Глава вторая.
Поезд дернул, и все четверо ухватились за бутылки стремясь предать им более устойчивое положение, но, раз уж взялись, то, может быть, и не стоит попусту двигать предметы туда-сюда, а взять, да и использовать их по прямому , так сказать, предназначению.
Напоследок, поздней уже ночью, ещё раз перекурив в тамбуре, всё разбрелись по своим полкам, а когда рассвело, на обратном пути из сортира, я увидел на горизонте, среди унылых чухонских равнин, башни таллинского Вышгорода.
Перрон встретил нас порывами промозглого ветра, пробирающего, с непривычки, до костей. Распрощавшись с попутчиками перед вокзалом, мы пошли, поёживаясь, своим путём – прямо к нависающей справа громаде крепости. У нас давно уже сложился своеобразный ритуал: по узенькой лесенке, прилепившейся к скале забираться в крепость, пройти по малюсенькой “Love Street”, выйти на смотровую площадку и там, на самом ветрюгане, выпить за приезд
залпом по бутылке местного пива и осмотреться уже сверху внимательно.Это была акклиматизация.
Не к ветру и сырости, конечно, а тому сказочному мирку, в самом центре которого мы очутились столь стремительно. Ещё вчера оба были погружены в некие сугубо московские проблемы, а теперь за спинами у нас старинные башни и Соборы Вышгорода, словно парящего под самым низким сумрачным небом среди холмистых равнин и мрачного моря. А внизу под нами открывался совершенно сказочный вид на потрясающий беспорядок черепичных крыш Старого города, пронизанный, в самых неожиданных местах, узкими провалами извилистых улочек, и увенчанный огромным количеством разнообразных кованных флюгеров, среди вкусно дымящихся труб, башенок, и медных шпилей множества костёлов, кирх, и церквей
.Когда всё это улеглось, вместе с пивом, в нашем рассудке, а дым сигареты развеял последние надежды на нереальность происходящего, можно было приступать к делам, ради которых мы столь поспешно тут и оказались.
В самой середине Старого города, на пересечении сразу трёх улочек, стоял кинотеатр старой постройки, весь окружённый колоннадами, под которыми очень уютно было сидеть на широченных подоконниках и смотреть себе по сторонам. Назывался он “Ципрус”, то есть “Дружба”, а около него был, разумеется, “кохвик” с тем же названием. Достаточно вместительный, по таллинским меркам, разумеется, и недорогой, для того, чтобы много лет подряд местный тусняк даже и не
мечтал, чтобы поменять место времяпровождения.Спустившись из-под туч по “Короткой ноге” – улочке, состоявшей из одних только ступенек, мы пересекли Ратушную площадь, заполненную кучками разнокалиберных туристов, и подбрели к “Ципрусу” именно в тот момент, когда на уютных дверях его возникла очень вежливая двуязычная табличка: “Простите, санитарный час”. Зато чуть в стороне, под колоннадой стоял Шурик Кунингас собственной персоной и уже всячески выражал восторг при виде нас, дорогих гостей.
Это было хорошо, так как жил Кунингас прямо почти на Ратушной, центрее некуда. Значит, проблема проживания решилась мигом и в наилучшем варианте. Пока обсуждали это событие, забрели в “Сооклу”, столовую за ближайшим углом, тоже популярное место, так как на столах там стоял совершенно халявный хлеб и тарелки с квашенной капустой. То есть, можно было, взяв чай без сахара, усаживаться и питаться от пуза. Но в сытном и богатом Таллине это было, как бы, на крайний
случай, ежели уж совсем не везёт по жизни, и всё.Там же был, впрочем, и барчик с кофе, в котором мы подкрепили силы и обсудили планы на будущее. Куня объяснил, что Сайс обязательно должен прийти во второй половине дня, поэтому Майку стоило ждать его тут, можно даже зайти в пивбар, что напротив Кунингасова жилища.
А я решил, что мне пора уже ехать в Пирита.
Забив стрелку на вечер, я вышел из “Сооклы” и бодро зашагал по скользкой брусчатке вдоль трамвайных путей к конечной остановке автобусов, идущих в нужную мне сторон
у.