Владимир Марочкин

ФОРМАТ: оружие массового поражения коммукативного типа

Многомиллионный город порождает свои специфические проблемы, одна из которых — проблема информационных коммуникаций: как и каким образом донести до потребителя необходимую информацию в минимально короткий срок? Огромное значение для решения этой проблемы в XX веке имело радио, так как оно не только своевременно информировало слушателя о событиях в мире, но и делало его участником событий. Более того, в истории молодежной культуры радио однажды стало формообразующим элементом. Как известно из истории культуры, рок-н-ролл начался с того, что нью-йоркский диск-жокей Алан Фрид рискнул на радиостанции WINS организовать «Rock'n'Roll Show» («Крутись-вертись шоу») и этот риск оправдал себя: программа имела колоссальный успех у публики. Это было именно то направление музыки, которое ждала молодежь — и все вокруг завертелось в новых танцевальных ритмах. Можно сказать, что с той радиопередачи началась новая эра, которая длится и по сей день. Разумеется, велика была радость всех российских любителей рок-музыки, когда 4 января 1991 года на свет появилась первая отечественная рок-радиостанция — «Радио SNC»: теперь любители рок-музыки могли слушать своих кумиров денно и нощно. «Радио SNC» полностью выполняло все те коммуникативные функции, возложенные на радио самим временем. Именно на волнах этой станции до слушателей доплывали все актуальные новинки, и что еще более важно — многие молодые исполнители получили шанс найти своего слушателя. Именно с «Радио SNC» началась популярность групп ТАЙМ АУТ, НОЛЬ, КАЛИНОВ МОСТ и других исполнителей, столь любимых народом. «Радио SNC» прожило не очень долгую, но яркую жизнь, длинной чуть более полутора лет, но инициировало появление новых музыкальных радиостанций. Следом на FM-волнах начали вещать «Радио-Рокс», «Радио-Классика», «Радио 101», «Радио-Престиж», также ориентированные не на массовую, но на качественную музыку. Но эйфория, по родившемуся, наконец, и у нас в стране музыкальному радио, быстро закончилась, потому что оказалось, что в наступившем XXI веке наибольшую опасность для благоденствия и единства России представляет не отсутствие коммуникационных связей, а их... наличие. Нежданно-негаданно на радиостанции напал вирус под названием «Формат», безжалостно подавивший музыку, которая не желала влезать в рамки его прокрустова ложа. Эфир заполнили песни, написанные в одном ритме, в одном темпе, использующие одну и ту же тысячекратно повторенную мелодию, один и тот же набор слов. Радио эфир теперь свелся к комбинаторике и подстановке. Творчество полностью нивелировано. Оно изгоняется из эфира нещадно, но не столько потому, что «формат» стал новым цензором, и даже не потому, что власть денег считает творчество априори вредным и ненужным продуктом, просто «формат» не в состоянии распознать все то, что не умещается в рамки кода. Об этой опасности еще в 70-х годах предупреждал известный французский философ Жан Бодрийяр, который писал в своей книге «Символический обмен и смерть», что в системе «формата» «...исчезают все основные гуманистические критерии, ценности, определявшие собой вековую культуру моральных, эстетических, практических суждений». «Формат» - это победа совершенно иных ценностей: у нас теперь поистине царство полной свободы — всеобщей ни-к-чему-не-привязанности, никому-не-обязанности, ни-во-что-не-верия. Во времена «формата» над миром господствует не жизнь, а симуляция жизни. Люди превратились в знаки, — Бодрийяр называет их cool-знаки, в том смысле, в каком этот термин обозначает «...интенсивную, но безаффектную соотнесенность элементов, игру, питающуюся исключительно правилами игры, доходящей до конца взаимоподстановкой элементов. Сегодня нас всюду обступают cool-знаки. Нынешняя система труда — это cool-система, деньги — cool-деньги, вообще все структурное устройство ныне — cool». (Кстати, и молодежный журнал, пропагандирующий «форматный» образ жизни тоже называется «Cool».) В прежние времена, человека, не важно — рабочего или писателя, — называли «винтиком большой машины», причем эта «машина» исправно работала, и каждый мог гордиться тем, что и он принимает в этой работе активное участие. Теперь же молодого музыканта, участвующего в «форматном» радиоэфире можно сравнить с патроном в рожке автомата и даже с отстрелянной гильзой: когда патрон выстрелил, то гильза брошена прочь за ненадобностью.

То, что для Бодрийяра являлось ужасом будущего, для нас стало мраком настоящего, когда «победила другая стадия ценности, стадия полной относительности, всеобщей подстановки, комбинаторики и симуляции. Симуляции в том смысле, что теперь все знаки обмениваются друг на друга, но не обмениваются ни на что реальное».

Но капитал устраивает именно такая ситуация, так как теперь можно не приноравливаться к гениям и к разным нестандартным людям, которые капиталу только мешают — теперь «формат» уравнивает всех. Появление рок-н-ролла, появление THE BEATLES или ROLLING STONES сегодня было бы невозможно, так как они не умещаются в «формат». Но для «формата» это не важно, потому что «формат» — это сфальсифицированная и урезанная реальность. Это — всего лишь версия сегодняшней действительности, придуманная в интересах крупного капитала.

«Формат» стал ныне оружием массового поражения коммуникативного типа, так как вывел из социального поля тысячи и тысячи молодых людей. Многие юные музыканты вместо того, чтобы заботиться о своих родителях, о бабушках и дедушках, часто живущих на краю нищеты, озабочены только тем, как бы попасть в «формат».

Но «формат» — это обман. Потому что эти молодые музыканты, сочиняющие в рамках «формата», никому не нужны на FM-радиостанциях; потому что таких музыкантов, приносящих одинаковые записи, тысячи и тысячи и выбрать невозможно, потому что там — один лишь «формат» и выбирать не из чего. Если же молодой музыкант и попадает в «обойму» исполнителей, ротируемых на FM-радиостанциях, то, выжав из него все возможные соки, продюсеры выбрасывают его на улицу за ненадобностью, что порождает многие новые людские трагедии. «Формат» — это код, всецело основанный на принципе нейтрализации и неотличимости. «Аксиома кода, — как пишет Бодрийяр, — сводит все к переменным». Теперь принцип радио размазывается по всей поверхности коммуникационного пространства. Отошла в прошлое стадия, когда радио было частью идеологической надстройки общества. Да, радиостанции существуют и сегодня, их множество, но на самом деле радио больше нет, теперь — это ловушка, которую капитал приготовил для молодого человека, вступающего в жизнь. Молодой музыкант больше не творит, а лишь обозначает творчество. Он цензурирует, он сокращает сам себя, подрезая, таким образом, эмоции и мысли. Но, приучив себя «форматировать» свое творчество, свои мысли, он точно также будет сдерживать себя и в других жизненно важных областях — влияние «формата» уже чувствуется и в политике, и в экономике... Наступает конец культуры и производства, на смену старому «специализированному» рабочему появляется «трудовой манекен», мельчайший сменный модуль, базовый прислужник принципа иррациональности труда. В результате, нация постепенно глупеет, и многие действия политиков и бизнесменов уже невозможно объяснить никакой логикой, а только глупостью — в народе их уже называют «бизнесом по-русски». Таким образом, уже можно сказать, что досуг стал формой контроля над мыслью и репрессией.

Инициатором распространения «формата» на просторах России стали радиостанция «Наше Радио» и ее директор Михаил Козырев. Зная, что Козырев является ставленником известного бизнесмена Бориса Березовского, можно предположить, что здесь существует какой-то дьявольский план уничтожения России. «Наше Радио» и его дочерние предприятия работают на волнах, на которых работали наиболее творчески активные, а, значит, и популярные станции «Престиж» и «Радио 101». Захватывая радиоволны других, «неформатных» радиостанций, Козырев оправдывал свои действия тем, что эти станции коммерчески не состоятельны. Действительно, это так, потому что издавна творчество принято противопоставлять власти денег. Но «формат» — это процесс, который уже идет сам по себе и сам для себя. Он не ориентируется больше ни на потребности населения, ни даже на возможную прибыль. Он представляет собой структурную инфляцию и взаимоподмену знаков. Теперь музыкант лишь воображает творчество, как рабочий воображает труд. Но раз начавшись, процесс «форматирования» не в состоянии более остановиться, он агрессивен, он захватывает все большие и большие территории, справедливо опасаясь конкуренции со стороны «классических» форм труда и творчества, которые Бодрийяр называет «hot», характеризуя их «...единичностью и глубиной реально означаемого, с его сильнейшим аффектом и слабой способностью к подстановке».

Можно ли как-то победить «формат»? Да. Питающийся мертвечиной «формат» боится живого крика. Победить его может рок-музыка, которая строится как раз по законам риторики первого детского крика. Этот крик может быть чистым; с сурдиной; диким, с искажениями, но это всегда голос самой сути, имитациям не поддающийся. «Формат» боится именно этого крика, этого «а-а-а-а!», а потому предпочитает бесполость и амброзию попсы — примитиву и варварству контркультуры; «художественность» и музыкальность гастрономического ряда мертвых тушек — крику живого человека, рождающегося на свет. Новая русская волна рок-музыки, появившаяся в последнее время стала маркером Точки перехода, как реакция на имитаторов и прочих «симулянтов».