Глава Седьмая.
Вот чего я не ожидал больше всего, так это такого количества совершенно разного народа на этом лесном сборище. Я был уверен, что соберётся от силы с десяток психов вроде Дикера, Сэма, Ричи или Лероя, да ещё человек несколько интересующихся, типа Юрайты, меня и кого-нибудь в том же духе. А собралось, по самым скромным подсчётам душ пятьдесят совершенно разномастной публики, было неожиданно много приятелей с "Пьяной Аллеи", которых я до сего момента сухими и представить себе не мог. Не скажу, конечно, что все были трезвы как стёклышки, я и сам утречком успел уже сбегать к автоматам в ту самую аллею, но, как и многих, мною сегодня там встреченных, бухими
назвать никого из присутствующих было нельзя. Что говорило, по моим рассуждениям, о неподдельной серьёзности намерений тех, кто неторопливо рассаживался по периметру лесной поляны, на которой многие годы подряд зажигали костры перед массовым отъездом по домам в конце сезона. На сей раз место самого костра было накрыто расшитыми в индейском стиле попонами, видимо там должен будет восседать сам виновник сего собрания. И ещё одну деталь я заприметил - не иначе, как мест сбора в посёлке было несколько, так как почти одновременно с нами, кучковавшимися у автостанции и приведёнными сюда Диком, из зарослей появилось ещё несколько групп участников действа, они, вдобавок, и шли-то сюда разными тропами вслед за своими сопровождающими, что говорило о хорошо продуманном плане организации этого мероприятия.Наконец все расселись по-турецки, разговоры постепенно стихли, но центр поляны был по-прежнему пуст. Тут у некоторых сидящих среди зрителей появились в руках небольшие барабанчики, на которых те начали выстукивать не очень быстрый, но довольно заводной ритм. Одновременно с этим откуда-то взялась большущая трубка с, судя по аромату, хорошим гашишем и пошла по кругу, являясь, как все поняли, обязательным атрибутом этого "собрания". За ней появилась ещё одна такая же, которая последовала вдогонку за первой, а потом и третья. Когда трубки совершили по полному кругу и поляна стала тонуть в клубах зеленоватого плотного дыма, а большинство сидящих начали раскачиваться в такт барабанам и хлопать ритмично в ладоши, когда я почувствовал тоже, что голова моя легко закружилась в предощущении некоего восторга, на центр поляны танцующей походкой вышел он сам - Гуру с Алтая, Солнечный Шаман. По пути он скинул наброшенное на плечи серое одеяло и все тихо ахнули: и впрямь был он таким навороченным красавцем, что и описать трудно. Я таких не видел ни разу, только, разве что, на картинках, и представить себе не мог, что когда-нибудь встречу живьём. Длиннющий чёрный как смоль хайр множеством косичек ниспадал на отделанное бахромой одеяние, богато украшенное бисером всех цветов радуги, мехом каких-то зверюшек, вышитой затейливо тесьмой и множеством разнообразных висюлек с бантиками и бубенчиками. Коренастый и коротконогий, но донельзя при этом пластичный и подвижный, он держал в руке большой бубен с множеством лент. По выражению лиц остальных, видимых мне в дыму, я понял, что все сражены наповал этим явлением. Шаман, выйдя на самую середину и встав на попоны, начал редко, но гулко стучать в бубен, поворачиваясь при этом вокруг своей оси, как бы
демонстрируя все собственные прибамбасы и навороты благодарной публике. Постепенно удары в бубен стали чаще, все стали хлопать уже в такт ему, а гуру, всё так же кружась, медленно опустился на свои подстилки и сел, в конце концов, на них лицом в нашу сторону. Отложив бубен, он опустил голову и спрятал её между сложенных на коленях рук, отдалённо напоминая умирающего лебедя из "Лебединого Озера". Остальные ещё постучали некоторое время в барабаны, похлопали в ладоши, но потом, естественным образом, шум стих и наступила тишина. Причём тишина полная, никакого звука не было слышно ни на поляне, ни вокруг неё. Всё застыло, наполнившись этой мёртвой тишиной, ни единого движения не наблюдалось вокруг шамана. Так продолжалось непонятно сколько времени, так как казалось и время застыло вместе со всем прочим.А потом появился звук. Очень тихий высокий звук появился будто бы ниоткуда, он не прекращался и не менялся никак, наполняя собой целиком вакуум, созданной для него тишиной. Лишь потом стало ясно, что он исходит от шамана, из-под сложенных над головой рук, и тут он начал меняться. Сначала звук стал сильнее, не меняя своего тембра, но потом, по мере усиления, начал он становиться всё ниже, как бы гортанным и рокочущим. Звук всё усиливался, становился всё более мощным, отражаясь от деревьев, он заполнял пространство поляны, затем, казалось, он добрался до окрестных гор и отражённый ими, обрушился на нас лавиной эха. Он впечатывал всех в землю, лишая возможности сделать хоть что-нибудь, проникал в самую суть естества, растворяя его в себе, делая всё частью себя, не осталось ничего вокруг, что бы не стало уже лишь одним из оттенков этого звука, наполняющего уже, казалось, всю вселенную целиком, резонируя между небом и морем, между самой сердцевиной каждого Я и бесконечностью. И тут шаман начал медленно поднимать голову, а когда плечи его расправились, он внезапно открыл глаза и взгляды наши встретились. Вернее, его взгляд пронзил меня до самого затылка, всё вокруг мгновенно померкло и внутри меня что-то с ужасающим треском лопнуло, раздирая всю действительность в мелкие клочья. В этом жутком треске потонул мой беззвучный крик, в отчаянии я дёрнулся прочь, и, уже совершенно теряя себя, взял низкий старт и покатился по склону, проваливаясь в бездонную пустоту нечувствия, неведения и небытия. Наступил полный мрак.