«Blue Suede Shoes» или Козельская Лениниада.
В Козельске, кроме единственного со светофором перекрёстка, есть ещё, чуть в стороне, центральная городская площадь с трибуной для народных торжеств - зимой там, вдобавок, ставят и ёлку с иллюминацией, начинающейся намного выше человеческого роста, чтобы не свинтили лампочки. Когда-то на этом месте располагались торговые ряды, естественные для любого уездного города, но потом, когда торговлю изжили как факт, их снесли за ненадобностью, а площадь украсили памятниками – основоположнику тогдашнего строя и защитникам Козельска от татар. Несколько позже добавилась композиция, посвящённая обороне города в Великую Отечественную, подозрительно напоминающая римско-католическую скульптуру «Снятие с Креста».
Ко времени нашего тут появления на своих местах оставались лишь два последних монумента – вихрем, сокрушившим совок, сдуло его основоположника и, почему-то заодно Максима Горького, восседавшего в позе роденовского мыслителя задом к районной библиотеке. И если писатель потом обнаружился во дворе… бани с отбитым носом и чумазый от соседствующего с ним угля, то вождь пролетариата сгинул бесследно. А на площади, стыдливо окружённый декоративными елями, остался стоять цилиндрический постамент с поблекшей подпольной кликухой его бывшего владельца спереди.
Однако, вскоре подувшие в обратную сторону ветры, нагнали в Козельск лишённых демократического романтизма хозяйственников, которые немедленно отсудили у города здание мэрии (бывшее некогда райкомом), возродили пионерскую организацию и водрузили на старое место точную копию ихнего кумира, перестоявшего смутные времена в заначке молокозавода. Копия, правда, оказалась росточком немного ближе к собственному прототипу, потому её покрасили, видимо для пущёй убедительности, в ярко-голубой цвет. Вызвав, конечно же, в массах всплеск народного творчества на сексуально-политическую тему…
Тут, как раз, ко мне приехал мой старинный приятель. Встретив его, как полагается, с московского автобуса, я повёз его было в наши загородние пампасы, да приостановился на минуточку, по его просьбе у продуктового магазинчика, расположенного в аккурат на другом краю вышеописанной площади. Решив ознакомить гостя с веяниями нашего городка, я, выйдя со своего бока из машины, не оборачиваясь махнул рукой за спину, в сторону ёлочек, и похвастался: «Глянь, кого у нас решили возродить!» Приятель, через крышу автомобиля, посмотрел в указанную мной сторону, но по лицу его, и, скорее, по всё более недоуменному выражению его глаз, которыми он даже заморгал часто-часто, как делают, чтобы убедиться в точности зрительного восприятия, я понял, что видит он что-то совсем не то, что имел ввиду показать ему я. Обернувшись, я обомлел…
На постаменте с обновлённым названием стояли… блестящие голубые ботинки. И всё.
Когда к нам вернулась возможность дышать, а некоторое время спустя и думать, мы догадались, конечно, что здоровая духом молодая общественность просто низвергла в ночи психологически чуждого им персонажа, обломав монумент, оказавшийся гипсовым, по самую, крепко приделанную к основанию обувь.
* * *
Ботинки, понятное дело, быстро убрали. И остался постамент опять без хозяина. Да и не могли найти городские власти больше нигде такого же. Каменные или металлические давно уже были употреблены по назначению, а гипсовые, видать, за минувший срок, все разделили участь молокозаводского. Остались в природе только бюсты, и то – всё больше кабинетного калибра. Ставить такую крохотульку на эдакую верхотуру рука не поднялась даже у полит-хозяйственника.
Наконец, к очередной из красных дат, после упорных поисков по соседним районам, обрели-таки бюст размером побольше – видимо из какого-то конференц-зала. Дабы окончательно сгладить несоответствие пропорций между основанием и навершием создаваемой композиции, на площадке пьедестала соорудили кирпичную уступчатую пирамиду, водрузили на неё голову, покрасили всё вместе под бронзу – в итоге получилось даже красиво. Особо просвещённая публика, правда, находила в новой концепции монумента некое сходство, в зависимости от воззрений, либо с чем-то сугубо архаично-фаллическим, либо со всевидящим масонским оком, венчающим подобную пирамиду на однодолларовой купюре.
Вскоре, на страх ночной народной оппозиции, распространились слухи, будто бюст, вдобавок, намертво приделан к основанию – железной арматуриной насквозь, сверху вниз, а на макушке у него имеется гайка, утопленная в череп ровно настолько, чтобы избежать сходства вождя с франкенштейном.
Поэтому, наверное, и стоял он там у себя в ёлочках ровно столько, чтобы о нём можно было просто забыть. Вот только не так давно, в один из общегосударственных праздников, притормозив у знакомого магазина, я ненароком взглянул в его сторону.
А там – опять пусто…