Глава Пятая.
Мы проникли в бомбоубежище не через подъезд огромного "сталинского" дома, как это делали все когда-то, кому нужно было заныкаться на найт либо дружной компанией, либо просто с герлой, а пробравшись внутрь небольшого строения в глубине двора, напоминающего обычную трансформаторную будку, где, оказывается, тоже был запасной, видимо, на всякий военный случай, вход в подвал с массивной, как полагается, дверью,
на этот раз даже слегка приоткрытой. Рамзес включил фонарик, луч которого запрыгал по ступенькам, ведущим в недра "андеграунда". Потом мы минут десять, в полной тишине, шли по коридорам, минуя множество комнат меблированных двухэтажными, такими, помнится, неудобными, нарами, лежачие места которых были сделаны из узких, с острыми краями, реек. Бывало зимой, ещё туда-сюда можно было устроиться на них, расстелив на лежбищах верхнюю одежду, а вот если тут оказывался налегке - тогда приходилось, помнится, терпеть от этих реек жуткие муки, особенно под утро, когда суровая реальность начинала вытеснять хмельную эйфорию подобных приключений. Вспомнилось, что иногда летним утром на Пушке можно было видеть целые тусовки с полосатыми спинами, руками, а порой и мордами.Периодически Рамзес сверял свой путь по, казалось, бесконечным лабиринтам бомбоубежища с некими знаками, начертанными на стенах; приглядевшись, я убедился, что это были изображения рыб, принятые ещё первыми христианами за тайное написание имени Спасителя. Назад, к самым истокам, - подумалось мне, - здорово, на самом деле, в этом есть что-то весьма актуальное. Даже настроение поднялось и исчезло совсем чувство подозрительной настороженности, окончательно было овладевшее мною, когда я услышал от Рамзеса про
Дормидонта. Хотя я никогда не имел ничего против этого вечно угрюмого персонажа, но и встречаться с ним, особенно сразу после разговора с Сандром, когда у меня могли возникнуть к нему некоторые вопросы, решать которые мне хотелось в данный момент меньше всего. Впрочем, раз уж они возникли - всё равно без них не обойтись - так лучше выяснить сразу суть их размолвки, если, конечно, я сам не догадаюсь о её причине по ходу дела. Рассуждая таким образом я и не заметил сначала, как мы свернули из коридора в одну из комнат, и чухнулся только тогда, когда Рамзес, остановившись перед нарами в самом её углу, сказал, указывая на них:Я зажёг свечу, попрощался с Рамзесом, и остался сидеть в уютной тишине, некоторое время прислушиваясь к удаляющимся в гулких коридорах шагам. Потом, когда они стихли, тишина стала абсолютной. Это стало опять бередить во мне всевозможные подозрения, так как раньше, когда я бывал здесь, то почти сразу можно было определить - есть тут кто-либо ещё. Любые звуки, хотя и быстро превращались тут, путаясь в углах и закоулках, в неясный гул, но всё равно были слышны достаточно далеко, обнаруживая сразу чьё-то, кроме себя самого, присутствие. Сейчас же, тишина была такая, что сразу решилолсь как-то для себя - я, почему-то, сижу во всём этом "андеграунде" совершенно один, и это меня начало раздражать само по себе, даже помимо не дававших покоя вопросов
и размышлений о встрече с Дормидонтом. Ощущение надвигающейся лажи всё росло по мере моего, как мне уже казалось, идиотского сидения в одиночестве при свече, и, спустя некоторое время, показавшееся мне целой эпохой, почти достигло предела, я даже готов был взять свечу и идти искать выход, когда откуда-то, со стороны противоположной той, куда ушёл Рамзес, из неясного вначале шороха, который сам по себе меня попросту обрадовал, послышались вскоре неторопливые, но достаточно уверенные звуки шагов.Потом на стенах заплясали отблески фонаря, а следом и сам Дормидонт появился в проёме двери комнаты, приблизился ко мне и уселся на соседние нары.
Дормидонт ответил не сразу. Некоторое время он молча разглядывал меня, но, как мне показалось, не в поисках ответа на мои вопросы, а в размышлениях какой из ответов мне лучше всего подойдёт. Он достал из кармана сигареты, предложил мне. Мы закурили.