё храбрее за счёт того, что были на вид маленькие, щупленькие и, судя по личному опыту, люди в быту добродушные и справедливые. Правда, я, до поры, ни разу не видел, как они берут кого-либо в плен, но это и не предписывалось заданиями, которые мы получали. И второй офицер, русский парень из-под Калуги, казалось тоже полностью прошёл всю эту школу войны, так что проблем никаких мы и не предвидели, надеясь отбыть срок командировки и вернуться домой с богатым, хоть и тайным, боевым опытом, да ещё и с хорошим счётом на сберкнижке.
• Ну, это всё и по телеку показывают, кроме наших парней в ямах с трупами, всё больше на янки любуемся, как они там лютуют.
• Война, во время драки, как таковой, - вздохнул Арво, - она, наверное, для всех сторон одинакова. Это в промежутках можно прикидывать, кто прав больше, но и всё равно получается, что каждый по-своему больше прав.
• Но как-то, получили мы задание грохнуть одну ихнюю базу, да так, чтобы ещё и живых, желательно офицеров, прихватить. Для сего к нам ещё прислали и какого-то хмыря из разведуправления, чтобы прямо на месте что-то там у них и разузнать. Ну, мы сделали всё как в кино – янки и не поняли ничего, когда мы, на двух БТРах, из кустов прямо на середину их пижонского городка, похожего на пионерлагерь для отличников, выкатились, и пехота наша, чёрнопижамная, разбежалась во все стороны, и давай мочить агрессора, почем зря. А мы, с командиром тем, прикинули, где у них начальство обитает, и делаем визит туда, да так успешно, что целых три многозвёздных ихних начальника мигом уселись в один из наших БТРов, даже не допустив мысль о каком-либо нам сопротивлении. Сбились кучкой и таращатся только на вьетнамского бойца, с виду мальчугана, что АКМ у них под носом держал. Так мы и домчали их мигом до подконтрольной территории, сдали хмырю из разведки, а сами сидим в тенёчке, с командиром орденоносным, отдыхаем и гордимся такой удачей. Помню, он как ребёнок весь сиял, наверное ещё орден хотел, подумалось мне тогда. Тем временем и второй БТР с пехотой подтянулись, закончив, значит там всё как надо. Наш, второй, оттуда вылез, тоже к нам подошёл, давай впечатлениями делиться. А разведчик в блиндаже ещё долго с этими возился, а потом выводит их к нам, под конвоем, довольный, помню, такой, и говорит: “Всё, они мне больше не понадобятся”. Потянулся, головой покрутил, и отправился к себе, вертолёта ждать. Орденоносец наш его проводить побежал, мы ещё вслед ему шутили, чтобы насчёт ордена не забыл намекнуть. А янки, белых людей увидав, к нам подсели, и начали, безмятежно так, причем, разговоры на всякие пустяковые темы. Типа – погода, вроде, ничего, дожди ещё не скоро польют, или что-то про цены на бензин на мировом рынке, потом еще о чём-то болтали, я даже и не помню. Мы, понятно, не забывали, что перед нами классовый враг, да ещё и агрессор, но они, открытостью своей, да и необычностью самой обстановки – представьте только: советские и американские офицеры посреди вьетнамских джунглей о погоде лялякают – нас даже развеселили. Короче, когда вьетнамский наш командир вернулся, мы сидели уже одной дружной компанией, очередь, к этому времени дошла, кажется, до анекдотов про евреев. Тот подошёл к нам, сияя лицом, и вдруг резко, птичьим голосом, приказал американцам встать. Те вскочили, огорошено глядя на нас. Затем, тем же тембром, он приказал им всем расстегнуть рубашки до пояса. Они суетливо послушались, а мне наш второй ещё шепнул: “Что за сан проверка ещё?” Но всё было по-другому. Американцы стояли перед маленьким командиром выпятив животы, а тот долгое мгновение застыв смотрел себе под ноги. Мы сидели рядом на земле в полном недоумении. Вдруг командир сделал молниеносное движение в сторону одного из пленных, раздался странный чавкающий звук, командир отдёрнул руку и быстро сунул мне в ладони что-то живое и страшное. Так же быстро он совершил ту же процедуру с двумя остальными, причём всё трое стояли молча, только открыв рты, а у меня, моего русского напарника, и у самого командира в руках оказались горячие и живые печёнки американцев. Все застыли в полном оцепенении, и только тогда, когда орденоносец начал пожирать печень своего визави, глядя ему прямо в глаза, а американцы поочерёдно стали рушиться на траву, глядя на нас с тем же глупым недоумением, мы догадались отшвырнуть то, что держали, причем, почему-то, в сторону бывших хозяев этих органов, и почти бегом побежали… нет, не блевать конечно, а мыть руки. Но когда вслед за нами к рукомойнику подошёл командир с окровавленной ещё рожицей и укоризненно на нас посмотрел, меня серьёзно замутило. Но не от крови, а от ситуации.
• Слушай, останови-ка – я похлопал Старки по плечу, и почувствовал, вдруг, как оно напряжено, - нет, блевать я всё-таки не буду, но хочется просто покурить на свежем воздухе.
• Да, скоро уже и Нарва, - подал голос Арво, - надо помочиться на родной земле, это хорошая примета. Дальше уже Россия будет.

Продолжение следует… | Назад