Глава Одиннадцатая.

 

Проснулся я на удивление рано, выспавшимся и вполне отдохнувшим. До появления Лазаря я даже успел сбегать в кофейню на углу и, окончательно готовый к любым приключениям, встретил его у подъезда. Лазарь только махнул мне рукой, я прыгнул в автомобиль и мы поехали. Проезжая мимо сквера я успел заметить, как лениво потягивалась на своих скамейках тусовка под охраной доблестного джипа, некоторые уже с явным наслаждением глотали пиво из свежеоткупоренных банок. День начался…

Обогнув стены Старого Города, миновав Кедрон и Гефсиманию, мы выехали на самый верх Елеонской Горы, откуда открылся чудесный вид Иерусалима, так хорошо знакомый по фильмам и открыткам, и свернули на широкое шоссе, ведущее на восток.

Почти сразу перед нами возник хорошо укреплённый блок-пост из бетонных плит, над которыми развевался бело-голубой флаг, а чуть ниже, рядом с пулемётным стволом, виднелись рифленые подошвы башмаков явно отдыхающего стража этой крепости.

-       Выезжаем с территории еврейской части государства, - сообщил Лазарь, - дальше – палестинская автономия.

Через метров триста виднелось почти такое же укрепление, но с другим флагом, а так же несколькими усачами в беретах и увешанных оружием, которые радостно улыбались всем проезжающим, показывая два пальца в виде буквы V.

-       Прямо идиллия, - удивился я, - по телеку другое совсем…

-       Это сейчас затишье. Перемирие, вроде. Но не знаю, надолго ли… У нас в синагоге говорят, что с началом тысячелетия начнётся всё хуже чем было.

Вдоль шоссе недолго мелькали белоснежные домики с сидящими перед входом дородными хозяевами в белоснежных одеждах и кучками детворы ковыряющейся в пыли, а потом, практически сразу, началась пустыня. Абсолютно безжизненное плоскогорье раскинулось во все стороны горизонта, бередя чувства самые противоречивые – от первобытного страха до самого возвышенного умиротворения. Если бы не шоссе с проносящимися по нему в обе стороны автомобилями, пейзаж запросто напоминал бы нечто совсем неземное. Луну, например, или, скорее, Марс – пустыня была серо-розоватого, очень мягкого цвета, иногда изрезанная резкими тенями от невысоких холмов. Чуть привыкнув, стало понятно, как это красиво, особенно если любоваться из окна машины с кондиционером…

Не успел я свыкнуться, таким образом, с окружающей обстановкой, как Лазарь, сбавив скорость, свернул с шоссе на уходящую куда-то влево грунтовку. Дальше мы ехали некоторое время, поднимая облака пыли, казалось, совсем в никуда. И вдруг я увидел на одном из холмов, там, где, как мне казалось, быть не может уже вообще ничего, большой, тёмного дерева, крест. Недалеко от него Лазарь и остановился.

-       Приехали. Теперь тебе – туда.

-       Куда – «туда»? – не понял даже я.

-       Увидишь сам…

-       А ты?

-       Я – иудей, - Лазарь коснулся рукой кипы, пришпиленной к кудрям, - мне там делать нечего. К тому же у меня дела в районе Иерихона. А ты иди, я вернусь ближе к вечеру и буду ждать тебя на этом самом месте.

Я вышел из машины и воздух пустыни немедленно ворвался в лёгкие, наполнив меня всего сухим, как в хорошей сауне, жаром. Лазарь медленно, чтобы не пылить, отъехал в сторону, махнул мне рукой и скрылся из виду. Я остался один среди пустыни иудейской, перед крестом на каменистом холме. К нему вела еле различимая тропинка, по ней я и пошёл.

Но когда оказался рядом с крестом, дыхание у меня перехватило вновь, на сей раз от восторга. Я стоял на краю глубокого каньона с отвесными почти стенами. Где-то далеко внизу видимо была вода, так как дно было покрыто густой, экзотического вида, растительностью. А к одной из стен, на противоположной стороне ущелья, прилепился монастырь, келлии и башенки которого просто олицетворяли собой некую древнюю тайну.

Та же тропинка убегала теперь вниз, спускаясь по ней я скоро оказался в тени крутого склона и ещё раз был поражён, насколько свеж и живителен оказался воздух здесь, чуть скрытый от палящих лучей солнца. Я даже присел на камушек, чтобы надышаться им после тех нескольких минут, что я провёл наверху. Потом тропинка, на которой приходилось порой цепляться за выступы скал, чтобы не оступиться и не скатиться кубарем по камням, постепенно стала всё более пологой, а затем и вовсе превратилась в аллею под сенью великолепных деревьев и благоухающих кустарников. Эта аллея и привела меня, переполненного уже восторгом, к вратам Обители – тоже древним и молчаливо-загадочным.

На мой стук, неожиданно скоро, появился небольшого роста монашек и впустил меня внутрь.

-       Гриик? Роман? Рашн? – приветливо щурясь поинтересовался он.

-       Рашн.

-       Очень хорошо, - заговорил он по-русски с сильным греческим акцентом, - какие будут пожелания?

-       Мне нужен.., - я и сам не знал, что говорить, - мне нужен… тот, кто позвал меня сюда с площади Зион…

Монах так же приветливо, но молча разглядывал меня, отчего я решил, что произошла, видимо, какая-то ошибка и он совершенно не понимает, что мне от него надо. Однако, он вдруг улыбнулся и слегка кивнул головой.

-       Меня зовут Хризостом.

-       Простите, отче. Меня зовут Василий.

-       Очень хорошо. Пойдём.

Мы направились вглубь внутреннего дворика и скоро оказались в преддверии пещерного Храма, где было принято, судя по всему, принимать гостей. Отец Хризостом на мгновение исчез куда-то и тут же появился с подносом, на котором стояли запотевший кувшин и стакан.

-       Добро пожаловать в нашу Обитель.

Я перекрестился на потемневшие Лики и с удовольствием хлебнул почти ледяного цитрусового напитка, предложенного мне. Отец Хризостом, тем временем, поставил поднос на столик и пригласил следовать за ним далее. Мы прошли несколькими, вырубленными в скале коридорами, поднялись по узкой винтовой лестнице, и оказались опять в уютном внутреннем дворике, только намного выше. В одной стене виднелась небольшая калитка. Мы вышли за стены монастыря. Тропинка, такая же, как и та, по которой я пришёл сюда, вела куда-то вверх.

-       Там, за этим склоном, есть пещерные келлии. Это место для тех, кому даже в монастыре слишком много суеты, - объяснил отец Хризостом, - мы только носим сюда еду и порой видим их у нас в Храме. Иди туда, не сворачивай. Когда тропа совсем кончится, слева найдёшь келлию отца Самуила. С Богом!

И скрылся за стеной. А я, полный всяческих предчувствий, зашагал по тропинке, пока не выбрался на самый верх этого склона и передо мной опять открылся «марсианский» бескрайний ландшафт пустыни. Довольно долго я шёл по почти ровному месту, но вскоре оказался меж пологих каменистых холмов, изрезанных мелкими ложбинами. Туда, в обе стороны, вели ответвления тропы, но я, как мне было сказано, шёл прямо. И скоро вышел на край глубокого провала, такого же, наверное, как и тот, где был монастырь, но без признаков воды и растительности. Зато вид отсюда открывался просто фантастический. Весь пафос пустынного безмолвия был предо мной. Это завораживало настолько, что хотелось на время застыть в попытке слиться воедино с окружающим покоем. Но тут я глянул налево и увидел человека. В монашеском подряснике и греческой плоской скуфейке. Седые с рыжинкой волосы и борода, слегка колыхаясь в едва заметном движении раскалённого воздуха, дополняли фигуру.

Я сразу понял, кто это и направился прямо к Старки.

 

Продолжение следует… | Назад