Это Глупое Слово – Свобода.

Сандалии, попиленные вельветовые джинсы, ремешок немецкой молодёжной организации, майчёнка, светлый хайр ниже плеч – симпатичная герла шла июньским жарким полуднем вниз по улице Горького, ела на ходу мороженое и радовалась жизни. Прекрасная погода, улыбающиеся прохожие, вкусное эскимо – как не хотелось вспоминать при этом, что через пару дней необходимо вернуться в ссылку, в замызганый барак за 101-м километром, куда она угодила полтора года назад, в начале 70-го, за то, что работая в книжном магазине, отложила для друзей несколько “дефицитных” книжек.

Она и сейчас бродила по Москве не совсем легально, без паспорта, но в этот чудесный день вспоминать об этом совершенно не хотелось.

На углу, у кафе “Московское” - тусняк, масса новых, незнакомых лиц, кое-кто уже балдеет на скамейке, уронив голову на колени, парапет подземного перехода у “Российских Вин” усижен пиплом, народ в ожидании поглядывает по сторонам, видимо, судя по полным сумкам, собирается свалить на природу всей гурьбой, какой-то бугай с гитарой, сидя на выступе витрины, лениво попиливает что-то блюзовое. Жизнь продолжается, будто бы и не уезжала никуда. Она уже почти дошла до Манежной и собралась нырнуть в метро, когда мы с Колпаком подвалили к ней с дурацким вопросом о двадцати семи копейках, которых нам срочно не хватало на что-то, разумеется, очень важное и благопристойное. Мило улыбнувшись, герла объяснила нам, что нефиг дурака валять, и что если собрались бухнуть, то она не против составить нам, эдаким симпатягам, компанию, благо трояк свободный у неё, так и быть, найдётся.

И понеслось… Посиделки, начавшиеся на лавочке в одном из уютных стритовых двориков, где бабульки с первых этажей выдавали посидельцам стакан и бутерброд в обмен на пустую бутылку, продолжились у Колпака на флэту, потом бродили уже вечером по тусовкам, потом, набрав бухла в кабаке, сидели ещё у кого-то в гостях, потом – ночные странствия по арбатским переулкам, с целью вписать Нилку (она представилась нам так – Неонила) на проживание – короче, дела обычные. Наутро всё началось с начала, и так получилось, что Нилка никуда не поехала, а целый месяц лазали мы с ней по Москве, вечно находя какое-нибудь интересное времяпрепровождение, и проживая то там, то сям, у самых разных людей, пока не застряли, наконец, безвылазно на флэту у “Брильянтовой руки”. Мужик поломал на работе руку (откуда и прозвище), что-то у него там долго не срасталось, и он сидел дома всё лето, получая по больничному листу хорошие бабки, и обрастая всё больше весьма дружной тусовкой, которая, по мере своих возможностей, старалась скрасить больному досуг, и куда, естественным образом, попали и мы с Неонилой.

Компания собралась самая что ни на есть: пребывал тут и “сам” Солнышко с очередной подружкой, и весьма уважаемый на Стриту “рыжий Бека”, и художница Надя (жена загремевшего в армию Игорька Окуджавы, которого сдал туда небезизвестный папочка), и ещё масса достаточно популярного, по тем временам, народа. Гудели, наверное, с неделю, периодически выбираясь в Центра, либо куда-нибудь на природу – в Царицыно, например, или в Измаилово, где милиции поменьше. Постепенно и это всё стало приедаться, народ начал строить планы на остаток лета. Первым не выдержал суетливый Бека, заявив, что хватит, пора в Крым, куда он и поедет прямо завтра. Мы с Нилкой заинтересовались тоже и стали трясти Беку на предмет, где его можно будет найти в Крыму, примерно так, через неделю, на что он, неожиданно достав из сумки туристическую схему полуострова, имеющую довольно слабое сходство с оригиналом, не задумываясь ткнул пальцем в красивую розочку, изображённую недалеко от Судака, и торжественно прочитал надпись: “Долина Роз”. Вот тут я буду, - постановил он, закрыл сумку, закинул её на плечо, и уехал.

Через несколько дней у “Брильянтовой руки” закончилась очередная порция денег, и все куда-то засобирались. Солнце вдруг осенило, что его давно уже ждут в Питере, Надежда надумала навестить в Нарофоминске служивого мужа, а мы с Нилкой вспомнили Беку и Крым. Поэтому, я неожиданно появился у родителей, забрал рюкзак с палаткой и спальниками, так же неожиданно позаимствовал у приятеля стольник, и мы отправились на вокзал.

Добравшись до Судака и раздобыв такую же как у Беки карту с розочкой, мы выяснили, что “Долина Роз”, на самом деле, находится вовсе не у моря, как было нарисовано, а где-то в горах. Тогда мы, просто прикинув по схеме направление, побрели от Судака вдоль побережья в сторону Нового Света. В одной из бухт, в аккурат под розочкой, если смотреть в карту, мы спустились с серпантина к морю, поставили в лесу среди скал свою палатку и решили тут жить, благо это, всё-таки, красивейшие в Крыму места, а людей, по причине строго действовавшей тогда пограничной зоны, совсем не было. Пришёл, правда, лесник, но отведав водочки и выяснив, что меня тоже Васей зовут, посоветовал не разводить больших костров и удалился. Несколько дней жили мы в полнейшей идиллии и умиротворении, забыв даже о дурацкой стрелке с Бекой – так нам было хорошо среди моря, леса и скал. Одно обламывало – за водой и прочими припасами приходилось ходить аж в Уютное, что рядом с Судаком, сразу за развалинами Генуэзской крепости. Поначалу эти походы совершал я сам, но потом, зашнуровав палатку, мы преспокойно удалялись из нашего ущелья вдвоём, целыми днями гуляя по горам, по крепости, балуясь то пивком, то сухачём из бочек в Уютном, и поглощая дешёвые гарниры там же в столовке.

Однажды, где-то в середине дня, сидели мы в тени автобусной остановки в Уютном и ждали, когда привезут бочку с пивом. За нами расселась уже целая очередь разнообразных курортников, розовых после пляжа, все попрятались в тень, и с вожделением смотрели на пыльную дорогу, откуда должны были прикатить долгожданную бочку. Вдруг, столичного вида девица подошла к нам и предложила мне подойти к расположившейся невдалеке фирменно прикинутой компании. Я шёл, прикидывая в уме варианты, что бы это значило, и ещё издали услышал завершение спора: “Ну точно я говорю – это он”, - доказывал один сытого вида ковбой очкастому и носатому бородачу. Тот недоверчиво щурился на меня, и, когда я подошёл, вежливо поинтересовался: “Молодой человек, простите великодушно, не бывали ли Вы, когда-либо на “Мосфильме?”. Тут и я врубился, кто это. Ещё весной на психодром не раз приезжал автобус с киношниками, которые зазывали хиппей за трояк в день (1руб.47коп. – батл портвея), потусоваться на “Мосфильме” в качестве массовки к фильмам о загнивающем капитализме. Соглашались, разумеется, все, в том числе и я. В один из таких заездов, уже на “Мосфильме”, позвали самых волосатых и прикинутых в студию, где собирались снимать фильм “Это сладкое слово – свобода” о латиноамериканских террористах-подпольщиках. Киношники суетились вокруг нас, фотографировали на пробы вместе всех и поотдельности, а главный их, всё причмокивал в восторге: “Вот типажи! То, что нужно! Вот, где правда-то!”. Вот этого-то главного я и узнал в очкастом бородаче. И остальные, как выяснилось, тоже все оттуда. Одичавший крымский вариант моего обличия им ещё больше понравился, а когда я представил им Нилку, бородатый помреж даже защёлкал пальцами и зачесал в бороде от возбуждения. “Эррнесто Че Гевара, Камилло Сьенфуегос, рреволюсьён геррилья!”, - приговаривал он, подпрыгивая. “Хорошо, что Кастро или Троцкого не приплёл”, - подумалось мне, хотя встреча эта, конечно, развеселила и порадовала всех. За разговорами прибыла бочка, и беседа продолжалась уже под бряканье кружек с пивом и стаканов с неизвестно откуда взявшейся водкой. Помреж раз восемь допытывался, прибудем ли мы в Москву к сентябрю, чтобы непременно принять участие в съёмках фильма, многочисленные романтические достоинства которого он не уставал нам расписывать. Тем временем, кто-то спросил, а что мы, именно тут, собственно говоря, делаем, вдали от известных крымских хипповых мест, типа Гурзуфа, Семииза. “Да так, глупая договорённость с одним рыжим типом”, - нехотя вспомнил я, кивнув головой на дорогу в сторону гор. И тут же вскочил на ноги – первое, что я там увидел, была огненная башка Беки, который направлялся прямо к нам, в сопровождении такой же колоритной, как и он сам, компании. Киношники только рты пооткрывали, а мы набросились на Беку, укоряя его в долгом отсутствии на обещанном месте. Тот в недоумении только хлопал глазами, глядя на нас, на киношников, и на водку с пивом.

В процессе выяснилось, что он и не собирался держать данного по пьяни в Москве обещания, и отдыхал преспокойненько в окрестностях Кара-дага, потом, в компании весёлых питерцев и таллинцев, собрался переместиться в Гурзуф, но в Судаке всю команду высадили с “Кометы”, ввиду отсутствия билетов, а шли они, попросту, к бочке с пивом и крепости, где собирались заночевать. “Сюжет! Готовый сюжет!” – вопил в восторге помреж, требуя наливать всем.

Простившись с киношниками, отправились все к нам в ущелье, где и жили припеваючи ещё дня три, а потом отправились-таки в Гурзуф, но и там задержаться не пришлось. Крымская милиция, как всегда, к августу очнулась, и давай гонять всех неприкаянных, да безденежных. Через несколько дней, уставшие от стрёмных приключений, решили мы с Нилкой вернуться в Москву.

По приезду, сразу же вызвонили приятеля-Колпака, дабы сходу нагрузить того свежими телегами и обсудить планы на будущее – была задумка, не задерживаясь в столице, двинуть в Прибалтику. Когда тот появился, мы, оставив Нилку, с мороженным и рюкзаком, на “Пушке”, немедленно отправились в Елисеев за портвешком: а по дороге я, не удержавшись, всё болтал и болтал о наших похождениях. Так, болтая, и шли мы обратно, когда увидели, как Нилку, с мороженным и рюкзаком, забирает милиция. Больше мы её не видели никогда.

В сентябре, когда мне позвонил помреж, я вынужден был его огорчить – чтобы, по требованию участкового, устроиться на работу, мне пришлось подстричься, побриться, и вообще, как говориться, привести себя в порядок. “Да, - вздохнул помреж, - такого кина уже не будет. А жаль!” Фильм всё-таки вышел на экран, но был он скучным и глупым, как породивший его Совок.