Ну вот, товарищ директор, - сказал я положив трубку, - с пропажей и беглецом, кажется, разобрались. Вы позволите, надеюсь, дождаться здесь, вместе со своими друзьями, результатов поиска?
Конечно. Скажите мне только, за что Вы так не любите кружок “ЭТО”? Я заметил неприязнь эту ещё у Ваших друзей, и Вы, только что сюда приехав, тоже достаточно открыто демонстрируете такое же к ним отношение. Это что, идеология?
А вот скажите честно, товарищ директор, много пользы принёс Вашему музею этот, так называемый, кружок?
Я всегда считал, что это музей должен приносить пользу людям. Поэтому и радуюсь, когда здесь собирается много разных людей, идёт процесс духовного общения, проводятся различные культурные мероприятия, праздники...
Тогда это называлось бы всё “Парк Культуры”. А я вас как археолога спрашиваю.
Ну, в археологии они, конечно, себя не проявили.
И ни в чём другом, уверен, тоже. Не тот принцип этого “экспериментального общения”, чтобы хоть чем-нибудь ребят заинтересовать, кроме как самими собой, несравненными. Вы пробовали им лопаты в руки дать? Или даже кисточки для расчистки?
Было дело, - мрачно согласился Фёдорыч, - мне тогда Нателла объяснила, что это нарушает программу самосовершенствования личности.
Вот и я о том же. О программе.
Значит, всё-таки идеология?
Нет, скорее запрограмированность. Не побоюсь сказать – зомбирование.
Это, конечно, слишком, но зачем, тогда, по Вашему, это всё делается?
Вы хорошо Нателлу знаете? Можете точно сказать, какая организация так активно в ней принимает участие? Кружок-то, вроде, независимый даже от комсомола, а денежки, судя по их гульбищам, поездкам, да игрищам, имеются немалые. Вашему музею такие, догадываюсь, и не снились. Так ведь?
Могу только предположить, что это уже политика.
Правильно. А в политику, тем более, скрытую, мы не лазаем.
Ну так и что из этого следует?
Ничего. Просто не нравится нам всё это. Как вы, совершенно правильно и подметили.
После этого разговора отношения наши с Фёдорычем заметно потеплели, жизнь в Танаисе шла своим чередом, я помогал ребятам чертить камушки на раскопах городища, после работы валялись в тенёчке с книжками или бродили по замечательным окрестностям, а по вечерам, когда друзья предавались своим пагубным, и совершенно мне неинтересным, экспериментам с маками, я шёл на облюбованное уже мною одно из самых высоких мест городища, откуда видны были огни сразу трёх городов – Ростова, Азова и Таганрога, и предавался различным мечтаниям, которые так любят наполнять душу, если находишься, ни на чём личном не замороченный, в месте, где неисчислимые истории, культуры, предания, легенды и просто сказки сплетаются в единый клубок, наполняющий тишину и мрак паузы временно удалившегося отсюда в сторону потока бытия плотным ощущением наиболее, наверное, сильных эмоций веков прошлых и неясным предощущением восторгов времён грядущих.
- К телефону, - пионерский лик вновь заполнил пространство дверного проёма, - междугородка!
Наконец-то! Напяливая на бегу детали гардероба, я ворвался в директорский домик и, раскланиваясь с сотрудниками, ринулся к аппарату.
- Тере, - голос друга, сквозь шипы и хрипы звучал бодро, почти весело, - заждался?
- Тере, тере, - я уселся, переводя дух, - какие новости?
- Всё просто чудесно. Пашека у нас, встретили его без проблем, разве что штрафовали мой шикарный “Запорожец” от самой Нарвы и обратно. Парень хороший, подружился уже с Вийве, и рассказал, между прочим, массу забавного. Я думаю, ты повеселишься, когда услышишь. Вещь уже отправили, вот номер квитанции, на всякий случай…
- Так мне к тебе выдвигаться прямо сейчас?
- Нет, тут появились весьма неожиданные, касательно этого дела, планы.
- Так что мне делать?
- Ты можешь, примерно через неделю, оказаться в районе Туапсе?
- А это ещё зачем?
- Там и узнаешь. Запиши адрес – это не очень далеко от города. Мы тоже постараемся там быть всей компанией в это же время. Если задержимся чуть-чуть – тебе будет там с кем поболтать.
