Аскитрея Тритоновна

 

Жили-были три брата: Дадон, Балдон и Иван. Не так, как в старину – старший умный, средний так, а последний лишь дурак, нет – эти все три были равно нулёвые дураки. Один деньги считает, другой книжку читает, третий сидит на завалинке носки вяжет. Жили не тужили, и вдруг посетила одновременно всех троих одна мысль: что ж это, братцы, мы до сих пор всё холостые? Давайте-ка, приищем себе спутниц жизни. Бросили они свои занятия, и пошли один направо, другой налево, а третий – куда глаза глядят.

И вот, шёл-шёл старший брат по полю, видит – дом, не дом – сундуки громоздятся до самого неба. А между тех сундуков сидит красна девица Купёна Митрофановна, бутерброд с чёрной икрой кушает. Посватался он к ней, и как только она бутерброд докушала, тотчас получил согласие. Взяли они все сундуки с приданым, и пошли домой.

В то же время, шёл-шёл средний брат по лесу, видит – дом, не дом – шкафы с книгами стоят высоченные, в облака упираются. А между тех шкафов сидит бледна девица Мудрёна Мараткановна очкастая, двадцать пятый том «Трансцендентальной парапсихологии» читает. Посватался он к ней, и сразу получил согласие, даже дочитывать не стала. Взяли они все книги в качестве приданого, и пошли тоже домой.

Также и младший брат, шёл-шёл, куда глаза глядят, и забрёл, естественно, в болото. Сыро, противно, комары кусают. «И что за блажь – жениться? Сидел бы дома на завалинке, вязал бы носки. А сейчас возьму какую-нибудь стерву, будет приставать: иди туда, иди сюда…» И вдруг видит – сидит лягушка среди кувшинок, квакает. «Во! Возьму-ка я лягушку. Посажу в огород, пусть жуков ловит». Стал он к ней свататься: «Здравствуй, Аскитрея Тритоновна», – и всё такое прочее. Лягушка на него глаза выпучила, квакать перестала и говорит человеческим голосом:

– Ты, Вань, что, сдурел совсем? Или сказок начитался? Я ведь простая лягушка, деревенская, а не какая-нибудь там принцесса Диана! У меня, слава Богу, и папа Тритон, и мама Жаба живы-здоровы, в соседнем болоте квакают.

– Ну пойдём, Аскитреюшка, – я тебе на зиму носок свяжу, тёплый, хороший, будешь в ангорском пуху зимовать!

– Да пошёл ты куда подальше со своим носком. Скажи: дашь жуков в огороде ловить?

– Да сколько хочешь! – На том и сошлись.

Посадил Иван младший брат лягушку в свёрнутый кульком кувшинный лист, и понёс домой безо всякого приданного.

А в это время старшие братья привели домой своих невест, сундуки-шкафы расставили, свадьбу быстренько сыграли, и вот, солнышко закатилось, соловей защёлкал в кустах сирени… Начали они приступать, каждый к своей мегере, с законными требованиями известного деликатного свойства.

– Охолонись, милой, – молвит Купёна своему Дадону, – сперва дело, а баловство потом! Давай-ка ты, пересчитай сначала, как следует, приданное, а то, боюсь, у нас баланс от свадебных издержек пошатнулся.

Делать нечего, застегнул он штаны и сел за счёты. «Во, влип», – думает.

– Ах, какой вы грубый, – молвила очкастая Мудрёна своему дураку, – разве вы не знаете, что интеллектуальная симфония должна превалировать над сексуальным инстинктом? Давайте-ка вы сначала займитесь проверкой по каталогу, не утратили ли мы какой-нибудь брошюры в катаклизмах бракосочетания.

Делать нечего, пришлось не солоно хлебавши садиться за каталоги. «Ах ты, змея очковая», – думает.

Так и застало их радостное утро. А тут, как ни в чём не бывало, шлёпает в грязных сапогах младший брат, насвистывая «Во саду ли, в огороде…»

– Вот моя невеста, Аскитрея Тритоновна, прошу любить и жаловать! Будет делом заниматься – жуков в огороде ловить. – Выпустил лягушку из кувшинного листа, и сел по своему обычаю на завалинку носки вязать.

Старшие братья от зависти аж почернели. «Вот извращенец, – шипит один, – порвёт он её когда-нибудь, помяни моё слово». Другой скрежещет зубами: «Пустил нечистую тварь в огород, теперь оттуда ничего жрать нельзя».

И так пошло у них изо дня в день. Шуршат на пару гроссбухами и каталогами, и на бедную Аскитрею зубы точат. А Иван, ничего не подозревая, сидит себе на завалинке, вяжет носки и песенки поёт.

Налетали ветры бурные, наползали тучи чёрные, поугасли звёзды частые, не видать и ясного месяца… Переступило за полночь, и пошли злые братья на страшное разбойное дело. Отыскали в огороде бедную лягушку, на один камень положили, а другим прихлопнули – даже пискнуть, страдалица, не успела.

День, другой – замечает Иван, что вроде кваканья Аскитреина из огорода не слыхать. Не случилось ли чего? Пошёл туда. Увы, случилось – видит посреди огорода следы страшного преступления. «Ой, люто!» – заплакал Иван. Ведь он хоть и дурак был, а сердце имел жалостливое, не то, что некоторые умные. Положил, чего осталось от лягушки, в коробочку, и похоронил честно под плакучею ивой. Сел обратно на завалинку и дальше носки стал вязать, только не поёт, а вздыхает.

Тем временем, шли мимо калики перехожие, направляясь во святой град Ерусалим. Старший брат их, дармоедов, прогнал, средний же их, суеверов, обличил, а младший Иван дал им по паре тёплых носков и просил за свою покойницу помолиться: сердце-то у него жалостливое было, и в семинариях он, дурак, не обучался. Надели калики те носки и мигом добежали до Ерусалима. Сразу – бух лбом об Святую Землю и хором затянули «со святыми упокой». Услыхал их Господь Саваоф и сразу послал Архангела Гавриила с большим кувшином живой воды под плакучую иву. Полил там Архангел всё как следует, и вышла из-под ивы Аскитрея живая и здоровая уже не лягушкой, а симпатичной девицей в зелёном сарафане. Поблагодарила вежливо Архангела и побежала к Ивану здороваться. То-то было радости! Созвали гостей и сыграли весёлую свадьбу. Купёна Митрофановна им сундук с приданным подогнала, Мудрёна Мараткановна шикарную «Книгу о вкусной и здоровой пище» презентовала, и зажили молодые в любви и согласии.

А злых братьев на той свадьбе не было, и вот почему. На обратном пути Архангел Гавриил огрел их пустым кувшином по голове, и враз перепутали они все гроссбухи и каталоги, так что ничего стало не разобрать. Жёны ихние, разъярившись, прогнали дураков с глаз долой. Куда они потом делись – неизвестно, но поговаривают, что где-то в чужих краях монастырь основали, говорят, очень строгой жизни…

На том и сказке конец, а кто понял – молодец.

 

Дерево и три мужика

 

Одному мужику сделалось любопытно: куда это сосед Филька самогон прячет. Влез он на дерево, спрятался среди ветвей и стал караулить. Да вот досада – мешает густая листва. Перебрался повыше, обломал ветку-другую – обзор вроде получше, да всё ж не то. Возился, возился, вдруг – хлоп! – яблоко с верхней ветки ему по лбу – и кувырнулся мужик с дерева вниз. Ничего, мягко: угодил в навозную кучу. Набил пару синяков, вымазался в навозе, но куда Филька прячет самогон – так и не узнал. Выругался, да и пошёл себе домой.

Поздно вечером, другой мужик возвращался с пьянки из соседней деревни. Вдруг слышит: чечены в кустах переговариваются, хотят его зарезать. Испугался мужик, враз протрезвел и мигом влез на дерево. То самое, из предыдущего рассказа. Сидит ни жив, ни мёртв. Поискали его чечены, поискали, да не нашли, а под утро слышит: «шалах-малах» – уходят. Солнышко проглянуло и, продрогши всю ночь на дереве, стал мужик с оглядочкой слезать вниз. Всё тихо. Плюнул, да и пошёл себе. В кабак, успокоить нервы.

В тот же день, ещё один мужик проходил мимо, на работу в поле. И присел в тени этого самого дерева переждать жару. Вспомнил о Боге, вздохнул и поднял лицо к небу. Видит – висят высоко-высоко на ветвях спелые яблоки, румяные, наливные. Влез мужик на дерево, сорвал яблочко и, помолившись, скушал. Ах, от сладости того яблочка забыл он и работу, и поле, куда шёл, и квартиру в Москве, и всё на свете… Построил под деревом келью, и стал монахом. Навозом тем дерево хорошенько удобрил, а чеченов тех яблочком угостил – они и отстали. Так и живёт там по сей день: помолится Богу, съест яблочко. А яблоки те чудесные круглый год на дереве спеют. Кто ищёт – тот находит, а кто не ищет, тот – как хочешь…

 

Мудрец и Море

 

Один китайский мудрец сел на пароход, идущий в Америку, чтобы читать там лекции по философии Конфуция. После недели плавания вздумалось ему выйти на палубу для совершения чайной церемонии. Случилось, что в этот день разыгрался небольшой шторм. Поэтому мудрец предложил себе для размышления за чашкой чая тему: «Что такое Море?»

Расставив все причиндалы в строгом соответствии с рекомендациями Дао и Мао, мудрец сосредоточился и подумал:

 

«Море подобно шумному горному ручью,

Из которого черпают воду безмолвия.

В нём много путей,

Но имеют ли они направление?»

 

В этот момент большая волна перехлестнула через борт, и у мокрого мудреца чайник в руках оказался полон солёной воды. Но ни единая морщина не дрогнула на плоском лице. Поставив чайник на угли, мудрец безмолвно сосредоточился и через некоторое время подумал так:

 

«Море кипит белым ключом, волнуемое бурей.

Но его непостоянство проистекает из его глубинного покоя.

Не так ли новизна каждой свежей чашки

Рождается из неизменности древней традиции?»

 

В этот момент большая волна перехлестнула через борт, залив угли под не успевшим как следует вскипеть чайником. Но ни одна морщина не дрогнула на круглом лице. Неспеша открыл мудрец фарфоровую коробочку с изящно скрученными изумрудными листочками и, поднеся к носу, погрузился в обоняние:

 

«Море благоухает, как суп из рыбы фугу,

Приготовленный верной женой в ожидании супруга.

Но не окажутся ли Ресницы Красавицы

Щупальцами осьминога?»

 

Вдруг порыв штормового ветра подхватил пригоршню драгоценного чая из-под носа мудреца, крутанул над палубой и задул чаинки в глаза, ноздри и бороду боцмана. «Карамба! Контрабанда! Коррида в Пуэрто-Рико!» – экспрессивно выразился морской волк и швырнул бутылку из-под рома через голову мудреца в бушующие волны. Но ни одна морщина не дрогнула на жёлтом лице, и оставшаяся заварка была аккуратно всыпана в чайник. Бесстрастно сосредоточившись, мудрец подумал:

 

«О Море! Это широкая пустота и глубокая полнота.

Чаинки дней опускаются на дно моря,

Вбирают в себя морскую влагу,

И там, в глубинах, настаивается вечность…»

 

Внезапно девятый вал ударил в борт судна, пароход резко накренился, и бедного мудреца вышвырнуло с палубы. Но ни одна морщина… Левой рукой ему удалось уцепиться за борт, а правой он крепко обхватил любимый чайник с – увы! – отбитым носиком и уже без крышки. Тут подошёл в белом кителе капитан:

– Сэр! Как плавание? Не нужна ли какая помощь?

Бесстрастное лицо мудреца исказилось выражением горечи: «О, эти вульгарные янки! Как умеют они одним нелепым словом испортить под конец столь гармонично протекавшую чайную церемонию!» Но вслух он церемонно произнёс:

– Нет-нет, достопочтенный, я всем доволен, и плавание воистину прекрасно. Разве что, маленькая просьба… Нельзя ли повернуть обратно в Китай?

 

«Море, море! Хватит ли твоих вод,

Чтобы растворить горькую соль отчаяния?

Или достаточно одной чашки

Зелёного чая?»

 

Петух и Канарейка

 

Петух подумал однажды: «Вот, Канарейка – и корм ей на блюдечке, и клеточка такая, и то, и сё – а за что? За одно только то, что чирикает весь день, глупая? А я-то, я! Наше, петухов, певческое искусство воистину прославлено в веках, что ж я даром теряю время?»

И начал Петух кукарекать с утра до ночи, взгромоздясь на плетень, повыше от бестолковых кур и пыльного двора. Всех достал. На третий день терпение у хозяина лопнуло, схватил он Петуха и понёс на кухню. А Канарейка щебечет ему вслед:

– Ах, Петенька! Не за вокальное искусство тебя ценили – а то искусство, что искусно топтал ты кур!

 

Кто в джунглях выше всех

 

Однажды звери обсуждали, кто в джунглях выше всех:

– Выше всех Жираф, который животное длинношеее, и может доставать листья с высокого дерева.

– Выше всех Мартышка, которая сидит на вершине дерева и бросает в Жирафа огрызком банана.

– Выше всех Орёл, который из-под облаков высматривает себе на обед какую-нибудь высокосидящую Мартышку.

– Выше всех Лев, – лаконично сказал один Шакал. И все замолчали.

– Да, да, выше всех Лев, конечно же, Лев! – согласились звери. А Жираф, Мартышка и Орёл, поджав хвосты, тихо и незаметно удалились.

 

Приклеившиеся мыши

 

Одна мышка бежала, бежала, чует – запах сыра. Побежала на запах и вляпалась в мышиный клей, и приклеилась.

Другая мышка бежала, бежала, чует – запах сыра. Побежала на запах и вляпалась в мышиный клей, и приклеилась.

Третья мышка бежала, бежала, чует – запах сыра. Побежала на запах и вляпалась в мышиный клей, и приклеилась. Поняли мышки, что пришел им конец, и начали сетовать на свою злую мышиную судьбу:

– Ах, напрасно я остерегалась кровожадной кошки, – жалуется одна.

– Ах, напрасно я остерегалась хитроумной мышеловки, – плачет вторая.

– Ах, напрасно я так разлакомилась на этот сыр, – кается третья, – ведь видела же, видела, дура, что клеем намазано!

 

Садовник и Плотник

 

Посадил как-то раз Садовник вишенку, а чтобы ветром или ещё чем не повалило, привязал к паре досочек, вкопанных рядом. Увидел это Плотник и думает: «Эвон у него как! Сажает хворостинку – вырастает дрянная коряга, а сажает досочку – знать, вырастет струганного бруса, поди, на пол-куба…» Пришёл домой и, распустив на рейки весь материал, понатыкал их в огороде. Ждёт год, другой, третий… Рейки погнили, порассохлись, искривились, а в рост нейдут. Что за напасть! Пошёл к Садовнику. Тот стоит у забора и вишнёвыми косточками поплёвывает.

– Слышь, брат! У тебя те досочки-то выросли, что ты позапрошлый год сажал?

– Досочки? Ах да, конечно, конечно! Я уж из них – во! – новый забор построил. Чтобы всякие ослы ко мне в сад попусту не заглядывали…

 

Самолёт и Трактор

 

               Как-то раз Трактор заехал на аэродром и, увидев Самолёта, стал над ним смеяться:

               – Что ты за нелепая машина! Ну куда ты на таких хилых колёсиках уедешь? Ведь стоит тебе свернуть с бетонки на пашню, так ты сразу же застрянешь по самое пузо.

               – А зачем мне сворачивать на пашню? – отвечает Самолёт, – моё дело не пахать – а летать!

               – Нет, ну надо же, – не унимается Трактор, – и кто ж тебя такого сварганил? Что это такое – с боков – ишь, растопырился? Ты ж ни в какие ворота не пролезешь!

               – Зачем же мне по подворотням лазить? – отвечает Самолёт, – а когда я лечу, мне – среди облаков не тесно.

               – Во, во – высокоумие-то! А сам-то – слабак, за каждый лишний чемодан трясешься. То ли дело я – зацепил прицеп с навозом, и нормально! – хвастается Трактор.

               – Навоз, брат, это не по моей части, – отвечает Самолёт, – а вот давеча вёз я Президента с одним, знаешь ли, таким чемоданчиком… Узнал бы ты, что то за чемоданчик – сам бы затрясся.

               – Подумаешь, президент! Вот, мой мужик: устал пахать – свернул себе в лесок, сел, выпил-закусил культурно, – хорошо! А ты что людей мучаешь? Только и смотрят, бедные, сквозь круглые стёклышки на твои дурацкие облака.

               – У меня на борту не выпивают, а летят по важным делам. Два часа – и тысяча километров! А твой «выпил-закусил» за весь день с одного края поля на другой доехать не может: то соляру пропил, то радиатор протёк, то в пьяных глазах руль двоится, и за какой ни схватится – всё мимо.

               Обиделся, плюнул в сердцах Трактор черным соляровым дымом, и поехал в сельпо. А Самолёт поднялся в небо и полетел в Иерусалим.

 

Экономный математик

 

Один математик рассчитал, что если выключать свет, когда во время чтения обдумываешь прочитанную фразу, то выйдет большая экономия электричества. И стал он так читать книги, включая-выключая свет, и пошла у него экономия. А у него был напротив подозрительный сосед, который, заметив мигание по вечерам в окне у математика, решил, что это сигналы азбукой Морзе для иностранной разведки, и естественно, сообщил куда надо. Оттуда тихо и быстро приехали специалисты.

Как раз в этот день математик начал читать учебник основного богословия профессора А.Сиплого «Путы разные в поясках из тины», мигая для экономии, как обычно. Специалисты тотчас же записали это мигание скрытой камерой и передали куда надо для расшифровки. И – хочешь верь, хочешь не верь – у них получилось буквально следующее: «Президенту Соединенных Штатов. Формула атомной бомбы E=mc²».

Прошло десять лет. Вернувшись домой, математик уже не мог работать по состоянию здоровья, и теперь его часто стали видеть на паперти с плакатом следующего содержания: «ПОДАЙТЕ ПОСТРАДАВШЕМУ ЗА ВЕРУ на оплату счетов за электричество». Разговорившись, он любил повторять со вздохом: «Будь проще, и спасешься!». И была какая-то убедительность в этих его словах…

 

Горилла и Гиря

 

Один какой-то шутник убедил Гориллу, что если долго качать гирю, то гиря превратится в телевизор. Горилла поверил и стал упражняться с усердием Шварцнеггера. Долго ли, коротко ли, а приехал в те джунгли читать лекции некий профессор основного богословия, намереваясь обличить ложную теорию происхождения человека от обезьяны непосредственно в местах оного ложно предполагаемого происхождения. Горилла тоже пришел послушать профессора, не упуская при этом усердно качать гирю. Желая окончательно восторжествовать над ложной теорией, профессор риторически обратился к Горилле:

– Уважаемый! Судя по всему, вы уже довольно долго занимаетесь с этой гирей. Скажите, вы чувствуете в себе превращение в человека?

Мощной волосатой рукой взяв за лацканы пиджака и несколько приподняв над кафедрой, Горилла добродушно спросил профессора:

– А зачем мне превращаться в такую дохлую облезлую макаку?

Вернув бледного профессора в исходное положение, Горилла подхватил гирю и удалился в джунгли, избегая аплодисмента. Там он поставил гирю на пенёк, а сам удобно уселся напротив на мягкий куст орхидей, чтобы вдосталь наглядеться на свою гирю. Тут подошел друг Гориллы, тоже Горилла, и спрашивает:

– Ну, что показывают?

– НОВОСТИ СПОРТА. Да, кроме них, там и смотреть нечего – покажут какую-нибудь дохлую облезлую макаку… Скукота!

 

Дикобраз и Скунс

 

Жили-были в джунглях два друга: Дикобраз и Скунс. Один колючий, другой вонючий, но всё ж как-то ладили между собой и частенько сходились в гости пропустить стаканчик. И вот однажды встречает Скунс в знакомых кустах незнакомого, невиданного зверя в красивой, мягкой шкуре.

– Здорово, мужик! Ты кто такой?

– Аль не узнаёшь? Я – зверь ДОБРОВКУС!

Слышит Скунс – голос вроде похож:

– Ты, что ль, Дикобраз?

– Утром был Дикобраз, а потом сподобился от САМОГО товарища Льва получить и новую одежду, и новое имя, почётное. Теперь, знаешь, насчёт стаканчика, тово, хватит… Да и по гостям что попусту ходить? Одна, знаешь, диссидентщина…

– Ну что ж, поздравляю… Бывай, братан. – И поплёлся Скунс восвояси.

Проходит месяц, другой. Слышит Скунс – зовут его ко Льву по важному, говорят, делу. Пришёл.

– Вот, брат, Скунс, – заводит речь Вождь трудовых джунглей, – мы тут посоветовались, и знаешь ли, пора бы уж, пора бы тебе приодеться – сменить свою вонючую кацавейку на что-нибудь более соответственное. Не надоело Вонючкой-то слыть? И имечко тебе подберём по-почётнее…

– Да мне-то? Да какой почёт-то? – лепечет оробевший Скунс, – да у меня ж ни образования, ни прописки, и глуп, и грешен, и вообще…

– О! Скромность – признак хорошего ВКУСА, – послышалось замечание из президиума. Совсем затрясся бедный Скунс, верещит:

– Да у меня-то? У алкаша-то? Какой там вкус – просивушился весь насквозь, второй месяц не просыхаю. Хотите, дыхну?

– Нет-нет, – послышалось из президиума.

– Это худо, – нахмурился Лев, – так нельзя. Не бережёшь, брат, здоровье. Исправляйся, исправляйся…

– Да я-то? Да я рад бы, да вот, друг у меня… Не могу забыть. Как начал на поминках, так до сих пор… Вот, всё никак…

– Кто ж там у тебя помер-то?

– Да друган мой, ДОБРОВКУС. Как переодел свои колючки на новую шкуру, так в тот же день сожрали беднягу со всеми потрохами!

Зарыдал Скунсишка пьяными слезами, и от избытка чувств пустил свой обычный скунсовый запах.

– Фу, невежда! Фу, грубиян! Фу, фу, неблагодарный, – зарычало всё ответственное собрание, – что тратить зря время на эдакую падаль, гоните его вон! Вали отсюда, вонючка американская!

– Негодяй, весь аппетит отбил, – послышалось из президиума.

– Придётся кого-то другого, – досадливо рыкнул Лев.

Злая собака

 

У мужика во дворе была злая собака. Однажды она убежала и съела у соседки курицу. Пришлось мужику отдать мешок пшеницы. Потом собака ещё раз убежала и загрызла у соседки кошку. Пришлось мужику просить прощения мешком картошки. Потом собака опять убежала и покусала саму соседку за ногу. Соседка пожаловалась своему сыну-милиционеру, он приехал с друзьями к мужику, и таких они… ему вломили, что пришлось бедному неделю отлёживаться.

Мораль же сей басни такова: держи свою злую собаку на привязи.

 

Старец Аллегорий и студентка

 

Однажды старец Аллегорий, известный своей строго подвижнической жизнью, изгонял беса из некой студентки Литературного Института. Бес всячески изворачивался, утверждая, что приносит много пользы, помогая студентке писать сочинения для монахов, проходящих заочное обучение в семинарии, а без него, мол, она начнёт вести благочестивый образ жизни, то есть станет три раза в день бегать для откровения помыслов к тем же самым молодым монахам, отвлекая их от изучения конспектов.

Понял тогда старец, что имеет дело с бесом, именуемым «учёным», и искусно применил необычное средство. А именно – раскрыл над головой студентки учебник основного богословия известного профессора А.Сиплого под названием «Путы разные в поясках из тины», и громовым голосом прочёл:

– Рекомендовано Учебным Комитетом при Священном Синоде в качестве учебного пособия для духовных семинарий!!!

Поражённый этими словами, бес тотчас же вышел из студентки, оставив в воздухе смешанный запах серы и учёности.

 

Богословие старца Аллегория

 

Однажды к старцу Аллегорию, известному своей строго подвижнической жизнью, приехали сто профессоров богословия, чтобы спросить его мнение по спорному вопросу: одни из профессоров считали, что бесы имеют вещественную природу, а другие – что невещественную. И вот, стали они спорить между собой, стараясь убедить старца каждый в своей правоте. Старец слушал их молча, но про себя заметил, что из ста профессоров 38 за вещественность, а 62 – за невещественность. Вскоре профессора так разошлись, что повынав книги Феофана Затворника и Игнатия Брянчанинова, стали вырывать оттуда цитаты вместе со страницами и бросать друг другу в лицо, крича: «Вещественная! Невещественная!». Прозорливо подумав: «Быть драке», Аллегорий позвонил колокольчиком и властно велел профессорам успокоиться.

– И потому мы хотим спросить об этом ваше мнение, старче, – подытожил дискуссию один профессор, вытирая скомканной страницей вспотевшую лысину.

– Согласно общему мнению древних отцов, – ответил чуждый тщеславия старец, – примерно 38% бесов вещественные, а прочие 62% – невещественные.

– Авва! – вскричали пораженные профессора, – как вы стяжали такое тонкое понимание богословия?

Но старец Аллегорий лишь загадочно улыбнулся и ничего не сказал.

 

Плавание старца Аллегория

 

Однажды старец Аллегорий, известный своей строго подвижнической жизнью, снарядив корабль, отправился в паломничество со своими учениками. При отплытии он отечески наставлял их, говоря:

– Главное – это держать правильный курс!

Проведя в уединении день-другой, Аллегорий поднялся на палубу проверить, всё ли в порядке. Подходит к рулевому:

– Ты, брат, чем занимаешься?

– Да вот, поворачиваю руль то туда, то сюда…

– Как? Разве ты не слышал, что для нас главное – держать правильный курс! Зафиксируй-ка лучше свой руль строго по правильному курсу. И чтоб он не болтался у тебя как попало! А то, знаешь ли, что это такое: «то туда, то сюда»?

Потом старец перенёс внимание с кормы на нос и начал наставлять вперёдсмотрящего:

– Ты, брат, на чего там смотришь?

– Да вот, вроде как айсберг на горизонте…

– Как? Вместо того чтобы держать правильный курс, ты на всякие там горизонты глазеешь? Расхлябанности на корабле не потерплю! А ну, бери швабру и драй палубу! А то, знаешь ли, мечтательность эта… Ишь, «горизонты»!

Наведя порядок на палубе, Аллегорий зашёл в рубку:

– Ну как, отцы, держите правильный курс?

– Так точно! Строго по компасу!

– Как? Разве можно доверять этой бездушной железяке самое главное – держание правильного курса? А вдруг магнитная буря? Уберите его отсюда и не отвлекайтесь от главного! А то, знаете ли, в старину и без всякой этой электроники умудрялись вокруг света плавать…

Ввиду стольких замеченных огрехов, старец Аллегорий собрал учеников и опять стал отечески наставлять их, говоря:

– Главное – это держать правильный курс!

– Авва! А куда надо держать правильный курс? – спросил один из младших учеников.

– Туда! – веско ответил старец Аллегорий, простирая руку над безбрежным морским простором.

И корабль весело побежал ТУДА.

 

Ослик старца Аллегория

 

Однажды старцу Аллегорию, известному своей строго подвижнической жизнью, подарили Ослика знаменитой породы: он был потомком той самой Валаамовой ослицы и потому тоже умел несколько говорить по-человечески. Аллегорию Ослик очень понравился, и он любил показывать его гостям, гуляя с ними по сельской местности.

– А это у меня тут, вот, Ослик, – бывало, скажет старец и слегка шлёпнет Ослика прутиком.

– Очень приятно, – ответит Ослик, или ещё что-нибудь в том же роде. Аллегорий шлёпнет его снова, а Ослик ответит:

– Можно ещё раз.

Тогда Аллегорий покормит Ослика сахаром из ладошки, и говорит гостям:

– Видите, какой у меня Ослик? Смиренный!

Как-то раз пошел старец Аллегорий с гостями погулять по сельской местности и посмотреть, по обычаю, Ослика.

– А это у меня тут… Что это такое? Ах ты, скотина, чем ты тут занимаешься?!

– Очень приятно! – отвечает ему Ослик.

– Слазь сейчас же с кобылы, она же, мерзавец, в два раза тебя больше!

– Можно ещё раз! – отвечает Ослик.

– Нет, ну что ты будешь делать, осёл – он и есть осёл, – огорчился старец Аллегорий, и зовёт конюхов: – А ну, всыпьте-ка ему как следует вот этой оглоблей!

Бросились конюхи на Ослика и отлупцевали, бедного, как сидорову козу.

– Не огорчайтесь, старче, – стали утешать Аллегория гости, – вот народятся от Ослика мулы, и можно будет кататься на мулах, как афонские монахи.

– Ну их, этих афонских монахов с этими их мулами, – ответил огорчённый старец. И приказал отправить говорящего Ослика в Московский зоопарк.

 

Старец Аллегорий – исихаст

 

Однажды старец Аллегорий, известный своей строго подвижнической жизнью, поведал, как он был когда-то исихастом.

– Главное при исихазме – погрузить ум в сердце, – начал рассказ старец, – но это, брат, не так-то просто. Первый раз, пытаясь погрузить ум в сердце, я промахнулся и попал в желудок. И с тех пор – страдаю язвой желудка. Другой раз у меня случился недолёт, и ум застрял где-то в бронхах. С тех пор я страдаю бронхиальной астмой. В третий раз я попал-таки в сердце… Инфаркт! И вот лежу я в больнице и думаю: нет, надо вначале попробовать исихазм на каком-нибудь неодушевленном предмете. Рядом на тумбочке стоял телефон. Стал я погружать свой ум в телефон. Через пару минут аппарат задрожал, начал дымиться, и вдруг из него раздался голос профессора А.Сиплого: «Немедленно перестань исихазничать, а не то впадешь в прелесть!» Удивившись, я вынул ум из аппарата и водворил на место. «Даже неодушевленные предметы не выдерживают, – подумалось мне, – а бес, интересно, выдержит?» Со мной в палате лежал один преподаватель из Института научного коммунизма, явно бесноватый. Когда он, как обычно, начал доказывать мне, что религия – опиум для народа, я тотчас же применил к нему свой исихазм. Преподаватель задрожал, начал дымиться, и вдруг из него раздался голос беса: «Ой, терпеть не могу исихазма! Выхожу, выхожу!» Повергнув преподавателя наземь, бес вышел, оставив в воздухе смрадный запах научного коммунизма. Так последователь Маркса-Энгельса был исцелён от своего заблуждения, а я исцелился от увлечения исихазмом и заодно изобрел практичный метод отчитки, – закончил свою повесть старец Аллегорий.

– А что стало с тем преподавателем?

– О, он оставил научный коммунизм и теперь преподает основное богословие по книге профессора А.Сиплого «Путы разные в поясках из тины».

Послушание старца Аллегория

 

«В начале моей строго подвижнической жизни я окормлялся у одного старца, также известного своей строго подвижнической жизнью. Там рядом с нами обитал другой старец, известный, напротив, своим постом и молитвой. Ещё он и бесов гонял. Бывало, морит себя всю неделю голодом, а в воскресенье к нему – толпа бесноватых. А он, чтоб ему, видишь ли, молиться не мешали, сразу же их изгонял – людей направо, а ихних бесов – налево, прямо в наш огород. Такой соблазн!

Однажды мой старец дал мне большую крепкую палку и велел пойти отколотить как следует того другого старца. И хотя тот старец был весьма преуспевшим в посте и молитве, а я был тогда всего лишь юноша, недавно демобилизовавшийся из ВДВ, мне, представьте себе, легко удалось выполнить повеление моего старца! Вот что значит сила святого послушания! С тех пор я твёрдо знаю, что послушание – превыше поста и молитвы».

 

Письма старца Аллегория младенствующим

детского сада «Серенький Козлик»

 

Маша, Маша! Ты меня не порадовала. Зачем смеяться над мальчиком, который обкакался? Ведь ты тоже обкакивалась, когда была в младшей группе. Лучше думай, что он твой братик, а ты его старшая сестричка. А сестрички братиков жалеют, а не смеются.

Порадуй твоего дедушку Алика.

 

Спасибо, Фенечка, за присланный гербарий! Но другой раз суши цветочки в букваре, а не в книжке Марии Ивановны. А то у меня от этой Кассандры с макаронами головка бо-бо.

Бедный больной старичок А.

Дорогой Ваня! Не завидуй Додику, что у него мобильник. Играйся лучше с зайкой, которого я тебе прислал. С ним играл ещё мой папа и мой деда, зайка – хороший.

Твой любящий дедушка Алик.

 

Митенька! Когда ходите на прогулку, не надо лазить через дырку в заборе на улицу. Там нехорошие дяди – у-у! А то они заберут тебя. Если Веня просит поиграть машинку – дай, не жадничай, у тебя же ещё есть.

Строгий, но любящий тебя Аллегорий.

 

Добрый Илюша! Когда играете в инквизицию, надо же играть понарошку. А то вот Лена плачет и на тебя жалуется. Ай-яй-яй! Ведь ей же больно. Пожалуйста, больше так не делай, ведь ты же хороший мальчик.

Твой падре Аллегорио.

 

Вот тебе, Лёля, в подарок коробка пластилина. Из него можно делать коровок, лошадок, курочек, домики, машинки. Только не делай, пожалуйста, монахов. А то надоели мне эти пластилиновые монахи с их пластилиновым «как благословите». Кушать пластилин не надо, он невкусный.

Старый деда Аля.

 

Мне тоже жалко, что Олю забрали из садика и теперь не с кем дружить. А кто первый начал наклеивать на лоб фантики? Разве это хорошая игра? А Оля у тебя и научилась. Мама Олина увидела у Оли на лбу фантик с полосочками и очень расстроилась, и сказала, что больше в ваш садик Олю не пустит. Больше не играй в такие глупые игры, ладно?

Твой дедушка Аллегорий.

 

Что я слышу? Ай да моя Маша! Уже знает букву «А», и «Б», и «В», и «Г». Умной девочке Маше посылаю в подарок книжку «Путы разные в поясках из тины». В ней такие прелестные картинки!

С пожеланием успехов старичок Аллегорий.

 

Запомни, Коля: хорошие мальчики всегда говорят правду. Сперва ты говоришь, что сделал это нечайно, а потом говоришь, что он первый начал. А я всё-всё знаю. Помирись с Сашей, скажи: «Саша, я больше не буду».

Дедушка Алик, который всё-всё знает.

 

Здравствуй, Вася! Я очень огорчен, что вы с Юлей подрались и порвали мои чётки. А зачем ты лезешь к ней целоваться? Вот будут над тобой смеяться: «Жених и невеста, тили-тили-тесто». Нет, не возьму тебя в монахи, больше не проси.

Строгий, но любящий тебя Аллегорий.

 

Бедный Ваня! Не могу поверить, что это Мария Ивановна сказала тебе надеть правый ботинок на левую ногу, а левый – на правую. Конечно, я подарил ей тогда на утреннике «Авву Дорофея», но думается, это ты сам что-то перепутал. Одевай ботиночки, как обычно. Дай почитать это письмо Марии Ивановне.

Твой авва Аллегорий.

 

Дорогой Юра! Я в детстве тоже хотел стать космонавтом. А теперь я старенький, и меня в космос не берут. Но ко мне на отчитку приезжают много космонавтов, они говорят, что в космосе – не интересно.

Бывший космонавт деда Аля.

 

Додик! Я видел твои красивые саночки. Почаще катай на них ребят из младшей группы, и никто не будет говорить тебе: «жадина-говядина». Скажи папе, что кирпичиков как раз хватило, но мы придумали построить ещё один домик.

Приезжай с папой к дедушке Алику.

 

Леночка! Ни в коем случае не выковыривай занозу гвоздиком сама, а сразу иди покажи пальчик Марии Ивановне. А то пальчик распухнет, как у Бармалея, и будет сильно бо-бо.

Любящий дедушка Алик.

 

Мой маленький друг Вася! Когда взрослые играют в отшельников, они говорят: «простите» и «благословите», а не говорят: «Иди, дурак, а то как дам!», когда их вытаскивают из шкафа. Не говори таких слов, какие говорят нехорошие мальчишки.

Смиренный отшельник Аллегорий.

 

Конечно, это бяка, когда в какао попадается таракан. А засовывать жука девочке в колготки – разве это не бяка? Вчера ты засунул жука, а сегодня тебе самому попался таракан. Видишь, как бывает.

Твой старенький Аллегорий.

 

Спрашиваешь, Валя, что делают взрослые? Ходят на работу, говорят по мобильнику, смотрят телик, курят сигареты, красят губы. И вообще, бывает, такого на исповеди наслушаешься… Оставайся лучше насовсем в детском садике, Валечка.

Бедный взрослый дедушка Аллегорий.

 

Не плачь, Катенька! Головку у куколки можно как-нибудь приделать обратно. Следующий раз не надо так сильно учить куколку послушанию.

Добрый дедушка Аллегорий.

 

Юля-капризуля не хочет кушать кашу, а хочет одни конфеты? Нельзя кушать одни конфеты, а то зубки заболеют. Вот старенький деда Аля кушал одни конфеты, и у него все зубки выпали. Теперь кушает одну кашку и говорит: «Ай да каша, вкусная каша!»

Твой старенький деда Аля.

 

Ай, непослушная девочка Евочка! Зачем рвешь зелёные яблоки? От них животик будет бо-бо, и тебя переведут из садика, и будут делать уколы в попу. Боишься уколов в попу? Тогда слушайся воспитательницу.

Огорченный тобой дедушка Аллегорий.

 

Машенька! Очень мне подозрительно, что этот доктор Айболит так спешит вылечивать животики у бегемотиков. Говорят, он и у Серого Волка, после того как добрый Лесоруб разрезал ему брюхо, выпуская Красную Шапочку, тоже вылечил животик. Сдается мне, что этот Айболит – масон. Бегемотики, бафометики, телепузики… Бедные нынешние дети!

Бдительный дедушка Аллегорий.

 

Нет, Мишенька, дед Мороз не монах. У него борода не настоящая, а из ваты. А у монахов борода – самая настоящая. Есть и другие менее существенные отличия.

Старый монах Аллегорий.

 

Никак не разберу, Ларик, кого ты мне нарисовал: если это злой Бармалей, то почему у него чётки, а если батюшка – почему сабля? Если всё же батюшка – перерисуй саблю в тяпку. У нас все батюшки сейчас тяпают на огороде, и тоже злые.

Один добрый батюшка Аллегорий.

 

Костя! Если достаёшь из носа козявку, не надо её всем показывать. Я вовсе не это имел в виду, когда говорил об откровении помыслов. Носи в кармане платочек.

Твой старичок-духовничок.

 

Сонечка! Во время тихого часа надо «глазки закрывай – баю-бай», а не подсматривать, что делает воспитательница. Мало ли что она делает? Всё равно надо считать, что воспитательница – хорошая.

Всех прощающий Аллегорий.

 

Лёличка! Лучше скушай морковку, а не сажай её на улице. А то придётся потом её пропалывать, прореживать, окучивать, опрыскивать. А играться совсем-совсем некогда будет.

Твой старенький Аллегорий.

 

Можно ли дружить с девочкой, которая дерётся? Можно. Только лучше сам не дёргай девочку за косу.

 

Дружелюбный Аллегорий.

 

«По-духовному» – это так же, как у всех: ням-ням, бай-бай, пи-пи, а-а, – но только по благословению!

Деда Аля.

 

Если хочешь в монахи, быстрей отращивай бороду. Для этого надо почаще бриться. Только не электробритвой – она очень много тратит электричества. Возьми лучше у папы опасную бритву – хорошая, надёжная вещь. Только осторожнее – не перережь себе горло.

Небритый монах Аллегорий.

 

Какие хорошие стишки ты читал на Ёлке! Видишь – повторял каждый день, и всё запомнилось. А теперь повторяй их просто так, для памяти, чтобы не забылось. Я вот, глупый, не повторял – и теперь уже ничего не помню, одни молитвы: бу-бу-бу, бу-бу-бу.

Старый молитвенник Аллегорий.

 

Если ты сам согласился играть в игру «закрой глаза – открой рот», то нечего обижаться, что Дёма положил тебе покемона. С чего ты взял, что он должен был положить конфетку? Конфетку можно класть и с открытыми глазами. Вообще, слепое послушание – дело тонкое, и иногда потом очень трудно достать покемона обратно.

Прости, спешу – отчитка. С.А.

 

 

Синодик старца Аллегория

 

Старец Аллегорий, известный своей строго подвижнической жизнью, изгонял бесов, читая над одержимыми из Большой Толстой Книги в переплёте малиновой кожи. А ещё у него была записная книжка, куда он заносил имена благотворителей. И чем больше он изгонял бесов, тем больше становилось благотворителей. Оттого записную книжку периодически приходилось менять на новую, большего размера. В конце концов, она стала Большой и Толстой Книгой, а также для красоты её переплели в малиновую кожу.

И вот однажды, старец по ошибке взял на отчитку вместо книги, где были заклинания, книгу с благотворителями. Со свойственным ему воодушевлением Аллегорий начал читать над одержимым. Бес уже более чем наполовину вышел, когда старцу показалось, что заклинания звучат как-то необычно. «Что бы это значило?» – подумал он мимоходом. Ещё энергичнее приступив к одержимому, старец окончательно изгнал беса, после чего, закрыв книгу, пошёл пить чай, забыв своё мимолётное недоумение.

То же самое повторилось и на другой день, и на третий. На четвёртый же день случилось отчитывать особо тяжёлого одержимого. Приутружденный старец сделал перерыв и, вооружившись очками, решил поискать какое-нибудь особенно сильное заклинание. Каково же было его удивление, когда он обнаружил свою ошибку! Но недаром старец Аллегорий славился мудрой рассудительностью: «Если три раза получилось, то почему бы не попробовать и четвёртый?» Раскрыв книгу на странице с именами благотворителей, давших по сто рублей, Аллегорий прочёл для пробы с десяток.

– Ой, горячо! – завизжал бес, но не вышел.

Тогда старец открыл на странице с благотворителями, давшими по тысяче рублей.

– Ой, жжётся! – отчаянно завизжал бес, но не вышел.

Старец нахмурился и решительно раскрыл книгу на странице с благотворителями, давшими по сто тысяч рублей и обещавшими добавить.

– Ой, горю, горю! – истошно завопил бес и вышел из одержимого, оставив в воздухе неопределённый запах, так как деньги, как известно, не пахнут.

Так старец Аллегорий изобрёл новый способ отчитки. Но иногда, для разнообразия, он доставал и старую книгу.

 

Старец Аллегорий и Дама в брюках

 

Однажды к старцу Аллегорию, известному своей строго подвижнической жизнью, приехала Дама в брюках, видно, что приличная и образованная.

– Святой отец, я с некоторых пор увлекаюсь духовными вопросами, скажите – есть ли жизнь на Марсе?

Аллегорий проницательно взглянул на неё и ответил:

– Жизни на Марсе больше нет.

– А куда же она делась? – спросила удивленная Дама в брюках.

– Марсианки, с некоторых пор увлёкшись духовными вопросами, стали делать слишком много абортов, и оттого жизнь на Марсе прекратилась, – строго ответил старец.

– Ах! – сказала Дама в брюках и упала в обморок.

– Дайте ей понюхать нашатырю, – сказал старец.

Придя в себя, Дама в брюках вновь обратилась к старцу:

– Нет, но кто-то же строит там каналы?

Аллегорий сурово взглянул на неё и ответил:

– Каналы строят души абортниц, после смерти заключенные там на вечные муки. Вечные! – загробным голосом повторил старец.

– Ах! – сказала Дама в брюках и упала в обморок.

– Дайте ей понюхать нашатырю, – сказал старец.

Придя в себя, Дама в брюках вновь обратилась к старцу:

– Нет, но у меня же большой опыт руководящей работы в ответственных учреждениях, наверное, там ему найдется применение?

Аллегорий ещё суровей взглянул на неё и ответил:

– В этих учреждениях на Марсе руководящей работой занимаются бесы, а абортницы используются в качестве экскаватора. Бесы! – загробным голосом повторил старец.

– Ах! – сказала Дама в брюках и упала в обморок.

– Нашатыря на них не напасёшься, – сказал старец, – отнесите её на свежий воздух.

Возвратившись, послушники доложили Аллегорию:

– Старче, там эти… Опять прилетели! Пойдете изгонять, как обычно?

– Пустое это, – сурово ответил старец, – становитесь на правило.

Аллегорий подошел к окну, чтобы задернуть занавеску, и его взгляд мимолетно скользнул по пейзажу снаружи. На фоне вечернего неба плавно снижался мигающий огнями марсианский корабль с надписью крупными буквами по борту: «Канал имени Клары Цеткин».

 

Старец Аллегорий и профессор

 

Старец Аллегорий, известный своей строго подвижнической жизнью, очень уважал профессора А.Сипло-го, известного своей книгой «Путы разные в поясках из тины». Но профессор сильно порицал старца. Однажды, когда Аллегорий изгнал бесов из многих одержимых, приходит вдруг ему телеграмма от профессора:

«Никакой одержимости не бывает. Это всё тебе только кажется. Потому что ты – в прелести».

Старец тотчас же собрался и поехал в академию к профессору. Там его встретили все ученики А.Сиплого и стали хором порицать, обвиняя в прелести. Тогда, на глазах у профессора А.Сиплого, старец изгнал бесов из всех учеников, и они уже больше не порицали старца, а вежливо благодарили. Но профессор А.Сиплый упрямо продолжал порицать старца, говоря:

– Всё это прелесть, никакой одержимости не бывает!

Тогда, догадавшись, Аллегорий изгнал беса и из самого профессора А.Сиплого, после чего профессор тоже перестал порицать старца и вежливо поблагодарил. Но про себя он осторожно подумал: «А всё-таки это, наверное, прелесть».

 

Старец Аллегорий и решето

 

Однажды старец Аллегорий, известный своей строго подвижнической жизнью, изгнав беса из одного послушника, схватил лукавого за хвост и задумался: «А нельзя ли научить беса смирению?» И вот, для эксперимента, старец, связав беса заклятьем, велел ему принести воды в решете. Пулей метнулся бес к источнику, надеясь легко справиться с уроком, но, лишённый заклятьем своей бесовской силы, не смог даже наполнить решето водой. Сколько ни черпал – всё насквозь. Совсем приуныл нечистый, не знает, что и делать. Решил спросить совета у одной старой кикиморы, обитавшей неподалёку. Так, мол, и так, говорит.

– Э-э, это он тебя смиряет, – рассудительно заметила кикимора, – а ты вот что сделай: пойди к старцу и смиренно попроси у него ведро.

Побежал бес обратно, по дороге думает, как бы ему посмиреннее Аллегория объегорить. Прибежал и ну врать:

– Слышь, борода! А вот святой Хиросим, который меня сорок раз изгонял, так тот всю жизнь сам по воду ходил, а не припахивал младшую братию. А если уж ты такой лентяй, так хоть дай мне ведро вместо этого уродского решета!

– Ах ты, мерзкая образина! – гневно вскричал Аллегорий, – как ты смеешь так дерзить мне, подвизавшемуся двадцать пять лет в той самой Хиросимовой лавре! А ну, неси щас же мне воду в решете, а то я тебя так смирю, что всем чертям тошно станет!

Испугался бес, побежал обратно к источнику. Кикимора уж его заждалась: интересно ей, чем дело кончится.

– Да-а, строг старец, ой строг… Его по-простому не объегоришь, давай попробуем по-умному. Выложи-ка решето изнутри листьями, так чтобы не осталось ни одной дырочки, и налей туда воды. Авось и донесёшь.

Побежал бес к старцу, решето на вытянутых лапах держит. С порога вопит:

– Во! Принёс!

– Ах ты, мерзкая образина, – гневается опять Аллегорий, – как ты смеешь совать мне под нос эту ботву? У меня аллергия на зелень – из-за строгих подвигов… Мне врач мясную диету прописал!

– А вот святой Хиросим, который меня сорок раз изгонял, так тот всю жизнь одной снытью питался и водичкой запивал, – врёт лукавый, – а не выдумывал себе разных диет. Но уж если ты такой обжора, так хоть дай мне ведро по-человечески, я тебе – хочешь? – карасей в игуменском пруду наловлю…

– Вон, окаянный! И без воды в решете не возвращайся, а то я тебе устрою и Хиросиму и Нагасаки зараз!

Испугался бес, побежал обратно к источнику. Кикимора его встречает, шею вытянула от любопытства.

– Да-а, умён старец, ой умён… Не объегорить его без богословия. Почитай-ка учебник «Путы разные в поясках из тины» профессора А.Сиплого, там все ереси собраны подходящие, авось чего-нибудь и напутаем.

       Стал бес читать. Читал, читал, вдруг – хлоп! – закрыл книгу и бежит к старцу. И что же выдумал, лукавый? Спёр в нужнике ведро и написал на нём крупными буквами: «РЕШЕТО». Налил воды и гордо подносит старцу.

– Ах ты, мерзкая образина! Это что такое?

– Сам образина! Разуй глаза: видишь – «РЕШЕТО»!

– Так это же ведро? – не верит своим глазам Аллегорий.

– Ты что, читать не умеешь? По-русски написано: «РЕ-ШЕ-ТО», – значит, решето и есть.

– Так как же это решето, когда это вроде как ведро?

– Стыд и срам! А ещё говорит, что академию кончал… Ты что, своему МНЕНИЮ веришь, или писаному слову? Что сказал бы профессор А.Сиплый, увидь он тебя сейчас! – врёт лукавый.

– Нет! Нет! МНЕНИЮ я не верю, - испугался Аллегорий, – ладно, отпускаю тебя. Иди в какую-нибудь свинью.

Бес, весело махнув хвостом, выскочил из кельи и присел на завалинку перекурить. Любопытная кикимора уже тут, и сгорает от желания узнать подробности.

– Ну, объегорил?

– А то! Культурненько так… Это тебе не мрачное средневековье, щас – всеобщее образование.

– А помнишь, как тебя святой Хиросим безо всякого образования сорок раз изгонял?

– Бр-р! И не напоминай. У того-то, брат, слова с делом не расходились, а у этого, ишь – «мнение»! На словах – ведро, а на деле – решето, богослов несчастный!

Тут возвращается тот прежний послушник и заявляет старцу:

– Авва! Кто-то спёр ведро из нужника… Ой, да вот же оно у вас!

– Ах ты, свинья! – взорвался Аллегорий. И услышав «свинья», бес тотчас же вошёл обратно в послушника, как и не выходил.

Так и не удалось научить беса смирению.

 

Старец Аллегорий на Синае

 

Однажды старец Аллегорий, известный своей строго подвижнической жизнью, захотел посетить святую гору Синай. Для этого он изгнал беса из одного благотворителя и, оседлав его как ослика, заставил перенести себя на Синайский полуостров. По дороге ему встретились два знакомых архиерея, каждый на своём бесе, летящие в том же направлении. Вежливо поклонившись, старец спросил владык, будет ли он иметь удовольствие видеть их на святой горе. Архиереи, несколько замявшись, ответили, что да, программа их поездки включает возможность осмотра достопримечательностей этих мест и, благословив старца, проследовали далее.

Прибыв на святую гору, старец оставил беса под присмотром братьев Коганов и пешком обошёл, благоговейно поклоняясь, все святыни.

На обратном пути ему встретились те же самые владыки, также возвращающиеся домой. Щёки их покраснели и облупились от загара, глаза весело блестели, а архиерейские бесы тащили каждый по паре объёмистых сумок. Вежливо поклонившись, старец Аллегорий испросил благословения. Архиереи, несколько замявшись, благословили старца и проследовали далее.

– Грели пузо на пляжах Шарм-эль-Шейха, – цинично заметил бес, на котором ехал Аллегорий.

 

Отшельник-миссионер

 

В глубине прекрасного девственного леса притаилась незаметная хижина. В ней спасался отшельник – может, это был старец Аллегорий, – а может и нет. Всё у этого отшельника было как надо: самодвижная непрестанная молитва, погружение ума в сердце, немного бесовских страхований для тонуса, знакомый медведь, и всё такое прочее. Одного лишь ему недоставало: миссионерской деятельности. «Как же так, – думал отшельник, – все монахи должны заниматься миссионерской деятельностью, а я вот как-то упускаю. Но, с другой стороны, кого мне обмиссионеривать в этой глухомани? И всё же, долг есть долг». Отшельник взял большой кусок фанеры и написал на нём красивыми буквами: «ЕСТЬ СМИРЕНИЕ – ВСЁ ЕСТЬ, НЕТ СМИРЕНИЯ – НИЧЕГО НЕТ», и прибил к самой толстой сосне около своей хижины, надеясь, что через это произойдет имиже весть судьбами какое-нибудь миссионерство. «Монаху подобает возвещать не суетные домыслы плотского рассудка, но проверенное опытом учение святых отцов, – думал отшельник, любуясь на дело своих рук, – и избегать многословия, но кратко указать на то, что является главным в духовной жизни». После этого он с сознанием исполненного долга возлег на аскетический одр и уснул.

Утром отшельник был разбужен холодом и каким-то тревожным чувством. Открыв глаза, он с изумлением увидел, что очутился посреди ровного бетонного поля, простирающегося до горизонта на все четыре стороны. Сверху нависшие неподвижные тучи сочились унылой изморосью. Ни кельи, ни леса – ничего не было, а неподалеку на пустых ящиках из-под стеклотары сидели два бомжеватых типа, разливая последние двести грамм по пластиковым стаканчикам.

– Позвольте, что всё это значит? – обратился отшельник к бомжам, так как больше обращаться было не к кому.

– Как что? – ответил один из бомжей, опрокинув стаканчик, – ты же сам написал: «Нет смирения – ничего нет». Вот ничего и нет.

– Но я же имел в виду: «Есть смирение – всё есть»! – воскликнул отшельник.

– Что имел – то и поимел, – ответил второй бомж, также опрокинув стаканчик. После чего оба негодяя встали, прихватив ящики, и удалились в мутное никуда. Осталась на бетонной земле одна лишь фанерка с красивыми буквами, и на ней – два пустых пластиковых стаканчика.

 

Мышь на Луне

 

Однажды братья-монахи обсуждали вопросы космологии. Здесь же на диване лежал игуменский Кот, закормленный, ленивый, и оттого весьма охочий до богословских бесед. Наслушавшись космологии, Кот вывел из слышанного по законам, видимо, кошачьей логики странное умозаключение – что Луна, мол, состоит сплошь из одного сыра. Эта мысль его разволновала, и, прогуливаясь вечером по двору, он всё время думал о Луне и о сыре. Проверив мимоходом одну из мышеловок, он обнаружил попавшуюся Мышь.

– Чадо, желаешь ли получить прощение грехов? – спросил её Кот. Мышь, как могла, выразила свое искреннее согласие.

– Тогда вот тебе епитимья: ты отправишься на Луну, которая, как я слышал от наших старцев, состоит сплошь из одного сыра, и если это действительно так – будешь посылать мне каждый день по полкило.

Мышь – а что же ей ещё оставалось? – выразила опять искреннее согласие. Взяв за хвост и раскрутив наподобие пращи, Кот закинул Мышь на Луну и стал ждать. Проходит день, другой, Кот проголодался, сидючи на крыше в ожидании результатов своего эксперимента, а от Мыши ни слуху, ни духу. На третий день Кот залез повыше и, дождавшись восхода Луны, завопил, призывая неблагодарную Мышь к ответу.

– Ты чего орёшь? – нагло ответила Мышь, высовываясь из-за края лунного диска.

– Ах ты, хамское отродье! Из-за тебя я умираю от голода. Немедленно давай лунного сыра, если Луна сырная, а если нет – слазь сюда, и я тебя съем!

– Фигушки! – нагло ответила Мышь, – мне и здесь неплохо. Ведь Луна-то и вправду оказалась сплошь из одного сыра, и притом самого высшего качества! И, к тому же, на Луне нет ни мышеловок, ни заумных котов. А если хочешь сыру – иди, попроси у келаря, авось даст корочку.

 

Цирк

 

Один монах отправился по городу посетить благотворителей. Вдруг на улице приспичило ему по большой нужде. Туда-сюда – нигде нет туалета. Забежал в какое-то большое учреждение, спрашивает, где, мол, тут у вас. «Там-то и там-то» – показали. Нашёл, всё благополучно справил и пошёл обратно, искать выход на улицу. А путь-то, как бежал, не помнит. Повернул по одному коридору, по другому – короче, заблудился. И вот, открывает какую-то дверь, выходит и – ах! – оказывается на арене цирка.

Мамочки! На него настоящий лев идёт и рычит. Монах аж похолодел весь. Тыркнулся было прочь от льва, а там девица-укротительница в лёгком цирковом одеянии, такая девица, в таком лёгком – монаха аж в жар ударило. Не знает, бедный, что и делать, кричит: «Спасите, погибаю!» Тут лев его цап за подрясник; девица визжит: «Уберите этого придурка!» и на льва голыми руками машет; публика ревёт от восторга и бешено аплодирует.

Утащили бедного в полуобморочном состоянии в гримёрную, где клоуны сидят. Клоуны его пожалели, налили стопарик и вообще всячески посочувствовали, а один даже с уважением сказал: «Ну, ты отец, даёшь! Такого классного номера отродясь не видывал. Надо взять в репертуар – будет писк сезона». И так придя в себя, наш монах с миром отправился восвояси.

Мораль же сей басни такова. Монаше! Если не хочешь выставляться клоуном – не таскайся по городам и благотворителям.

 

Назад