Вставная Челюсть
И создали большевики застой, и увидели они, что это хорошо, и почили на лаврах. И был день, и был вечер, и была зима года 70-го. Москва же была безлюдна и пуста, и тоскливый дух скуки носился над центрами. Лишь две лагуны мерцали во мраке океана умиротворённого советского самодовольства: Стрит и Калина, то бишь величавая с послевоенных времён улица Горького и совсем недавно возникший на месте тихих заводей арбатских переулков проспект Калинина. И если Стрит был обкатан уже схлынувшими волнами поколений стиляг, штатников и битников, оставивших после себя забуревших завсегдатаев всех модных стритовых заведений от “Маяка” до “Плешки”, то юная Калина сияла первозданной чистотой и манила незасыпающую после программы “Время” московскую тусовку поскорее обжить её гостеприимные прелести.
Первой, как всегда, отреагировала деловитая фарца, оккупировав на долгие годы “Метлу”, за ними потянулись их клиенты и кунаки со своими профессиональными подружками, отбив охоту праздношатающейся публики прогуливаться вечерами по этой стороне проспекта. Поэтому, наверное, несовсем признанная богема, а так же окрестные интеля вскоре облюбовали уютную, хотя и тесноватую “Ивушку”, основное удобство которой заключалось в расположенном строго напротив гастрономе “Новоарбатский”, с весьма обильным по тем временам ассортиментом спиртного. Богатеи выпивали и закусывали под варьете-шоу в ресторане “Арбат”, а прочие бары, кафе и закусочные терпеливо сносили проголодавшихся залётных мешочников и случайных алкашей с окраин.
Хиппня же, родиной которых был битнический “Маяк”, а затем “Пушка”, не прижившаяся в помпезных зимовьях Стрита, но и не желавшая сразу отрываться от общепризнанного международного центра столицы, где тогда запросто можно было пообщяться с коллегами по нонконформизму из-за бугра, сначала недоверчиво отнеслась к новой возможной среде обитания. Лишь постепенно, сначала небольшими компашками, решившими уединиться на стороне, затем локальными, но постоянными тусовочками, она начала мигрировать сквозь тёмные переулки Бронной и Герцена к сияющему в ночи зеву, обрамлённому двумя рядами чуждых тогда ещё московскому центру бетонных башен, напоминающих хищный, устремлённый прямо к небу, оскал империализма.
Вскоре по всем центрам стало известно новое место тусовочного времяпрепровождения – “Октобер”, бар кинотеатра “Октябрь”. Вместительный холл, располагающий согреться после уличной стужи и вдоволь поболтать в кругу таких же, оказаться в курсе всех последних новостей, не зависая надолго непосредственно в баре. Широкая лестница на второй этаж позволяла вести более обстоятельные разговоры сидя на ступенях и не мешая, в то же время, проходу. Одновременно, холл и лестница служили великолепным фильтром и дозором – цивильные посетители, увидев сразу контингент этого заведения, поворачивала восвояси, а если вдруг появлялась с обходом милиция из соседнего 122-го, наверху, где происходила тусовка, как таковая, узнавали об их появлении заблаговременно. Там, во вместительном зале, стояло достаточное количество столиков, которые при желании не возбранялось сдвигать в кучу, у стойки можно было присесть на табуреты, а имелись в баре коктельчики по рублю, много разной выпечки. Но главное, чего нельзя было представить себе на Стриту, можно было просто взять кофе или чаю, и сидеть за столиком сколько хочешь. Уже не говоря о том, что на запрет “приносить и распивать” персонал “Октобера” смотрел, мягко говоря, сквозь пальцы. Особенно любезной была “тётя Маша”, убиравшая со столов посуду, и у которой всегда находился в загашнике халявный бокал бодрящего напитка, заботливо смешанного из недопитых бутылок для особо неприкаянных или не в меру заскучавших волосатых клиентов.
В погожие деньки тусовка распологалась прямо на ступенях кинотеатра и ограждении тротуара, так что ещё издали можно было разглядеть, кто имелся в наличии, и что, соответственно, сулил грядущий вечер. Так и тогда, я был заранее обрадован, когда обнаружил в толпе у “Октобера” своего старинного приятеля, Влада из Одессы, всегда неожиданно появляющегося в столице, и всегда переполненного новостями, головокружительными проектами или просто незамысловатыми авантюрами на самое ближайшее время. Последний раз я встретил его, столь же неожиданно, в Таллине, в “кохвике у Ципруса”, и он немедленно утащил меня на дачу, переполненную совершенно незнакомыми эстонцами, смотреть по финскому телевидению интервью и последнюю программу Леннона, а в итоге, после недели пьянки на той даче, уехали всей толпой в Вильнюс, причём одна герла, Сипсик, потом долго названивала мне в Москву. Влад же исчез в Вильнюсе столь же неожиданно, как и появился в Таллине. Теперь он, сидя на парапете, болтал о чём-то с Колпаком, тоже издалека обрадовался моему приходу и сходу предложил отметить встречу. Мы поднялись наверх, уютно расположились в уголке, и несколько часов кряду Влад баловал нас телегами о последних его похождениях, от Одессы и Усть-Каменогорска до Питера и Риги. Уже совсем стемнело за огромными витринами бара, за сдвинутыми вокруг нас столами восседали уже с десяток примлевших от Владовской болтовни персон, все начали придумывать что-нибудь на вечер, когда вдруг нарисовался взмыленный Сержант, и, отдышавшись после бокала портвейна, сообщил действительно забавную новость: сегодня сейшн “Машины” – он только что видел Кутика – да не где-нибудь, а прямо почти напротив, в “Ангаре”, но с проходом, как тоже успел убедиться Сержант, глухо. Кафе битком набито студягами по пригласительным, на входе менты с комсомольцами, ждут каких-то фирмачей. Кутик говорит, пробирайтесь, как получится.
Хотелось, конечно, объяснить Владу, что нормальным людям не то что в “Метле”, а вообще на той стороне делать, собственно говоря, нечего; не говоря о том, чтобы ещё там по подвалам лазать, но было не до того – всем хотелось хоть как-нибудь просочиться в “Ангар” и завершить вечер с музычкой и весельем, а заодно, разумеется, интересно было бы и разведать, что это за таинственный андеграунд, который, как уже стало ясно, может быть порой очень полезен. Поэтому все быстренько собрались двигать вслед за Владом хоть куда, но только с непременным условием: обойтись при этом без визита в “Метлу”. Влад, смекнув что-то, согласился, попросил только держаться кучнее; с тем и отправились.
Перейдя на вражескую сторону, мы очень сосредоточено протопали до “Бирюсы”, с каменными мордами прочесали мимо гардероба наверх, потом, в том же темпе, минули кухню с ошалевшими при нашем появлении поварихами и судомойками, и оказались в грузовом лифте, где Влад нажал на кнопку, и кабина поползла вниз. Там, при выходе, обнаружился совершенно безлюдный огромный тоннель с дебаркадером, заставленным различными ящиками – тёмный и пустой, простирался он в обе стороны. Мы спрыгнули с дебаркадера на проезжую часть, и направились, озираясь по сторонам, в сторону предполагаемой “Ангары”; было тихо и страшно, иногда между ящиками шмыгали большущие крысы. Не верилось, что прямо над головой находится оживлённый проспект, сияющий витринами шикарных магазинов и кафе, мы брели уже порядком, не встретив ни единой живой души, и боялись уйти куда-нибудь нитуда, откуда и выхода-то может и не быть. Только Влад бодро шагал впереди, мурлыкая какой-то мотив и отмечая на пальцах что-то, одному ему ведомое. Внезапно он остановился и указал на двери очередного лифта – это здесь!
Наверху творилась такая кутерьма, что на нас ровным счётом никто не обратил внимания - даже Кутик, самозабвенно возившийся с проводами и микрофонами, совершенно спокойно покивал нам и показал, куда можно кинуть шмотьё, и где их, музыкантов, столик, за который мы, в итоге, и уселись, зажав ногами сумки с батлами и ожидая начала. Чуть позже подгрёб прорвавшийся через кордоны Солнышко с сёстрами-Устрицами и Солдатом, за столом стало весело. Тут и машинисты затянули свою коронную “Time Machine”, и народ пошёл в пляс. Прямо напротив сцены, за сдвинутыми столами, восседали волосатые поляки из гастролирующей в совке группы “Skaldowie”; с любопытством разглядывали они русских соратников, но не долго – Подсолнух вытащил их, вместе со свитой из отечественных прихлебателей, на середину зала, “Машина” прибавила оборотов, и закружился по “Ангаре” хипповый хоровод, периодически подогреваемый немерянным количеством итальянского вермута, уже совершенно нахально перетаскиваемого сюда из “Новоарбатского” мимо набухавшейся стражи. Вместе с вермутом проникали на сейшн свои люди, скоро уже вся “октоберская” тусовка оттягивалась вместе с поляками во всю дурь, растолкав перепуганных студяг по углам кафе, заодно сожрав всё, что было на оставленных ими столиках. Комсомольские стражи керосинили тем временем в сортире, принимая всех забредших волосатых за зарубежных гостей, и делая перед ними какие-то шизофренические реверансы. Короче – вечер удался на славу. Под занавес, мы – я, Влад и Колпак, совсем себя не помня, завалились ещё в “Иву”, напугав до полусмерти Диверсанта с Бенштоком, которые там целый вечер пудрили мозги за бутылкой сухача каким-то бородатым диссидентам разговорами о психоделической революции; наше появление диссиденты сочли живой иллюстрацией к Диверсантовским рассуждениям, на что тот попросту оскорбился, а Колпак тут же попытался начать драку с оппонентами; пришлось с Владом тащить его на свежий воздух, и оставить всех в полном недоумении.
Поздно вечером, придя в себя после крепкого чая, сидели мы с Владом у меня на кухне и рассуждали обо всём.
Ничего не ответил Влад, а только задрых прямо в кресле, а я долго ещё смотрел в окно, где на фоне звёзд торчали из арбатских крыш два ряда башен, и не мог, конечно, себе представить, что скоро Калина просто переполнится урлой, а затем начнутся ежедневные винтилова, что, тем временем, потеплеет Стрит, наполнятся тусовкой “Московское”, “Марс”, “Этажерка”, загудит стрёмная “Лира”; но и от Калины неподалёку заблагоухает “ароматное” отребье, претендуя стать троцкистским Вавилоном на тусовочной карте московской Системы, но до “перестройки” ещё целых полтора десятилетия, и много, ох, как много всего должно произойти своим, и только своим чередом.