П О -
П Л А Т О
Н С К И
( д и а
л о г и )
1.
Диалог-предвариловка
2.
Под пивко
3.
Под винишко
4.
Под водочку
5.
Всухую. Почти монолог
6.
По-прежнему всухую. Заключительный монолог
1. ДИАЛОГ-ПРЕДВАРИЛОВКА
А все начиналось с застолья. Шли пасхальные праздники. Мы сидели у меня в гостях и, как положено, разговлялись. Мой сотрапезник – человек настолько глубоко, подробно и искренне верующий, что я назвал бы его ортодоксом, если бы термин этот был привычен нашему славянскому уху.
Хрустя любимой сосиской, я говорил:
- Недавно перечитывал главы о распятии, о воскрешении. И, причем, читал наквозь – во всех четырех канонических. Затем перешел к рождеству и – вдруг! – себя на мысли поймал, что земная жизнь Христа – говоря литературным языком – закольцована. А ведь миллиарды на протяжении тысячелетий читали, читали и ни бум-бум, а я тут, можно сказать, открытие сделал. Но я же – писатель. Я - профессионал. Я ж не могу не заметить такое и в таком ошибиться! Вот смотри: вот - момент рождения. Действующие лица: плотник Иосиф, Дева Мария и Архангел. И причем, первой – что естественно – Христа видит мать, то есть женщина. Теперь – воскрешение. Опять же – действующие лица: Иосиф, правда другой, испросивший у Пилата забрать тело, затем – Архангел и две женщины – Мария Магдалина и еще одна Мария, выражаясь по-современному – многодетная мать. Кстати, обе они, насколько я понимаю - это два символа, два варианта женской судьбы: кающаяся грешница и праведная мать. Именно женщины первыми видят Христа по воскрешении. И еще заметь - ведь из сотен тысяч имен человеческих выбраны конкретно два - Иосиф и Мария, Мария и Иосиф. Чувствуешь, каков сюжетец? Вот только как это все объяснить, а?
Мой сотрапезник задумался – довольно надолго – и долго молчал. А я хрустел своей сосиской и улыбался зачем-то.
Наконец, он сказал:
- Во-первых, я не стал бы жизнь Сына Божия обзывать сюжетом. Во-вторых, хочу уточнить, что Архангел - и там, и там – один и тот же. Это – Архангел Гавриил. Что происходит – и то, и то – в пещере, и что в обоих случаях присутствует одно и то же дерево, описанное еще Моисеем. И в-третьих, никогда и никому не говори: мол, я что-то там открыл в Евангелии. Правильно сказать: мне был явлен символ.
- Ладно-ладно, - закивал я послушно и тут же спросил. - А символ этот – он что обозначает?
Но сотрапезник мой лишь плечами пожал, и вновь задумался и только после произнес:
- Насколько мне известно, но до сих пор этот символ ни у кого не описан. А я, пока Церковь не объяснит, я от всяких объяснений попросту воздержусь, чтоб ерунду не ляпнуть.
Я, между тем, дожевал свою сосиску, наколол на вилку следующую и предложил азартно:
- А хочешь, я тебе такую теорию изложу – закачаешься! Значит, сидел я прошлым летом в кафе на бульваре и пиво пил. А за соседним столиком – двое и тоже с пивом и один другому про евреев втулял! – и тут я самым скрупулезнейшим образом пересказал всю эту теорию от начала и до конца и даже со всеми деталями, которые за истекшие месяцы нанизались с моей подачи.
- Действительно – закачаешься! – согласился мой сотрапезник. – Но главное, о чем я сейчас подумал: ты должен все это записать. Это ж готовый рассказ! Ведь благое дело сделаешь!
- Что ли, писать про евреев? – удивился я.
- А что тут такого, – пожал он плечами. – Тем более - шире бери! Это будет рассказ о судьбах народа Ветхозаветной Церкви со всеми последствиями, плюс все выводы, плюс вообще весь спектр, отсюда, так сказать, проистекающий. Вот почему я говорю о благом деле.
* * *
Несколько дней спустя я сел за письменной стол, проковырял по чистому листу какие-то строчки, телефон к себе решительно придвинул и с нечаянной радостью недавнему сотрапезнику сообщил:
- Боюсь начинать. Боюсь наговорить каких-нибудь благоглупостей и банальностей. Тем паче, что мы уже вплотную топчемся перед возрастом, когда откровенные банальности изрекаются с самым умным видом. Во-вторых, боюсь ненароком, то есть по недомыслию в какую-нибудь ересь впасть, понимаешь?
- И правильно боишься, - поддержал он. – А более того, если чересчур верно все скажешь, бойся впасть в гордыню.
* * *
Назавтра я позвонил снова.
- А как ты думаешь, а может мне о происхождении человека сюда же воткнуть, а? – спросил я. – На твой взгляд – они хоть где-то могут состыкнуться?
- Валяй, - отмахнулся он задорно. – В хозяйстве пригодится, а потом – сам разберешься.
* * *
Я перезвонил ему через час:
- Не получается ничего серьезного, - посетовал я. – Одни сплошные хи-хи да ха-ха.
- Так это же так и надо, - ответил он без всякой иронии. – Насколько лично я понимаю, серьезность всего мира заключена в одной-единственной Книге. Все же прочие серьезности – в пустоте. Запомни – дорогу осилит идущий. Ты главное – пиши.
И я – написал.
2. ПОД
ПИВКО
Борька Коган был евреем. Впрочем, глагол «был» здесь совершенно неуместен, потому что Борька не «был», он – есть.
- Да какое пиво?! Да ты чего?! – гаркнул он гордо в трубку. – У меня работы – это ж окочуриться можно! Целых две статьи заказаны! На пол ящика водки хватит, а ты мне про пиво талдычишь. Ну, ладно-ладно, уже слышал, что сидишь в кафе за углом, что разговор у тебя суперсерьезный. Но ты на часы посмотри – пятнадцать нуль нуль. Было б хотя бы семнадцать. Может, подождешь, а? Ну, ладно-ладно, уже иду.
* * *
Чем нравятся мне уличные кафе – пену прямо на пол можно сдувать. Точнее, на асфальт. Характер у меня, видимо, старорежимный, и чтобы пену не сдуть – это ж не пиво!
Начал я так:
- Символ Израиля – шестиконечная звезда Давида, правильно? - (Борька - чуть не поперхнулся, вскинулся, замотал протестующе головой, но ни полслова я ему вставить не дал и жестко продолжил.) – А вот ты хоть когда-нибудь задумывался, почему лучей именно шесть, а? А вот смотри: тот, что наверх, то есть к Богу – это евреи, ходившие сорок лет с Моисеем, а потом они Библию написали. Который вниз - это евреи, оставшиеся на земле предков. А четыре остальных – это исход на все стороны света. На восток – в Индию, на юг – в Эфиопию, на запад – в Испанию и, наконец, на север – ну, то есть к нам, понятно? – и Борьке слово, наконец-то, предоставил.
- Звезда Давида – пятиконечная, - мерзким менторским тоном сказал Борька, - а шестиконечная – это звезда Соломона. А символ Израиля – семисвечник
- То есть - семи, да? – медленно я произнес, сам при этом спешно соображая, чем семисвечник может моей теории навредить. Получалось - ничем. И поэтому в ответ я согласно кивнул и заметил. – Ну, насчет семисвечника - это я потом как-нибудь увяжу. А пока что давай про стороны света.
Но тут у Борьки закончилось пиво, а официантки не было нигде. И пока мы головами вертели, ее разыскивая, свою кружку я тоже допил.
* * *
Я сдул пену.
И она разлаписто и грациозно заскользила на ветру, шмякнулась об асфальт и растеклась крохотной лужицей.
- Евреи, ушедшие на Восток, попали, значит, в Индию, - слова эти я произнес так проникновенно, что даже сам преисполнился изнутри. – В Индии евреи ассимилировались в смысле смешанных браков, и от этих вот браков – в чем уверен я абсолютно – как раз и произошли нынешние цыгане да так с тех пор и кочуют по всему миру...
Борька, глядел поверх меня в неведомые дали. Взгляд его был отрешен и пуст. Цыганская тема его явно и нисколько не волновала.
- А которые на юг, - продолжал я, - попали, соответственно, в Эфиопию. А которые на север, они сперва пришли на Кавказ и очутились в Армении. Там опять же в смысле смешанных браков ассимилировались с коренным населением, то есть армянский народ появился именно так, - и на Борьку гордые очи устремив, я с важным видом замолчал.
А Борька брякнул без всякого пиетета:
- И ради этого ты меня оторвал от письменного стола? Да всё это чушь и бред! И большей чуши, и большего бреда я отродясь не слыхивал! Запомни, армяне – народ настолько древний, что появились задолго до исхода евреев, а ты тут несешь, сам не зная чего.
Я – на спинку стула невозмутимо откинулся, переждал.
Ну, допустим, не от них они появились, - сказал я миролюбиво. – Но разве тогдашние смешанные браки не могли влиять на их формирование? Разве национальные характеры евреев и армян не схожи, ну, прямо во многом? И это, кстати,не мое наблюдение. Это мне один армянин говорил. Или вот: на Кавказе самая удаленная от России – безусловно Армения, но армяне для русских – ближе народа нет. И еще – армяне в точности, как евреи, по всему миру рассеяны и где только ни живут. То есть судьба у них – однозначно еврейская.
- Предположим, итальянцев, - вставил тут Борька, - хватает тоже везде.
- Отлично! – я вскричал, будто козырному тузу обрадовался. – А знаешь почему? Тогда слушай. После Римской империи вся Италия поделена была на королевства, герцогства и республики. Экономика разваливалась, а народ мельчал. Но тут Суворов переходит Альпы – семьсот девяносто девятый год. А как суворовских солдат прозвали, помнишь? Чудо-богатыри. Думаешь, за альпийский поход? Так то ж они свой воинский долг исполняли. А чудо-богатырями прозвали их тогдашние итальянки, и не мне тебе объяснять, за что. А вскорости народилось целое поколение рослых русоголовых и голубоглазых итальянцев. Они-то и расселились по всему свету.
И в чем я еще уверен: Джузеппе Гарибальди, если покопаться, должен обязательно происходить от графа Рымникского. Во-первых, стратег и полководец, каких там тыщу лет не видывали. Во-вторых, кому ж, как не русскому, могла придти идея объединения? Это ж чисто русская, наша, национальная идея. Мы ведь друг с другом готовы гыркаться, как соседи по коммуналке, а вот насчет объединения – это все, как один. К примеру, ЦРУ при Ельцине даже пыталось всучить нам хоть какую-нибудь другую национальную идею. У американцев, а это общеизвестный факт, вместо Отчизны – сплошной кондоминимум, вот и не могут в ЦРУ допереть, что национальные идеи не заказываются и не придумываются. Что у нас всегда была, всегда есть и всегда будет только одна национальная идея!..
- Кхе-кхе! – тут якобы закашлялся Борька, потому что пиво у него опять кончилось.
* * *
Пены – не было. Пиво застыло ровно на отметке «0,5», но не то, чтоб тоненькой простыночки – даже ни единого островка пены, даже ни единого намека на таковой островок в кружке не было. Наверное, оторопело я в официантку вперился и спросил:
- А пена где?
- А какая пена? – официантка в меня оторопело вперилась. – Тут недолива нет. Даже перелив самый чуток. А вот если новая бочка – там вообще одна пена прет – и прижав поднос к животу, удалилась обиженно.
Понуро взглянул я на кружку, но заговорил – опять же проникновенно:
- Не знаю, с кем они там по дороге еще, то есть в смысле смешанных браков, но к северным отрогам Кавказских гор евреи спустились и растеклись по равнинам уже в виде хазарского каганата. Хазары считаются почему-то тюрками, но я убежден, что были они именно евреями, они исповедовали иудаизм, обращали в иудаизм другие народы – например, в Крыму крымчаков и караимов. И Коганом ты у нас - ну, чисто по хазарской линии стал. И ты, и Лазарь Моисеевич – это всё отсюда, потому что самым главным хазарином был не царь, не падишах, а - к а г а н милостью Божией.
Короче, основали они свое государство и превратились почти в оседлых. Помнишь, у Пушкина: «Их села и нивы за дерзкий набег…». А село – потому и село, что там храм есть, а храмы строятся - на века. То есть никак ничего подобное с кочевниками не вяжется, а вот с евреями – очень даже запросто.
А потом начались хазаро-славянские войны. Впрочем, ни стратегии, ни тактики, ни баталий в тех войнах не было, и какой-либо театр военных действий отсутствовал напрочь. Хазары налетали, насильничали, разбойничали, угоняли девок в полон. Наши в отместку точно так же налетали, насильничали, разбойничали, угоняли в полон. Кровь и семя бессчетно мешались. Чередовались годы, поколения и века. Но что интересно: если в начале нигде и ни пол слова о русских нет вообще, а есть славянские племена - древляне, кривичи, поляне, то вскорости затем – лет, примерно, через сто – конкретно появляется русский народ. И, причем, именно так во всей историографии. А вывод, соответственно, напрашивается только один: русские появились в результате смешения славян и хазар.
И косвенное тому подтверждение – «Песнь о вещем Олеге», помнишь:
Как ныне сбирается вещий Олег
Отмстить неразумным хазарам…
А ты хоть однажды задумывался, с чего это Пушкин называет хазар неразумными? Он что – другой эпитет не мог подобрать? Например: кровожадные, вероломные, узкоглазые, горбоносые, бородатые, безбородые и т.д. Но ведь они-то у него конкретно неразумные. Ну, почему, а?
Борька как раз закурил, пускал дым в небеса и, молча, плечами лишь пожал.
- Ага! Не знаешь! – чуть не восторженно прошептал я. – И не только ты, а все не знают! А хазары у Пушкина неразумные потому, что на тот момент они уже создали русский народ, а всё равно нападают.
- А вот есть еще мнение, - сказал Борька ехидно, - что будто русичи происходят вообще-то из Скандинавии и всякие варяги им гораздо роднее…
- А вот это мы знаем, откуда ветер дует! – и указательный палец я грозно воздел. – Это всё Рух байки сочиняет, щоб поганих москалив ошельмовать.
* * *
Между следующими двумя глотками я провозвестил:
- Евреи – народ, на удивление, мирный. За всю историю человечества единственная война между ними и антисемитами произошла на территории Северо-Американских Соединенных Штатов. Евреи, естественно, победили, а антисемиты в отместку застрелили ихнего президента Абрама Линкольна. А негры на территориях южан выступали конкретно в качестве пятой колонны, что, согласись, стратегически было в самую точку.
- А про татар – ну, про наших, про казанских – ты чего-нибудь в курсе? – спросил я затем и опять отхлебнул. – Тема, конечно, для отдельного исследования, но я тебе - коротенько и тезисно. Итак, в середине десятого века князь Святослав Игоревич расфигачил весь хазарский каганат. И, кстати, ихние войны на том и покончались. Хазары стали половцами и из заклятых врагов превратились в верных союзников и на реке Калке вместе с русскими полегли. А дальше – монгольское иго, Золотая Орда: мощь и расцвет, интриги, козни и упадок, и Дмитрий Донской на славном коне. Так чья же кровь в ихних жилах течет? Ну, во-первых, монгольская, золотоордынская – это, я думаю, понятно. Во-вторых, русская, потому что количество наших угнанных девок никакому исчислению не поддается вообще. А в третьих, сюда же еврейско-хазаро-половцы. Вот такой вот коктейль.
* * *
Пива отпив, я – говорил:
- И вот по северу Африки, вдоль побережья Средиземного моря, сквозь пустыню и кучу стран евреи пришли в Западную Европу и осели в Испании. В основном, в Испании, потому что кое-кто, конечно, разбредался, куда глаза глядят. К примеру, откуда в Польше столько евреев знаешь? А просто они здесь встретились: те, которые на север, и те, которые на запад. Итак, глухое средневековье. А тут откуда ни возьмись - пришлый народ и к тому же - иноверцы. Чем могли они на хлеб заработать, а? Землепашеством могли? – я выдержал паузу и затем изрек многозначительно. – Фиг на ны по всей роже, потому что для землепашества нужен хоть какой-то надел, а кто его даст? Или тогдашний город представь: высоченные, возведенные по всему периметру крепостные стены, утлые, налезающие друг на дружку домишки горожан, и сколько этих домишек внутри этих стен понастроено - больше не втиснуть. И рыцарь с копьем поперек седла по улицам шастает – меряет ширину. И если копье где застрянет, дом без зазрения сносят. А любым конкретным ремеслом – конкретный цех занимается. То есть сначала ты ученик, потом – подмастерье, а мастером и членом цеха, возможно, никогда и не станешь. Мастер – звание высокое, передается по наследству.
И вот представь, просыпается поутру какой-нибудь, например, мастер-каретник. Спальня у него на третьем этаже, столовая – на втором, а мастерская – на первом и во дворе. Или тот же мастер-кузнец, не спеша, направляется в свою кузню, чтоб трудовой день густым окриком привычно начать.
Спрашивается, как относились все эти и прочие к пришлым чужакам-иудеям? А ровно так же, как мы к недавней лимите. А что всегда остается лимитчикам? Ну, конечно, то, что поплоше.
Вот так вот евреи заделались купцами, потому что на любом метре любого пути их любые опасности подстерегали. И тут неважно - с кошелями, деньгами набитыми едешь ты за товаром или под завязку нагруженный возвращаешься во свояси. Любой метр мог стать для тебя последним, и поэтому профессии опасней придумать было нельзя.
Или вот еще – деньги давали в рост. А долги возвращать – это ж никому неохота. Простолюдин поворчит, попетушится или по пьяни обматерит. А если – сюзерен, которому не откажешь? Такой, чтоб от кредитора отделаться и четвертует, и на кол посадит, а заодно и сожжет как еретика.
Это сейчас торговля и банки – престижней и доходней не придумать. А тогда всё строго по принципу – бери убоже, что нам негоже.
- А вот здесь ты в самую точку! – выпалил Борька, кружку допил и добавил. – Кстати, Ойстрах – он тоже не от сохи. Это потому, что лицедейство и прочие трали-вали – греховодской и грехопадшей профессией считались. Актерешек – даже хоронили только за городской чертой.
- Тогда еще одно кстати, - добавил тут я. – Это насчет пресловутой еврейской честности. И дело здесь не только в заповедях, хотя и в них тоже. Но именно на чужбине евреи слишком слабыми и бесправными оказались, чтоб хоть кого-то обманывать.Слишком дорого любой мало-мальский обман мог обойтись всей общине. И поэтому именно община заставляла каждого своего члена быть честным, и поэтому честность у евреев стала частью естества. Проще встретить еврея-алкоголика, тем паче, что пьют евреи вовсе не меньше русских, и совершенно непонятно с чего к ним приклеилась слава вечных трезвенников… Так вот, проще встретить еврея-алкоголика, чем еврея-обманщика. И в этом я тоже стопроцентно уверен.
* * *
- Так всё ж таки понравилось наше пиво? – спросила официантка улыбчиво и бедрами повела.
- Охренительно понравилось! – выпалил я, сдувая пену. – Просто - самый ништяк, какое пиво!
- Ага, - кивнула официантка и удалилась, повторяя под нос неуверенно и по слогам. – Ниш-тяк, ниш-тяк, - (Видимо, расцвет популярности данного слова пришелся до ее рождения.)
Я – продолжал:
- Итак, конец пятнадцатого века, на испанском престоле – католические величества Фердинанд и Изабелла. Именно в их головы взбрела великолепная идея очистить испанскую корону от скверны иудаизма. И ведь очистили, изгнали иудеев всех скопом и подчистую.
Правда, всё в те времена осуществлялось крайне медленно. От задумки до реализации проходили годы, а то и десятилетия, а всяческих осведомителей хватало у всех и везде.
И евреи загодя обо всем, конечно, прознали. Но и задачка получалась сам понимаешь. То, что здесь им не жить – ясней ясного. Но возвращаться вместе с женами, стариками и детьми сквозь Сахару и сарацинов – это верная смерть. Плыть вокруг Африки? Но Мыс Доброй Надежды пока еще не открыт. Быть покорно изгнанными, то есть создать прецедент и обречь себя на дальнейшие изгнания?
Так что решение пришло самое безумное: довериться досужим домыслам о шарообразности Земли и через Атлантику найти другой путь в Индию, - я запнулся. – А почему Колумб плыл в именно Индию, а? – спросил я затем.
- Ну, ведь там… эти… ну, торговые пути, - Борька ответил бездумно.
- На кой ляд им торговые пути?! – вскричал я. – Ты представь: счетчик включен! Время пошло! Сколько им осталось прожить в своих домах, прежде, чем всех лишат всего и погонят в неизвестность? Ты на себя спроецируй, что это значит – всего и навсегда в одночасье лишиться?! О каких торговых путях, о каких бараньих барышах может идти речь, когда на кон поставлена твоя жизнь и жизни всех близких?
Не нажить они собирались, но – выжить.
И задача у Колумба была совершенно четкая: воссоединение семей.
- А вот здесь погоди, - Борька вклинился. – Ты объясни, при чем здесь Колумб и при чем здесь евреи?
- Да как же – при чем? – возмутился восторженно я. – Да ведь тут самое непосредственное отношение! А первую скрипку во всем сыграли жеронские евреи - это от Барселоны всего ничего. Именно они собирали деньги. И именно поэтому Колумб отплыл конкретно из Барселоны, то есть с севера и через Средиземное море, хотя логичней бы – с юга и от Атлантического побережья. Да и сам Колумб выбран был не случайно, потому что, если по-вашему, был он - марраном. С двумя «рр», правильно?
Но Борька – лишь плечами пожал.
(Примечание: марраны – евреи, принявшие в силу обстоятельств христианство, но оставшиеся по убеждениям иудеями.)
- Даже звали его, обрати внимание – Христофором, а это за себя уже говорит. Будь Колумб католиком и итальянцем, стал бы Пьетро или Паоло или Николо.
Короче, в Барселонском порту поставлена ему статуя. Колумб обращен к морю, правая его рука вскинута, и указывает… Ты знаешь, куда указывает адмирал Колумб из Барселонского порта? Думаешь, в Америку? Так ведь не в Америку он плыл, и поэтому правая его рука указывает в Палестину.
* * *
- Для Кастилии и Арагона Новый Свет открыл Колумб, - процитировал Борька и спросил. – А что же ты ничего про исход на юг? Они там что – канули все до единого?
- Ты где это видел евреев, которые ушли бы и канули? – спросил я. – То есть они в конечном итоге добрались до Эфиопии, и здесь, как всегда, в смысле смешанных браков, а коренным населением были негры, и феномен в результате случился необычайный. Но сперва давай я тебе анекдот расскажу.
Значит, в автобусе мужик обращается к негру: «Негр, а негр, ты выходишь?» Тот молчит. «Негр, а негр, ты выходишь?» Тот молчит. «Негр, а негр…» Тот оборачивается и возмущенно объявляет: «Я не негр. Я – эфиоп». «Эфиоп, твою мать, ты выходишь?»
Анекдот этот – очень правильный, потому что эфиопы – не есть негры, эфиопы – не есть нация. Каждый эфиоп является представителем собственной эфиопской расы. Верховной властью здесь обладали не племенные вожди и не плюгавенькие царьки, но - его величество император. Древне эфиопский язык относится к семитской группе. Главные религии – мусульманство, христианство и, как сам понимаешь, иудаизм . Эфиопы, пожалуй, единственные на континенте, кто дал качественный отлуп англичанам и многократно громил настырных итальянцев. И последняя деталь: царю Петру Алексеевичу однажды презентовали арапчонка по имени Ганнибал, по происхождению - эфиопа.
Вот, собственно, и всё.
* * *
Борька весомо сказал:
- Любой раввин в семь секунд от твоей теории камня на камне не оставит.
- Конечно же! Ну, конечно же! – закивал я. – Кто б чего сомневался? Вот только любой раввин будет рассказывать официальную версию событий, а я тебе изложил, как всё происходило на самом деле.
А Борька продолжал:
- А еще мне сразу показалось, а дальше я в том окончательно убедился: вся эта твоя теория – она какая-то коммунистическая, что ли?
Я – растерялся. Чего угодно я ожидал, но чтоб такое!..
- А это почему? – спросил я.
- Да проще простого! – и Борька тут улыбнулся светло и по-доброму и повторил. – Да проще простого, потому что у тебя получается, что все люди – братья.
- Ага, - я снова кивнул. – А Бог у всех – один. Ведь не коммуналка же у них там на небесех?
* * *
Пива уже не хотелось.
Так что мы зашли в «Гастроном», а потом отправились к Борьке. Проблем обсудить предстояло столько – дух захватывало. Но это не страшило нас, потому что «Гастроном» у Борьки – всё равно круглосуточный!
Борька скривился настолько натурально, что даже извечный его взгляд стал более, чем страдальческим.
- Ты ж какого рожна всякой кислятины понакупал? – он в каждое слово вкладывал особый и даже глубинный смысл, отчего значимость самого вопроса разрасталась до масштабов циклопических. – Водяра ему, видите ли, не в жилу! Настроение, видите ли, не то! Да ты ж натуральный извращенец и мазохист!
Я усмехнулся. Гордо. Я поднял фужер и сквозь золотое вино посмотрел на закатное солнце в оконной раме. Россыпи игольчатых лучиков тотчас зажглись и просыпались в глубине. Я – сказал:
- Можно подумать, шибко ты понимаешь: когда, чего и зачем потреблять, а вот для моей следующей теории весь этот сухарь – это ж в натуре театральный реквизит, чтоб лично ты всё получше прочувствовал.
* * *
Борька воскликнул трагично:
- Опять! Опять ты за своё! – и руками всплеснул, и воззрился на меня обречено. – Ну, чего тебе дались эти евреи? Оставь ты их в покое. Они и без тебя распрекрасно во всем разберутся.
- Да никакие евреи тут вообще ни при чем! А вот покоя мне, если хочешь знать, не дает одна сладкая парочка. То есть в основном это Энгельса касается…
- Ага! – перебил Борька с довольной усмешкой на устах. – Кто про что, а вшивый про баню!
- А вот и нет, потому что мой второй фигурант вовсе не еврей, а стопроцентный англичанин – сэр Чарльз Роберт Дарвин, а его главная работа, как ты помнишь - «Происхождение видов путем естественного отбора». А у Энгельса тоже научное сочинение – «О происхождении семьи, собственности и государства». Чем тебе не сладкая парочка?
- Но-но-но! – опять вклинился Борька. – Ты лапшу не вешай. Ты в зеркало поглядись. С такой рожей, как у тебя, Энгельса не читают, а Дарвина и подавно.
- А я и не читал, - я был предельно откровенен. – А зачем читать? Я – теорию создавал. А их труды – это как бы постамент, то есть я на них опираюсь, а называется теория, примерно, так: о происхождении человека, членораздельной речи, общественной и личной собственности, института брака и государства.
Борька заметил:
- Корявое название. И громоздкое чересчур, и чересчур длинное.
- Так ведь можно и покороче, - послушно согласился я. – Вот если хочешь, например, так: о происхождении человека и возникновении земной цивилизации.
Борька отхлебнул полфужера разом и спросил:
- А размахнулся ты не слишком?
- А чего по пустякам-то размениваться? – ответил я по-еврейски.
* * *
Я начал издалека:
- Я все последние дни думал очень много, - сказал я, - а понял гораздо больше. И вот тебе главный вывод из моих размышлений: человека создал труд.
- Ошеломительно-новая мысль! – шепотом и с мерзопакостным восхищением воскликнул Борька.
Но на слова его и на его тон я не повелся ничуть. Я продолжал:
- Груды всего и всякого про труд написаны, но нигде – и это подчеркиваю особо – нигде не уточняется, а что это, собственно, за труд такой был, а?
- А может, еще по чуть-чуть? – и Борька ногтями по пустому фужеру позвякал.
Я разлил.
Затем - я продолжил, хрустя сладким яблоком:
- Никто и никогда не занимался трудом за ради труда, чтоб, растворясь в бессчетных поколеньях, стать когда-нибудь человеком. С другой стороны – тот труд, который мы здесь обозначили, должен был быть абсолютно не свойственным всем прочим четвероногим, потому что в противном случае люди произошли бы не только от обезьян, но от волков, медведей да даже и от слонов. Тогдашний главный труд – добывание пищи, а разве тигры или коровы в этом смысле трудились хуже обезьян? И наконец, в третьих – и это я опять подчеркну - никакого индивидуализма! Даже никакую групповуху мы не берем ни в какой расчет. Наш труд должен был охватить и от себя веками не отпускать всё будущее людское поголовье без исключений и остатка, а продукт, получаемый в результате - употребляться только в человеческом общежитии…Ну же! Ну! – вскричал я. – Слово назовете сразу или по буквам будем угадывать?
- Водки хочу, - ответил Борька. – Грамм триста и с пельменями.
* * *
Я сказал наставительно:
- Пельмени – пища, конечно, кошерная, но вопрос-то был про доисторические времена.
- Шут с тобой! – отмахнулся Борька. – Сыпь свое поганое винище.
- Приз в студию! – прогорланил я зычно, что даже птицы за окном шарахнулись в рассыпную.
Я подхватил бутылку и плеснул чуть ли не выше краев.
* * *
Мучительно я соображал: чем зажевать лучше – виноградинкой или конфеткой? А сам, между тем, говорил:
- Вино, если не ошибаюсь, слово греческое, но ни греческий, ни латинский, ни тем более русский не годны для передачи доисторической атмосферы.
Хотя насчет русского языка имеется у меня коротенькое отступленнице.
Так вот, слово «ВЫПИВКА» имеет окончание «К-А». И заметь, что всё, что к выпивке хоть как-то относится, вся атрибутика и аксессуары точно такое же
окончание всегда имеют. Как, скажем, наша здесь бесспорно основная триада – водка, рюмка, закуска. Улавливаешь?
- Стакан, - пробуровил Борька.
- Запомни, стакан – не есть компонент выпивки. Стакан – есть стакан. Он – сам по себе, - каждое слово я произносил мягонько и терпеливо. – А если по нашей кафедре, так только отморозок может ляпнуть: «Мол, рванем по стакану». Нормальный человек предложит уважительно и собственного мнения нисколько не навязывая, но акцентируя внимание в должном ракурсе, то есть скажет, примерно, так: «А, может, по паре стакашек, а?»
- Чаша! - вбрасывал Борька.
- А вот чаша, - парировал я, – это чисто южное изобретение. Из всяких чаш всякие греко-римляне пили разбавленное вино. А нам (в силу температурной кривой) дозы нужны поменьше, а убойная сила – на полную. Вот так вместо чаш появляется чашка. И служит исправно, пока не придумали рюмку. А под чай или кофе – это ее после переквалифицировали.
- Огурец! – Борька с размаха вставлял.
- А что огурец? Огурец – это овощ. Его ж где только ни применяют. А закусывать «огурцом» у нас совершенно не принято; у нас закусывают «огурчиком». Или вот еще вспомни, - и я перехватывал инициативу, - рыба в море – сельдь, а под водочку – уже селедка. - Слово заначка – опять отсюда же. И та же вилка, и ложка, и даже солянка сборная. Ведь кой для кого солянка – закуски краше не найти…
- Нож! - резанул Борька последний свой аргумент.
- А зачем тебе нож? – возмутился я. – Ты руками отломи, если надо. А если у тебя и вилка, и ложка, и нож, то это уже никакая не нажираловка, а званный вечер и не более того.
* * *
Я – поднялся. Я поднял фужер так, чтоб россыпи лучиков внонь разбежались в золотой глубине.
Я – провозгласил:
- Все эти нобелевские лауреаты со всеми ихними открытиями – это же чушь и бред, а настоящий открыватель, чье открытие озаряет всю историю на протяжении всех веков, без которого ни лауреатов, ни премий, ни самого Альфреда Нобеля, ни вообще человечества не было б и в помине… - я – сбился, я осекся. Я спросил. – Ты хоть понял, про кого я здесь тебе распинаюсь, а?
- А чего не понять? – и сквозь ехидный прищур Борька на меня глянул. – Это ж ты всё, небось, про Абрама Соломоновича, племянника Розы Марцевны и моего двоюродного дедушку по линии Адольфа Герцеговича…
- Дурак! – рявкнул я голосом сержанта Климкина, когда тот у нас строевую вел.
А Борька – с невинным видом – плечами лишь пожал, и закивал послушно, и проворковал:
- А кто же в чем сомневался? А я же просто так – ну, помянул про Абрама Соломоновича, а спорить – это ж никто и не собирался даже!
* * *
Пришлось торжественность на лицо опять напускать, протягивать к солнцу фужер, речь начинать сызнова.
- Настоящих открытий, а, соответственно, и настоящих открывателей… - я сделал паузу и даже улыбнулся мудрой отеческой улыбкой. – Короче, было их всего-то – два!
- Откуда – два?! – Борька в полный голос возмутился. - Ты ж только что втулял в единственном числе, а теперь - уже два получается?
Я не счел нужным спорить. Я произнес безапелляционно:
- Говорят тебе – два, значит – два, и причем, первый на момент собственного рождения - к человекообразным вообще относился, но именно он однажды, чтоб жажду утолить, нарвал виноградных ягод. А был это дикий виноград, его ж никто не собирал, а ягоды те уже бродили. И вот ты представь, что с нашим далеким пращуром случилось затем. Ты на себя спроецируй: когда сам дня три или даже четыре и постоянно всухую, а потом – бац! – а хоть бы и полтишок зацепить! А здесь - веками нетронутый чистейший организм, и вот в каждую трепещущую клеточку проникают первые градусы. Да ведь это ж – апофеоз, половодье чувств, вселенский переворот! Дух разом воспрял, воспротивился и все скотское от себя немедля отринул!
Я выпил, опустился на стул. Я резюмировал:
- Не знаю, где и каким он назавтра очнулся, но в тот вечер он себя ощутил обязательно человеком. И это был самый первый человек на нашей планете!
* * *
Я говорил с восторгом и с жаром:
- Пусть они мало походили на нас с тобой и мало чем от своих недавних сородичей отличались, но ведь были они уже – людьми! Пусть история – в нынешнем понимании – тогда еще не оформилась и даже не родилась, но собственной грядущей историей тогдашнее человечество уже было беременно. И грядущую цивилизацию в чреве своем тоже – вынашивало уже.
И вот тут-то появляется второй открыватель, которому однажды надоело виноградом оскомину набивать, и понял он вдруг, что если выдавить из ягод сок и выпить залпом – эффект получится гораздо интересней.
Мысль забила гейзером, взорвалась вулканическим взрывом на все мирозданье!
Мысль стучала в мозгах миллионов: в чем давить? Чем давить? Пить из чего? Никто и никогда доселе не решал в таком количестве и столь глобальных задач. И тогда же – навсегда(!) - канула в прошлое вероятность возврата к животному состоянию, преодолен был последний каверзный перекресток, избрана единственно-правильная столбовая дорога.
Отныне человек – венец творенья, а чаша округлой формы – на века! – основа чуть не всех изобретений.
Кстати, округлая она – чтоб удобней в руке держать.
А еще коротенько я тебе здесь – насчет колеса. Это я, конечно, вперед забегаю, но уж больно к месту.
Вот представь: однажды выпивали двое, например, охотников. Одного разморило, и он уснул и чашу свою выронил. А та под горку покатилась, покатилась… «Эврика!» - второй воскликнул. – «Круг – есть базис всех транспортных средств! Дырку уменьшаем под диаметр оси и – поехали!»
И если помнишь, изначальные колеса были с одной стороны будто срезанные, а с другой – как бы выпуклые, то есть формой своей очертания чаш повторяли.
* * *
- Это ж откудова всякие «эврики» у тебя взялись? – Борька с глубокомысленной укоризной спросил. – Ведь судя хронологически, элементарных слов еще не было, и вдруг – почти что Эллада.
- А ты за ходом моих мыслей следи получше, - ответил теперь уже я мерзким менторским тоном. – Тем паче хронологически мы вплотную приблизились к членораздельной речи. Но только не надо здесь про «мама-папа, деда-баба». Не надо болтливых младенцев и прочих избитых стереотипов. Ребенка на разговор провоцируют взрослые. А если у взрослых в голове ни полслова, с чего ж ребенок начнет говорить?
Теперь о взрослых, потому что умение изъясняться жестами, выкриками и тому подобным накапливалось в веках. Человек ни в чем от прочих животных не отличался и никакой нужды ни в каких словах ничуть не испытывал.
Так кому и зачем приспичило разговаривать?
Конечно, конкретных доказательств здесь быть не может, но лично мне наиболее вероятной представляется, примерно, такая картинка:
Вот на вечерней зорьке, на том же склоне сидят опять же двое, скажем, охотников. Оба на грудь приняли крепко и теперь чего им, естественно, хочется? Правильно – общенья подавай. Причем, общенья – по полной программе, тем паче, что до возраста, когда надоедает изливать душу, никто из них еще ни разу не доживал.
Пока вокруг светло и ясно - каждому привычно достает обычных жестов, а потом – когда смеркнется и ни зги не видать?
И вот один напрягся, сложил непривычно непослушные губы. Непослушный язык заставил шевелиться иначе и – пусть невнятно, пусть каждую букву вконец исковеркав, но – настоящими уже словами спросил:
«А ты меня уважаешь?»
* * *
Борька кивал и улыбался.
- А вот я тебе встречную гипотезу, хочешь? - спросил он. – А ты вот в курсе, что горячую пищу те же двое придумали, когда однажды один пожаловался: мол, сил больше нет сплошной сырятиной закусывать? «Правильно! – поддержал второй. –А давай шашлычок забацаем?» И забацали на вечерней опять же зорьке.
- Вполне допускаю, - согласился я милостиво. – Тем паче, что шашлык – древнейшее из всех блюд. Такое же, как журналистика с проституцией, которые непонятно с чего на две профессии разделяют.
* * *
Борька распределил остатки вина, проговорил веско и жестко:
- «Гастроном» у нас хоть и круглосуточный, но они теперь новую моду взяли: вывесят табличку «Санитарный час» и до утра дрыхнут, то есть вопиющее издевательство над честными гражданами. А соловья, как известно, баснями не поят.
* * *
И уже на подступах к винно-водочному Борька сказал:
- Ты эту свою теорию французам загони, чтоб для рекламы виноделия. Но только припиши тогда где-нибудь, что первыми людьми на Земле были французы.
- А врать-то зачем? – воскликнул я. – Ведь всем известно, что первыми людьми на Земле были все мы.
4. ПОД ВОДОЧКУ
В растаявшем масле вперемешку с уксусом свой пельмень Борька все вертел, вертел и вертел, затем – рюмку одним махом опрокинул, вилку ко рту рванул и – постанывая от удовольствия и преисполненные безумным счастьем глаза то и дело закатывая – принялся жевать, а прожевав – спросил:
- Что ли касательно семьи у тебя теперь дальше? Или, может, государство хоть какое-то оконкретилось?
- А ты коней не гони, - ответствовал я обстоятельным тоном. – А теперь дальше у меня – касательно матриархата, потому что горячая пища – это врата в матриархат, а матриархат – врата в историю, потому что именно при матриархате человечество в социальном аспекте разделилось на две четко обозначенные группы: на мужчин и на женщин, - я чувствовал, как с каждым словом голос мой набирает силу, мощь и упругость. Я продолжал. – Именно тогда впервые обозначилась иерархия, то есть неравенство в отношении к собственности, а первым объектом собственности стал конкретно – огонь. Женщины в отсутствие мужчин-охотников взяли его под жесткий контроль, затем – поставили под контроль жизнедеятельность каждого племени и тем самым установили господство над миром. Ведь обрати внимание: никакой связи между племенами не было. Ни сговориться, ни обменяться опытом возможностей не имелось, но процесс шел настолько синхронно, что матриархат установился на всей планете абсолютно и на многие века, - мой голос уже занимал все пространство вокруг. Слова уверенно лепились одно к другому. Голос гремел и несся. Я - вещал. – Приготовление горячей пищи возлежало исключительно на женщинах, и понятие «кормушка» и непосредственную к ней близость с получением всяческих благ изобрели конкретно женщины и задолго до появления членов ЦК КПСС. Кстати, существительное «близость» - опять же женского происхождения, и любые с этим связанные словосочетания несут обязательную женскую окраску. Например: близость к родному дому, потому что дочь всегда при родителях, а сын – отрезанный ломоть. Или - близость к власти. Тут и без комментариев все, я думаю, понятно. И наконец – половая близость. Ведь ни одному мужику не придет в голову транжирить существительное с прилагательным там, где хватит одного глагола.
И последнее – в те времена никакой семьи еще не имелось, и Энгельс совершенно заблуждался, доказывая, что сначала появилась семья. Нет, сначала появилась собственность и встала во главе человеческих отношений. А семья – всего лишь производное отсюда! – последние слова я почти что выкрикнул и - замолк.
* * *
В полной тишине мы по рюмке опять опрокинули, а Борька потом долго опять вертел и опять жевал пельмень и только потом произнес:
- А это у тебя, что ли, апрельские тезисы? Так вот запомни: сумбур это вместо музыки и более ничего. А матриархат – ведь просто империя зла получается. А мужики – ни рыба, ни мясо. А то, что ты в темноте и под одеялом умудрился социальные аспекты разглядеть!.. – он даже не счел нужным фразу закончить. Он всплеснул руками, воздел очи горе, вздохнул тяжко и, наконец, осведомился с деланным участием. – А может, тебе какие-нибудь таблеточки попринимать?
* * *
Я был спокоен и невозмутим. И как мне того ни хотелось, но даже на борькину издевку я отвечать не стал.
Я говорил:
- Никто ничего не захватывал специально, но огонь у женщин оказался потому, что днем – пока мужчины на охоте – они его поддерживали; вечером – пока мужчины напивались – они его поддерживали; и ночью они его поддерживали, пока мужчины дрыхли и трезвели. Вот отчего огонь стал принадлежать коллективно женщинам, то есть стал первой общественной собственностью на Земле.
Кстати, насчет огня. Вообрази: это ж какой усидчивостью нужно обладать, чтоб его добывать трением?! Ни одному мужику – а тем паче поддатому – такое вообще не под силу, а вот для женщины – к тому ж неискушенной в развлечениях – здесь и интрига, и таинство. Вот она поудобней усаживается, впивается глазами в одну точку, и процесс – стартует, то есть пошла завязка. Затем: некие невнятные флюиды постепенно преобразовываются в ожидание чего-то большего – то есть разворачивается действие. Затем: первый дымок – накал страстей, двухвариантность развития. (Загорится – не загорится? Женится или бросит?) Затем: внезапный язычок пламени. Кульминация! Взрыв! И наконец-то – венец всему - мирное потрескивание костра и туша на вертеле. Чем не happy end?
А если это все из недели в неделю? А из месяца в месяц и вот так до бесконечности? Теперь ты понимаешь, кем и когда изобретены были TV-ишные сериалы? И почему именно у женщин хватает терпения досматривать их до конца?
- А не отвлекайся ты на всякие сериалы! - перебил меня Борька. – А то нам этой бутылки на всю твою теорию явно не хватит.
* * *
Рюмку – опять пустую – зажав между пальцами, я продолжил:
- Матриархат возник из безысходности, из необходимости поддерживать круглосуточно не только огонь, но и весь комплекс племенного хозяйства. Однако собрав в своих руках бразды правления, женщины немедля и сполна столкнулись с невообразимыми доселе трудностями, каковые были названы ими бремя власти. Образ, как ты понимаешь, сугубо женский, потому что ни один мужчина – как бы ни было тяжко – никогда не станет сравнивать труд с беременностью.
В мире без контрацептивов женщины были постоянно беременны, постянно рожали, постоянно кормили грудью и на постоянную трезвость – чтоб ребенку не навредить – были обречены поголовно.
Трезвость мертвой хваткой въедалась в ихние гены и передавалась в поколениях.
И хотя мужскому пьянству все они, то есть женщины, безмерно и беспрерывно завидовали, но чисто из чувства мести объявили в веках трезвый образ жизни – единственно правильным и здоровым.
Борька спросил:
- Кстати, а что же мужчины?
- А вот мужчины, - ответил я, - матриархату нисколько не противились. Очутившись под властью женщин, мужчины так или иначе, конечно, превратились в разновидность общественной собственности, но до поры до времени подобные мелочи, думаю, нисколько не беспокоили их. Днями напролет мужчины либо охотились, либо лыка не вязали, потому что мужская природа всегда одинакова, и для любого мужика состояние перманентной безответственности – не только наиболее комфортное, но всегда единственно естественное, и поэтому мужчины наслаждались матриархатом.
* * *
Борька сказал:
- Все это, конечно, так, но ты не слишком в матриархате застрял?
- А с матриархатом, - сказал я, - я уже почти что всё.
Я разлил, и мы выпили, и я объявил затем:
- Высшей точкой развитого матриархата стало возникновение личной собственности, каковая впервые – и это следует выделить и подчеркнуть – появилась именно в мужской среде. Итак, все вокруг было общественным. Все вокруг принадлежало всем, и конкретно женщин в качестве правящей субстанции совершенно устраивал сложившийся status quo.
А вот каждого тогдашнего пьющего постоянно, персонально и изнутри распирало глубоко индивидуальное ощущение, перераставшее необратимо в непререкаемо-личное переживание. Надеюсь, ты знаешь, о чем я здесь говорю? – спросил я, хоть был уверен в борькиной абсолютной осведомленности. И я улыбнулся лучистой улыбкой, и - воскликнул:
- Конечно же, это чувство - чувство похмелья! Это каждодневная абстиненция всех подряд степеней. Это обязательная необходимость обладания заначкой, чтоб собственные страдания прервать решительно и резко.
Заначка – вот, что стало первой личной собственностью. И именно благодаря заначке возникла семья, - и тут я прервался, а Борька с облегчением разлил.
* * *
- Вот тебе история создания первой семьи, - провозгласил я трагично. И мы выпили, не чокаясь. – Но сперва я здесь стопорнусь на описании сути мужского и женского естества, - продолжал я, - потому что без – хотя бы кратенького – психологического портрета мне не преподнесть полную картину дальнейшего.
Итак, всех лучше и точнее в этом смысле сказал Муаммар Каддафи в своей «Зеленой книге» (цитирую по памяти, но дословно): «Женщина – человек. Мужчина – тоже человек. Это бесспорная и несомненная истина. И все-таки, мужчина – это мужчина, а женщина – это женщина». (Конец цитаты.) (Примечание: М.Каддафи – лидер Ливийской революции, глава Социалистической Народной Ливийской Арабской Джамахирии, мыслитель.)
В мужчине все и всегда рвется наружу, чтоб охватить и под себя загрести весь окружающий мир. Подсознательно мужчина пытается даже уподобиться Богу. Ведь для этого - однажды и одним взглядом нужно только-то объять все мирозданье, от каждого отдельного атома до всей Вселенной разом.
Зато заметь – Бог у большинства народов предстает всегда в образе мужчины.
Мужское творчество спровоцировано внешней средой. Мужские нервы чаще обнажены. Мужчины поэтому склонны к пьянству, а за рюмкой становятся настолько самодостаточными, что о всяком творчестве забывают легко и без зазрения.
Женщина устремлена внутрь себя. Всё, что с нею, и всё, в ней происходящее, для нее куда важнее, чем все параллели и меридианы вместе взятые. Женские нервы – притуплены. Женщины поэтому более прагматичны. Они легче переносят боль, иначе не смогли бы рожать. (И кстати, именно поэтому женщины гораздо реже, чем мужчины, склонны к предательству.)
Главное творчество для женщины – ее ребенок. Уверен, что никогда ни одна выдающаяся писательница, ни одна выдающаяся женщина-ученый или женщина-политик не была многодетной матерью. Проявление себя на общественном поприще для женщины скорее аномалия и свидетельство неурядиц в семейной жизни.
Жажда творчества заложена в женщину на инстинктивном уровне, и поэтому чужое творчество женщины чувствуют тоньше, чем мужчины.
О чересчур умной женщине скажут: у нее неженский ум. Зато хитрость всегда назовут именно женской.
Женщина повсюду ищет тайный смысл и никогда ничего не сделает просто так. Мужчина, к примеру, может взять и просто так напиться. Женщина, если и поднесет рюмку ко рту, то обязательно с какой-либо определенной целью.
Я – опять прервался.
А Борька зааплодировал и только после – налил.
* * *
Затем я сказал:
- И вот с течением времени и с неуклонным ростом людского поголовья пред тогдашними женщинами все острее и острее вставала проблема мужской дефицитности. То есть проблема эта существовала испокон веку, потому что мужчины не просыхали никогда и соответственно на охоте гибли каждодневно и пачками. В результате женщины над мужчинами превалировали всегда. Но если вначале счет велся на десятки или максимум на сотни, то затем и в планетарном масштабе уже не просто тысячи, но десятки и сотни тысяч женщин оказывались обойденными мужским вниманьем. И ни одна не могла быть стопроцентно уверенной: будет ли она востребована назавтра или навсегда предана забвению.
А как известно, никакая женщина ни с чем подобным ни за что не смирится, и тогда женщины задумались не на шутку.
Конечно же, неизвестно – к т о оказалась та, самая первая, сообразившая однажды, что данную проблему безболезненным и всем удобным способом все равно не решить, что единственный выход здесь – полный отказ от общественной формы собственности в межполовых отношениях. Только сплошная и адресная приватизация мужчин способна закрепить и узаконить конкретные права каждой на конкретного спутника жизни.
Вот так возник институт брака, и сразу же провозглашен был главный девиз всех брачующихся: «Кто не успел – тот опоздал!»
Изобретенная мужчинами и для сугубо мужского употребления личная форма собственности была цинично применена в отношении самих мужчин.
А дальше - дело оставалось за малым: доказать в с е м э т и м у в а л ь н я м всю пользу, необходимость и обязательность семейных уз, для чего задействована была настоящая женская хитрость…
Борька спросил:
- А ты детективы писать не пробовал?
- Это в каком-таком смысле? – спросил я.
- Нет-нет, - сказал Борька. – Ты продолжай. И извини, если перебил.
Я продолжал:
* * *
- Я прекрасно представляю его пробужденье. Я отчетливо вижу это хмурое утро и зябкие клочки предрассветного тумана меж холмиков. И вот – он понуро поднимается; он – еще не проснувшийся, но уже протрезвевший до дурноты, и – весь согбенный и ошеломленный всегдашним похмельем – он бредет к заветному камню, под которым в укромной ямке ждет своего часа верная заначка...
Ход истории, конечно, необратим, и на месте нашего героя мог оказаться любой другой, но именно в э т о г о , в нашего впилась в то утро из-за кустов пара преисполненных коварством глаз, именно е г о каждый шаг был просчитан загодя.
Он медленными рывками, наконец, дошагал, опустился медленно на колени, камень привычно приподнял, просунул руку вглубь…
Но что это?
Нечеловеческая мука корежит его всего. Скупые мужские слезы застревают на проросшем челе. Да-да, заначка исчезла, ямка – пуста. И окрестности оглашаются диким ревом отчаянья. И без сил валится в росистую траву безжизненное тело.
А теперь – явление второе. Действующие лица: обреченный, распластавшийся в росистой траве да плюс – из-за кустов - к о в а р н а я с кокетливой башкой медведя-гризли вместо шляпки.
Неспешно и бедрами поводя коварная подходит к обреченному, и голосок ее – сладок и кроток:
«Не кручинься, соколик, - воркует она. – Цела твоя заначка. В дупло ты ее схоронил, а сам с пережору ни хрена не запомнил».
Воспрял обреченный и к заначке ринулся, а рядом – шаг в шаг – поспешала коварная, улыбаясь победно и на ходу потирая руки.
Так из вольных вассалов матриархата мужчины превращены были в вечных узников домашнего очага.
* * *
Тяжелая печаль легла на борькины плечи. Окропились очи его. Мы молча встали. Рюмка дрожала в моей руке. Мы – прочувствованно – оба крякнули в голос, и я заговорил:
- Истинное коварство непременно неугомонно. А женщинам всегда не достает, как известно, всего. Они вообще не умеют почивать хоть немножко на лаврах. А если какая вдруг в раж войдет – ей целого мира мало. И ни за что не остановится она, пока что-нибудь себе не расквасит.
Всех до единого мужчин заарканив и разобрав, женщины спешно изобрели понятия женской красоты и за ради очередных дивидендов мужьям подсунули.
Понятия эти – чисто по-женски – непостоянны, каждое соответствует своей узко-персональной эпохе, а главная их задача: не дать мужикам никакой слабины, чтоб не на диване валялись, а вкалывали до седьмого пота. К примеру, если в средние века был хронический напряг с продовольствием, так и в моде у нас обязательно пышнотелые. Мол, расшибись, мужик, а супружницу свою раскорми. А если все полки забиты и закрома ломятся, так тотчас подсовывают т а к и х стройных, но в т а к и х платьях, что никакой зарплаты не хватит.
Мужчины на всю эту белиберду купились бездумно, и того даже больше – понятия женской красоты до головокружения льстили их, доселе не востребованному мужскому бахвальству. Ведь про автомобили, про особняки с башенками, часы «Ролекс» и пистолеты «Беретта» никто слыхом еще не слыхивал, а чем оставалось тогда прихвастнуть? Вот и зиждилось мужское бахвальство многие столетья исключительно на женской красоте.
Напротив – мужская красота практической ценности не имела вовсе, и все с ней связанное ограничилось навсегда одной единственной поговоркой: «Лишь бы не страшнее черта!»
* * *
- Мы стоять будем долго? – спросил Борька. Я отмахнулся, якобы – недовольный, и даже насупился, и мы сели.
Я – говорил:
- А следом придумана была ревность. Кстати, любви в общепринятом смысле осознанного переживания пока еще не было. До любви оставалось не меряно. Зато ревность уже цвела пышным цветом.
Собственно, задумка была элементарной: обезопасить себя, то есть женщин, от всяких проистекающих через мужчин случайных хворей, и поэтому ревность изначально планировалась как чувство сугубо женское. Но и сразу же промашечка вышла, и мужчины в очередную придумку вцепились обеими руками, и ревновали куда хуже любой женщины, а все потому, чтоб сторонних детишек за свой счет не кормить.
А последним нововведением, что, наконец-то, поставило на всем матриархате жирную точку, явилась пресловутая борьба с пьянством, когда совершенно ослепленные всевластьем и бесконтрольностью женщины потребовали безоговорочной и вечной трезвости на весь отпущенный срок. И причем, аргумент был выдвинут самый иезуитский: «Мол, если мы не пьем и себя при этом ничуть хуже не чувствуем, так чтоб и вы все неукоснительно впредь и ни капли!»
И совершенно не было учтено, что в природе вообще непьющий мужчина не существует, не существовал никогда и даже неспособен на выживание, что вообще непьющий мужчина – есть нонсенс, артефакт, это - форменный катаклизм. Это все равно, что лысый дикобраз.
Разумней выйти замуж за орангутанга, чем переделывать подобным образом мужское естество. И только женщины были способны не понимать очевидную суть.
* * *
- Матриархат как общественный строй и без того трещал по швам. Грызня из-за мужчин достигла невероятных масштабов. Свары вспыхивали то и дело, и не прекращались ни на минуту. Управлять по-старому женщины более не могли. Но и мужчины не желали жить по навязанному им сценарию и пребывать вечно в состоянии беспробудной трезвости.
То есть - все объективные предпосылки уже были полностью налицо. В мире складывалась революционная ситуация.
Теперь наиболее продвинутые из мужчин уединялись в укромных местах небольшими группками (обычно – по трое) и там в тайне от женщин пили вино и обсуждали самые острые и даже запретные темы. Под воздействием алкоголя мужчины в этих своих разговорах продвигались все дальше, дальше, дальше; их изначальные требования легализации хотя бы малоградусных напитков отходили на второй план. Зато повсеместно первостепенное значение приобретал стихийно сложившийся лозунг: «Вся власть мужчинам!»
(Оговорюсь в скобках: именно тогда-то зародились так называемые «распития на троих», каковые блюдутся мужчинами до сих пор, хоть многие даже не догадываются о славных боевых истоках любимого времяпрепровождения.)
Конечно, добровольно отречься от власти женщины не собирались, но главная сложность оказалась совершенно в ином: ведь ни почты, ни телеграфа, ни каких-либо прочих равнозначных объектов нигде еще не было, и было непонятно ч т о следует захватить в момент переворота.
Вот тогда-то и решились мужчины на самый отчаянный шаг: они – все разом! – отказались от исполнения супружеского долга. И незамедлительно вслед - падение матриархата, о неизбежности которого неустанно талдычили наиболее продвинутые из них – свершилось!
Так закончилась самая глобальная и самая бескровная из всех революций, и мужчины шумно отмечали победу.
А в женщинах с тех самых пор обида и злоба на всех мужчин (а на собственного мужа – и понятно за что! – сверх всякой меры) запечатлились навечно и на генетическом уровне. В женских организмах – периодически и накопившись постепенно – количество злобы в какой-то момент достигает критической точки и требует немедленного выплеска. В точности, как в мужском организме – сперма. И сразу же после наступают расслабуха и всепрощенчество (опять же, как у мужчины после полового акта). Поэтому мой вам совет: купите жене машину, и вся ее злость выльется на козлов-водителей и останется на автострадах, а в доме воцарится всеобщая умиротворенность.
* * *
- Стало быть: за победу! – провозгласил Борька и остатки водки поровну аккуратно разлил.
- Нет-нет, - остановил его я. – Мне всего-то на пару минут осталось. А потом валяй – и за победу, и за второй в круглосуточный.
* * *
Жизнь возвращалась в привычную колею, - говорил я, - и вскоре большинство и мужчин, и женщин уже занялись повседневными своими делами.
Однако некоторые из победителей впали в безудержный запой и праздность. Ни охотиться, ни рыбачить, ни даже собирать по-бабьи плоды и коренья они не желали, но – заняв одну из пещер – целыми днями в ней пьянствовали, дебоширили, а назазывав туда женщин, занимались с оными скотством и непотребством, а наружу выползали лишь затем, чтоб умыкнуть продовольствия из общественных запасов да разжиться на халяву алкоголем.
Соплеменники роптали. Недовольных становилось все больше. Ситуация грозила выйти из-под контроля.
И вот однажды в час вечерней трапезы, когда все сбирались вкруг костра, вышел к племени самый решительный из запойных и заявил:
- Братаны! Международная обстановка вынуждает в натуре к принятию решительных мер. А чтоб все вы чисто конкретно вкалывали и мирно охотились, вам без бригады не обойтись.
Враги у нас лютые. Любого сольют, не подавятся. Но мы с пацанами за базар отвечаем. Мы вам пургу гнать не собираемся и, себя не жалея, мы будем у вас - крышевать. Мы слетаем к соседям на стрелку, отобьем колышки. Мы установим строгий правопорядок по всем понятиям, праздники назначим, чтоб оттянуться по закону. Значит, День падения матриархата – это раз. А сегодняшнее число - это чтоб самый крутой. Это - День независимости. И, значит, мы с пацанами теперь гулять пошли. А назавтра, когда проснусь, чтоб каждый к моей пещере по ползаначки своей притаранил. И чтоб не опаздывать. А просыпаюсь я – на заре!
* * *
Скудная заря разжигалась назавтра у горизонта и осеняла первым утренним светом понурые фигуры соплеменников, сгрудившихся со своими заначками пред мрачной храпящей пещерой. Тогда-то вот и сложилось выражение: «на заре цивилизации», потому что именно в то утро счетчик цивилизации, наконец-то, включился на полную, и на нашей планете возникло первое государство, - так закончил я свою речь и взялся за рюмку.
5. ВСУХУЮ. ПОЧТИ
МОНОЛОГ
Мы вышли в ночь. Мы шли в круглосуточный.
Борька опирался на мое плечо и, по всему судя, почти спал. Я – говорил:
- В диалектическом единстве и борьбе противоположностей, в горниле жесточайшего антагонизма и ежеминутных перепалок вплоть до рукоприкладства вызревала, выковывалась и мужала наша цивилизация. И сам факт, что мужчины и женщины на протяжении стольких тысячелетий и до сих пор не просто терпят друг друга, зубы сцепив, но умудряются уживаться под одной крышей – есть подтверждение всем известного закона физики о взаимном притяжении противоположно заряженных частиц.
А вот в чем ты действительно прав, так это по поводу водки, потому что русская водка – неоспоримо третье гениальнейшее открытие в истории человечества. И единственная здесь закавыка – установление истинного отцовства, ибо имя славного гения, как, впрочем, имена всех предыдущих подобных гениев вселенского масштаба, сокрыто во глубине веков. И я с уверенностью могу лишь утверждать, что был он отнюдь не русским, а конкретно – евреем, а Менделеев при этом никогда и никакую водку не изобретал вовсе, хоть тоже евреем был и настоящая его фамилия – Мендель!
- М-м-м-м!.. – попытался Борька в ответ спросить хоть о чем-нибудь, но ни одного вразумительного слова не выдавил из себя.
Я – говорил:
- Однако не стоит трактовать мои слова вульгарно, не стоит сводить все к злонамеренному спаиванию великороссов, потому как причина здесь кроется, на мой взгляд, в элементарном комплексе Наполеона. Еврейская диаспора в большинстве регионов проживания - малочисленна и незначительна, но евреям в силу особенностей национального характера вечно надо засунуть шнобель, куда не просят, везде встрять, влезть, вылезти в самый неподходящий момент, развести при этом всякие дискуссии, а потом спорить до посинения и неизвестно о чем.
Ведь обрати внимание: чего б только русские ни сделали, чего б ни добились, тут же ищи сбоку еврея.
Появляется у нас величайший пейзажист Шишкин, а они нам в отместку – своего Левитана. Или Васнецов пишет «Аленушку», всю пронизанную нашим духом и чувством, а они тут же всучивают Врубеля и «Царевну Лебедь». А ты эту Царевну хоть раз, хоть мельком смотрел по-трезвому? Тогда ответь – что в этой чахоточной мымре имеется русского? У нее ж даже глаза типично еврейские с типично еврейской печалью!
А если опять и непосредственно про водку – так то ж обыкновенная ихняя мулька, чтоб вся пьющая Россия пила исключительно еврейские напитки.
И каждому русскому я должен жестко сказать: не пейте водку, не теряйте родное лицо. Помните, что наши предки для веселия пили мед и становились богатырями.
А Менделеев был попросту агентом влияния. Он был направлен по линии Моссада с заданием - внедрить в наш быт Моссадом созданный брэнд под названием «Русская водка»…
- Какой, к черту, Моссад?! – возмутился тут Борька вдруг осмысленным голосом. – Тогда Израиля еще не было, а ты мне – Моссад! Моссад!
- Всё правильно, - отвечал я терпеливо. – Израиля тогда еще, действительно, не было, а вот Моссад был всегда.
Я сделал паузу и на Борьку скосился, но тот – опять по-прежнему - почти спал.
Я продолжил:
- Итак, Менделеев маскировался под ученого-химика, хоть в химии ни хрена не петрил. Да и зачем, спрашивается, кадровому офицеру-разведчику разбираться в какой-то там химии?
Что же касательно «Периодической системы», так она, между прочим, отнюдь не его. Персонально Менделеев занимался всего лишь ее раскруткой на всяких хим.тусовках и исключительно для собственной отмазки, для чего задействовал mass media, снял пару клипов, организовал ток-шоу, устроил наезд ОМОНа, затем - судебное разбирательство по авторским правам, двинул под дых корреспондента Ассошиэйтед Пресс и, пожалуйста – почти Нобелевский лауреат.
Но обрати здесь внимание на всем известный хрестоматийный факт, на сам момент озарения, помнишь? «Периодическая система» однажды ему, якобы, приснилась. Это ж непостижимо - насколько талантливейший сделан ход! Ведь ни черновиков, ни даже случайных заметок или ученых записок, а просто – бац! – и все сразу и на блюдечке. Но, как всегда бывает, забыли одну махонькую мелочишку. Вот ты мне скажи: сумеет ли хоть один нормальный человек – и чтоб не по линии Моссада, а в нормальной человеческой жизни – запомнить за один присест всю эту белиберду?
Менделеев, насколько мне известно, обучался в разведшколе под Беершевой и впервые столкнулся с химией при подготовке дипломной работы. Защищался он по теме: «Периодическая система химических элементов в качестве легенды для действительного члена Российской Императорской Академии Наук».
А само создание «Периодической системы» - это отдельное повествование. Разрабатывалась она все в той же разведшколе группой курсантов под руководством будущего 16-го Президента США Авраама Линкольна, который был одареннейшим химиком, и на этом поприще пред ним открывалась грандиозная перспектива, но в тридцать четвертом году, то есть в год рождения Менделеева (впрочем, думаю, что совпадение здесь - случайное), он был вынужден переквалифицироваться в адвокаты и по заданию руководства спешно вылететь в США, где тамошние почитатели Фердинанда и Изабеллы в честь юбилея испанских событий готовились изгнать всех иудеев за пределы Северо-Американского континента. Но ведь не для того евреи открыли Америку, чтоб быть из нее изгнанными!
И если повнимательней вчитаешься ты в любое жизнеописание Линкольна, то обязательно обнаружишь, что большая часть его юных и молодых его лет - это же сплошное белое пятно, калейдоскоп из мало доказуемых фактиков, что в эти годы он и дровосеком промышлял, и коммивояжерством занимался, и даже волонтером ходил в поход против индейцев. По самую середину тридцатых он находится как бы вне больших городов, а значит – вне документов. Можешь перерыть все американские архивы, но ни в одном не найдешь хотя бы затертую, хотя бы замызганную, но реальную, то есть проведенную по описи и подшитую в дело, ведомость об уплате будущим Президентом, например, профсоюзных взносов. Или – вот он бьется на поле брани, ходит в разведку, лежит в лазарете, но опять же нигде и никаких ни фото-, ни видеоматериалов!
Юриспруденция, которой он собирается посвятить, вроде бы, всю свою жизнь, изучается на дому и наспех. Экзамены сдаются экстерном, то есть за взятку.
А его удивительная способность, предрасположенность и даже любовь изъясняться исключительно в народном стиле? Любой, вышедший из низов, обычно стыдится своего происхождения и прячет его, как можно, дальше. А здесь – прямо-таки Элиза Дулитл наизнанку. И все потому, что вся жизнь Линкольна – это сплошной фиговый листок из натуральной легенды, коим прикрыта истинная биография разведчика.
И последнее: фамилия Мендель – не знаю почему, но неизменно – увязывается с разведдеятельностью на бытовом уровне. Например, уже больше века мы пьём водку, изобретенную, якобы, Менделеевым. Мы многие десятилетия подряд бракосочетаемся под свадебный марш Мендельсона. И даже генетику, то есть науку о взаимосвязи наших пращуров с нашими потомками – и ту изобрел опять-таки Мендель.
А недавно передавали по радио, что в организмах представителей абсолютно всех народов Европы обязательно встречается одно из всего лишь семи генных сочетаний, а это значит, что все живущие на европейском континенте обязательно произошли от одного из всего-то семи предков.
Так вот, я совершенно не удивлюсь, если научно будет доказано, что один из этих семи непременно носил фамилию Мендель.
Я – замолчал.
А Борька – вдруг проснувшись – выпалил в сердцах:
- Слушай, ты ври да не завирайся!.. – и голос его зазвучал почти трезво и уже почти мерзко-менторски, и что-то еще собирался он высказать, но тут мы свернули за угол, и глазам нашим открылся круглосуточный.
Круглосуточный был закрыт. Время было всего-то без пяти два, но ни лампочки не горело в его витринах, ни огонька не мерцало в безжизненной тьме торгового зала. А за запертыми дверьми, за синим стеклом нагло торчал бездушный прямоугольник с черными траурными буквами:
САНИТАРНЫЙ ЧАС.
Борька присвистнул и сказал:
- Вот тебе и свинно-водочный… - и руками развел.
- А, что ли, на этом все? – воскликнул я. Внезапное и сверх всяких сил волненье охватило меня. – А, что ли, совсем без вариантов?
- Почему ж совсем? – ответствовал Борька. – У нас супермаркет еще имеется. И вообще - в природе не бывает без вариантов. В природе, как раз, сплошные варианты. А чем меньше человек знает, тем меньше ему надо. А чем больше у нас выбор, тем сильнее и мучительней наказание, - и с этими словами он повернул налево. Он опять оперся на мое плечо и опять, вроде бы, почти спал, но дорогу прокладывал уверенно.
А я – говорил все в том же внезапном волненьи:
6.
ПО-ПРЕЖНЕМУ ВСУХУЮ.
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЙ МОНОЛОГ
- Абсолютно все в своей жизни, на что сами же навешиваем отрицательный ярлык, мы горазды обозвать наказанием. Мысль о наказании пусть подспудно, но всегда довлеет над каждым. В любой мелочи мы сумеем наказание разглядеть и при этом не задумаемся даже: а насколько достойна мелочь эта наказанием называться? И наконец, каждое наказание мы в бухучете собственной жизни занесем исключительно в графу «зло».
Однако, если вдруг удосужимся пролистать свои годы назад и при этом распознаем и выделим взаимосвязи, то легко убедимся, что происшедшее давалось нам – на самом деле - во благо.
Господь наказывает напрямую слишком редко и все случаи поражения, так называемым, «громом небесным» обязательно описаны у кого-то. А все прочие случившиеся наши наказания свершались нашими собственными руками и по предварительному нашему размышлению.
В природе действительно всегда есть выбор и выбор этот всегда делаем мы сами. Господь только ставит нас в те или иные условия, то есть подвергает испытанию.
Как ветер вертит флюгер, так и нас поворачивает Господь то так, то этак, но свой следующий шаг мы всегда делаем по свободному разумению. И в зависимости от того, куда шагнем, пред нами открываются дальнейшие пути в лабиринтах жизни.
Но путей этих – опять-таки множество. Кстати, именно по этому принципу (то есть свобода выбора и множественность путей) и создан компьютер.
Следует однозначно осознать, что испытания и составляют суть всей нашей жизни. Выражаясь образно, жизнь - это каждодневный экзамен, который мы сдаем Высшему Экзаменатору, и поэтому не нам судить о разумности этих экзаменов, и уж совершенно нелепо выискивать в своих судьбах справедливость или удовольствие, тем более, что зачастую мы сами не способны правильно разобраться в полученном.
Зачастую мы сетуем, что не увидели наказания обидчиков наших, забывая, что зримое наказание - наименее болезненное, но уразуметь невыносимость истинного наказания нам не под силу.
Или – другой пример: старость и дряхлость созданы нам же во благо. Не будь их, оставайся мы молодыми до последнего дня – насколько трагичным и психологически невозможным оказался бы для каждого переход в мир иной. А наши души при этом стали бы совершенно отличны от тех, каковыми являются они сейчас.
Любой дошедший до естественной своей точки знает, что в этот момент все мирозданье уже сузилось для него до размеров этой вот точки, и близкий уход – лишь наиболее явная возможность продолжить путь.
Но если не иссякли в тебе силы жить и желание за жизнь бороться, значит, не сегодня настанет последний твой день.
Собственноручно же прервать свою жизнь - противно и людскому нашему естеству, и Богу, потому что тем самым мы нарушаем Высший замысел и обрекаем свою вечную душу на бесцельность, а значит – на вечные страдания.
С другой стороны – бессмысленно искать смысл жизни, потому что мы ищем его в сфере земного бытия.
И того более – озаботясь поисками такового смысла, мы обычно даже не задаемся вопросом: а для чего нам его искать? Любой знает, что, чтобы пользоваться автомобилем, вовсе не нужно разбираться в тонкостях автомобилестроения. Нам дана жизнь, мы – живем, и каждый понимать должен, что даже найдя смысл всего этого, мы саму жизнь не изменим ни на йоту.
Данное обретение – не наша прерогатива. Мы в окружающем мире уже создаем искусственный интеллект, изобретаем искусственные организмы, но никак не удосужимся понять, что смысл жизни откроется нам только тогда, когда сумеем мы изобрести искусственную душу.
Если, конечно, сумеем…
Праведники, до конца миссию свою исполнив, умирают и воссоединяются с Богом, и конец этот наступает в любую минуту вне зависимости от физического состояния тела. Каждый праведник в момент физической смерти спасает хоть кого-то из окружающих, и души тех устремляются вместе с ним. Поэтому если всё, что вы жаждете, заключено в вас самих – не становитесь праведниками и держитесь от праведников подальше. Но тогда вы перестанете быть человеком, и душа ваша будет обречена на бесконечные метаморфозы и метампсихозы.
Чего б ни коснулся наш ум, мы стараемся очеловечить и приземлить. К примеру, слово Бог у нас – мужского рода, слово Божество – среднего, а Божья ипостась – женского, будто истинный Бог может хоть какое-то отношение к одному из этих родов иметь.
Даже рай мы рисуем себе в виде вечнозеленых кущей и яркосолнечной погоды, не задумываясь, что в Книге Бытия описан рай, созданный для людей, а тот рай, где окажутся праведные души не описан нигде.
И если в далеком семьдесят третьем году на алуштинском июльском пляже мы не ошиблись, душа – это частица Бога, Его будущая клеточка, и цель любой души – к Богу вернуться и с Богом слиться. Но прежде, чем таковое произойдет, душа должна стать Бога достойной.
- Это что ж такое получается?! – Борька возмущенный голос, наконец-то, подал. – Это значит, что моя бессмертная душа – всего лишь клеточка, строительный материал и не более того, так, что ли?
- Именно, именно так, - закивал я. – И именно про таких, как ты, очень верно подмечено: берет чужое, отдает свое. Бог тебе дал душу, Богу она принадлежит и к Богу должна вернуться, слиться с Богом и обрести вечное блаженство – это и есть рай. Напротив ад – не есть чаны с кипящей смолой. Ад – это обитель душ, не нашедших дорогу к Господу, и страдание их в том, что они обречены не найти эту дорогу вечно.
* * *
Меж тем пред нами предстал супермаркет. Весь в сияньи витрин, весь в ворохах шизонутых лампочек и с фатальной задиристой надписью по козырьку:
2 4 Ч А С А .
А там – и пивко, и винишко, и водочка. И пусть заведомо все дороже, чем в круглосуточном, но ведь все это есть, а, значит, ничего не закончено.
* * *
P. S.
Слушайся Бога. А если хочется воевать – воюй со своей женой. И она тебе
ответит тем же.
Потому что вы – любите друг
друга.
09.07.04.