Лебедев Андрей Викторович

Красноштановские Города.

Заметки в стиле литобзора

Вообще, пора бы учредить специальный приз за лучшее литературное произведение, передающее дух и образ Города. Теперь, когда описательная компонента в литературе уступила место трем гипертрофированным китам: action, thrill and suspense, про города, как про людей – не пишут. Это и понятно, нет необходимости в эпоху телевидения, описывать читателю дома и мостовые, житель Вологды и так увидит это в программе Телепутешественников. И теряются старые цеховые секреты Гоголя, Достоевского и Салтыкова (ах, перечитайте его Провинциала в Петербурге!!!), когда писатели умели передать дух и образ города не хуже любой камеры “Бетакам”.
Красноштан как раз из тех, кто возрождает забытое мастерство в литераторском цехе – он пишет о Питере, как о живом человеке, для него – Ленинград это та биосфера, та живая среда, которая принимается творческим человеком в качестве такой же обязательной компоненты жизни, как кислород, пища и вода.
Вообще, коренному ленинградцу и не понять того восторженно-бережного отношения провинциала к этой среде обитания Живых и творческих душ, какое возникает у провинциала, приехавшего в Питер не за колбасой, а за духовным кислородом. Забавно, мы – питерские, с таким же благоговением ездили в Таллин. (теперь, вроде с двумя “нн” на конце?)….
И вот отдельный вопрос: уехав теперь в Нью-Йорк, какой – нибудь хипан 70-х, куда он хочет дальше? Еще дальше на Запад? На Марс?
Но ладно. В моей биографии получилось все наоборот, чем у героя повести Красноштана. Я родился и вырос в Питере, а после института (первого в моей жизни ВУЗа, а учился я в трех, и два закончил) поехал по распределению в Поволжье – в Куйбышев (ныне Самару) и в Ульяновск. И вот прожив в Ульяновске два года, я не только понял, что значит для живой и творческой души питательная среда столицы, но и вдоволь навидался тех ребят – “хиппанов” из местных – волгарей, из которых как раз герой Красноштана, которые едут в Питер, как в некую хипповую Мекку.

Вообще, растекаясь мыслью по древу, позволю себе маленькое отступление, и скажу пару слов о факторе ценности этого произведения с точки зрения общественной пользы. Тут у нас после некоторых критических выступлений, связанных с обсуждением произведений спорных в отношении их этико-воспитательных достоинств, возникла забавная ситуация. Писатели вновь заговорили о СВОБОДЕ. Как будто не было конца Х1Х века и начала ХХ, когда лозунги “искусство для искусства” и “за чистое искусство” переполняли манифесты десятков литературных объединений.
Но ведь время и законы развития общества показали, что не зря литературу в школе ставят в один ряд по значимости с математикой, полагая ее ПРОФИЛИРУЮЩИМ, но отнюдь не факультативным предметом обучения. Я не стану тратить килобайты драгоценного места для того, чтобы доказывать высокообразованнейшей публике то, что попросту принято, как норма: Литература должна играть воспитательную функцию в общечеловеческой культуре. Каждое литературное произведение должно рассматриваться с утилитарной точки зрения – полезно они или не полезно в смысле этико-морального воспитания. Замыленное и затасканное “сеять разумное, доброе и вечное” – должно работать, хоть и замылено и затаскано. Это как бы принимается “по умолчанию”, иначе, без этой необходимой нравственной компоненты – это будет уже не литература… А скажем, порно-комиксы, тюремные анекдоты, боцманские байки…

Так вот, Красноштан с его “Городами” – это литература. Во всех ее ипостасях.
Но по-порядку.
Название повести Города полностью соответствует духу и сути произведения. Ленинград глазами провинциала, пьющего этот город крупными глотками, как умирающий от жажды путник, добравшийся наконец до источника влаги –передан с превосходной достоверностью. Его не понимают те пресыщенные, которые принимают это драгоценное изобилие столичной красоты как некую непременную данность, а не как редкий дар Божий.

Начало повествования у Красноштана чем-то перекликается с первым фильмом “Брат” с Бодровым-младшим, где действие происходит не в Москве и Чикаго, а в Питере. Тут схожи картины – в город, совершенно не подходящий по климату под разряд курортного попадают провинциалы, у которых здесь ни друзей и ни родных. И это не Сочи, где лег ночью на пляже – и выспался. Как тут не вспомнить “Мальчика у Христа на елке” из Писательского дневника Федора Михайловича? Хоть Достоевский и не был провинциалом, и Питер ему не был чужим! Красноштан в своем описании города – города – Молоха, пожирающего человеческие души и судьбы преуспел. Его картинки, его зарисовки – по ним как по открыткам “Привет из Парижа” можно показывать, рассказывать и объяснять тем кто не был – как здесь живут. Вернее – “жили”, потому что повесть описывает период 70-х. Хорош “кавказец”, что за цыплячью грудь тащит по улице Рубинштейна субтильную и бледную питерскую леди – чувствуется этакая Сонечка Мармеладова! Хороши подвалы с котами, исполненными искрометных очей. Хороши пассажи о Неве, философские параллели о провинциальности Волги – матушки.

Нет даже перебора, когда Даниилом Хармсом повеяло вдруг от пассажа с выбрасывающимися из окон питерскими наркоманами. Хоть это и явная гипербола, но она тоже хороша (что и не противоречит), не думаю, что у простодушного читателя действительно создастся впечатление, что по утру перед рассветом в Питерских дворах-колодцах только и падают один за одним, хиппаны-наркоманы, ночь промаявшиеся в отходняке, а чуть рассвело – на подоконник и с шестого (в старом фонде) этажа… А поза распластавшегося тела – у Красноштана описано просто со смаком. Сам бы ел, да времени нет, как сказал бы на это популярный радио ди-джей Вася Гатчинский.

Но кроме Даниила Хармса, как же не отметить в Городах Красноштана – самого Николая Васильевича Гоголя! В описании сцены наводнения, когда невская вода заливает Литейный проспект до самого “Сайгона” (москвичам поясняем: Сайгон – самая супер-популярная у хиппанов 70-х кафейня на углу Невского и Владимирского) – эта сцена достойна лучших работ лучших мастеров цеха литераторов, когда либо писавших о Ленинграде – Петербурге. Это место переклмкается с веселой мишурой ранней пьесы Боба Гребенщикова “В объятиях джинсни” 74 года, по моему. Там есть место: Невский проспект, в окнах висят джинсы и диски…. И в этом все! В этих словах: ДЖИНСЫ И ДИСКИ – сконцентрировались все основные ценности поколения. Это символы, сродни серпу и молоту.

Красноштана стоит почитать даже ради одной мысли-жемчужины, что радостно озарила вдруг, открыв сокровенное ТО, что сам копался-копался, а не нарыл.
Это место, где герой, придя через полтора десятка лет “на флэт” к своей бывшей жене художнице-хиппи принялся смотреть картины на стенах, ища там ОЩУЩЕНИЯ МОЛОДОСТИ. Очень красиво и хорошо.

Спасибо Красноштану от всех тех, кому в 70-ом было семнадцать, от тех, кто носил линялый левис и патлы до плеч, от тех, для кого пластинка ДОРЗ или РОЛЛИНГ СТОУНЗ под мышкой была пропуском в тот мир, где можно было дружить уже даже не знакомясь.