Гимн.
Мы – хиппи.
Не путайте с “happy”
Да уж, прямо вот “счастливицами” их назвать было трудно, но по своему эти три девицы – длинноногая и фигуристая Мама-Ира, смешная зеленоглазая Бася и похожая на случайно спятившую леди Галя-Рыбий Глаз – были весьма собой довольны, ведь не сдуру же кто-то из них, залюбовавшись у зеркала, выдал перл:
Не путайте с нищими,
Денег не суйте
Куда там, никто не мог сравниться с ними в “аске”. Всё женское коварство, ум, честь и совесть могучим потоком смывали с клиентов остатки сребролюбия, и вмиг разбогатевшие Раскрасавицы оставляли обалдевшего совка в состоянии любви к ближнему, всему человечеству и к братьям нашим меньшим.
Не спят полицейские кеппи
В заботах о нашем рассудке
Но, в первую очередь, о своём приходилось заботиться несчастным милиционерам. Сколько раз грудастая Мама-Ира сметала стражей порядка, пытавшихся повязать полюбившегося ей мальчонку, а сколько молоденьких держиморд всерьёз начинали задумываться о вечном после достаточно продолжительной Басиной телеги, и уж совсем непоправимый ущерб милицейской психике мог нанести просто ненароком зацепившийся взгляд Рыбьего Глаза.
Ничьи мы, не ваши, не наши,
Ничьи мы, как мокрые ветры
В тусовке много народу постоянно висели у них на хвосте. А как же, встретил Раскрасавиц случайно на Стриту – считай, уже сыт и пьян и нос в табаке, причём может и надолго, как вести себя будешь. Один, под названием Пистон, жаловался даже, что “эти гадюки, кажется, всерьёз решили откормить меня к Рождеству”. Но и с хвоста сбрасывали безжалостно и неожиданно, зачастую прямо посреди какой-нибудь прибалтики, да ещё и с жесточайшего похмелья.
Причёски, по виду монашьи,
Но мы не монахи, хотите – проверьте
Я слышал, что сначала эти подруги дали друг дружке чуть не обет целомудрия, как артист Крючков и компания в старом фильме про войну, но, ясный пень, долго всё это не продержалось, как в кино. И хотя возлюбленные их менялись регулярно, а порой и поделить между собой не могли особенного красавца, отношение к “свободной любви” у Раскрасавиц было как бы католическое – “не согрешил, значит и не покаялся”, впрочем, ходили и про них, разумеется, по тусовке разные сногосшибательные истории, наверное враньё.
Ничьи мы, как пыль на дороге,
Как грохот прибоя картавый
Не могли они сидеть долго на одном месте, хоть ты тресни. Самые выгодные работы, самые комфортабельные проживания, самые обильные места покидались ими враз, только солнышко б пригрело, или ещё какой знак определил начало пути. На попутках, поездах, пароходах и аэропланах могли передвигаться они вместе и поодиночке. В любых направлениях, влипая в любые приключения, выбираясь из них всхлипывая или хохоча, перемещались они в пространстве, соблюдая неукоснительно лишь одно – логики в маршруте быть не должно никогда.
Нас греют девчонки-дотроги
Послушные, словно гитары
Особенно настойчивых кавалеров, недостатка в которых порой не было, Раскрасавицы умело гасили в укромном местечке, если возникала необходимость, с применением подручных средств. Поэтому некоторые их просто боялись, а со страху наговаривали всякое. Кстати, на сплетни не отвечали никогда, мудро оставляя их на совести трусов – эта троица чаще была выше постоянно возникающих стритовых склок, но за прямой ущерб репутации мстили изысканно: одного мерзавца, Собакевича, подруги ласково напоили вусмерть, а когда тот приснул на лавочке за “Елисеем”, просто раздели донага, продав же ханыгам шмотьё компенсировали ущерб и материальный, и моральный.
Пишите, бумагу марайте,
За тёплое горло берите знакомого
Отзывчивость – вот, наверное, главное их качество, которое держало около них людей, несмотря на все их прибабахи. Вот пример: оказалась однажды безмозглая Кенгура зачем-то в Питере, там её тут же обидел кто-то. Денег нашла на полминуты разговора с Москвой, дозвонилась кому-то, помогите, кричит, буду на “Казани” ждать. Хорошо, случайно Раскрасавицы узнали – в чём есть сорвались с места, шасть в Питер – так ревущую Кенгуру и спасли, вот радости-то было! И подобных телег не счесть, есть и покруче.
Плевать нам на ваши морали,
Продажные ваши законы
Однажды, нас с Басей повязали в Таллине. Забрали в околоток, давай вопросами мучить дурацкими – зачем, дескать, в Эстонию прибыли, с какой-такой целью, где живёте тут, какие у вас друзья могут быть, какие-такие занятия, и почему нетрезвы с утра. Я как мог разъяснял ситуацию, а Бася, та могла только глазами хлопать, да молчать. Уж разъяснил почти всё, но Бася тут, дар речи обретя, вдруг выдаёт со стопроцентным эстонским акцентом: “Ви не мошет лишать нас восмошност люпить родину преткоф!” И пошла прочь. Вежливые ихние менты изумились, отдали документы, и даже вышли проводить нас на порог. А там Бася. Сидит прямо на крыльце. И писает.
Плевать, что встречаете бранно,
Плевать, что проходите мимо
Каждая по отдельности, особенно в домашних условиях, они производили самое мирное, самое положительное впечатление, хотя условия домашней жизни и были на редкость несхожими. Дочь весьма почтенных и состоятельных родителей Мама-Ира, могла порой позволить себе комфортный покой с умной книжкой и охлаждённым вермутом из папиного бара; проживающая на окраине со спивающейся мамашей, её сожителем-ментом и их ребёнком Бася создала свой мир в отдельно взятой её комнате, заполнив его невероятного происхождения вещами, смысл которых ведом был лишь ей самой; и упакованная Галя-Рыбий Глаз, коллекционер книг и дисков, в которых сама не понимала ровным счётом ничего – стоило им вместе или по отдельности оказаться лицом к лицу с прочеё действительностью, как происходила ликующая метаморфоза, на зависть всем Керуакам, Маркузе и Моррисонам – в мир являлись Раскрасавицы.
И если вы – мир, то тогда мы – приправа
Для этого пресного мира
История московской тусовки последних предперестроечных лет просто невозможна без них. Смоделировав в совершенстве свою самодостаточную отстранённость на фоне позднесоветского застойного самодовольства, вывернув, попросту, наизнанку тупость обывательской самоуверенности, эти три девицы создали, по сути, всеобщую модель выживаемости Системы в грядущих экстремальных условиях крушения Империи в противовес надвигающейся протроцкистской политизированности множащегося люмпена в форме хиппи.
Мы, как в драгоценностях, в росах
Мы молимся водам и травам
И они были действительно прекрасны в своей целостности. Им доступны были любые эксперименты с собственным имиджем, как внешним, так и внутренним. Изначально хипповый принцип “игры в бисер” сразу со всей доступной действительностью, был доведён до совершенства и оказался воистину беспроигрышным, достигнув, таким образом, сверкающих вершин глобальной самооценки себя в мире, и мира вокруг себя, буквально пройдя по лезвию бритвы самоуничижения и вседозволенности, Раскрасавицы блистательно решили для себя, а значит и для всех прочих, извечный вопрос смысла Божественной справедливости в условиях абсолютной свободы, обеспечив, тем самым, философский простор, а значит и рациональную перспективу грядущему панку.
Босые, средь ваших “ролс-ройсов”
На смех вам, на зло вам, на страх вам!
Понятное дело, такие вещи в этом мире даром не проходят. Особенно, если учесть, что всё вышесказанное относилось всего лишь к трём, случайно подружившимся на “Пушке” московским девахам, в меру сообразительным, в меру требовательным к себе и к действительности. Просто очень им хотелось, чтобы всё было для них правильно, даже если кто-то с этим и не согласен. А если не так, то зачем тогда становятся люди хиппи, или, лучше так: что такое тогда хиппи, и зачем?
Сдавила бетонная бездна
Асфальт отутюженный высох
Со скрипом, кроша залежи наслоений, и волоча за собой пыльную паутину предыдущих десятилетий, заворочались шестерни перестройки, подминая и перемалывая всё подвернувшееся. Да и годы, что и говорить, берут своё. И доля бабья, на Руси воспетая, тоже фактор немаловажный. Короче, глядя с любовью вслед бесчисленным воспитанникам, ученикам и последователям, уворачиваясь, порой, от их пинков и затрещин, стали Раскрасавицы свою личную судьбу обустраивать. Да не вышло ничего. Вернее, что-то нагородили, что и вспоминать не хочется. Но ведь не о том разговор-то был, правда?
Мы – вызов, а может быть бегство.
А может быть сразу
И бегство
И вызов.