Лечебное голодание

 

Говорят, что изобретатель метода лечебного голодания Поль Брэгг обладал несокрушимым здоровьем и умер в возрасте 90 лет во время катания на водных лыжах от разрыва сердца. И это сущая правда, как рассказал нам один знакомый негр из Америки. И добавил при этом такие подробности, не вошедшие в официальные некрологи, какие мог знать только очевидец. Вот что он поведал.

Благодаря популярности своего метода, Поль Брэгг стал весьма состоятельным человеком, и имел, как полагается, много негров. Нужны же они ему были  для двух целей: во-первых, для опытов по лечебному голоданию, а во-вторых, он страстно любил водные лыжи. Бывало, посадит парочку более-менее трудоспособных ещё негров на вёсла лодки-буксира и мчится, скользя с волны на волну. (Моторный буксир он категорически отвергал: «Треск, дым, вонь – и здоровый образ жизни? Абсурд!», и поэтому пользовался исключительно буксиром на гребной тяге). «Гей-гей, черномазые, поднажми на вёсла! Я должен чувствовать ветер! – ликовал Поль Брэгг, искрясь бодростью и здоровьем. – О, лечебное голодание! Ла-ла-ла, ла-ла-ла, как ты прекрасно!» Лодка летела, бешено вращая вёслами, солнце Майами сверкало в прохладных брызгах, и дельфины с изумлением созерцали триумф лечебного голодания в лице седовласого жизнелюбца.

В тот день гороскопы предвещали недоброе. Но Поль Брэгг не верил в гороскопы, а верил только в лечебное голодание. И отправился кататься на водных лыжах, как обычно. Однако негры на сей раз попались какие-то особенно заморенные, и гребли из рук вон плохо. «А ну поднажать, черномазые обжоры! – кипел Поль Брэгг, – а не то узнаете у меня, что такое настоящее лечебное голодание!» Перепуганные негры заполошно схватились оба за одно весло, правое, и заколотили им по воде. Лодка пошла быстрее, но – по кругу. «Левое! Левое, бездельники!» – вопил зарываясь в воду Поль Брэгг. У негров в голове от голода и страха совсем переклинило, и они, бросив правое весло, дружно схватились за левое. Лодка закружилась в обратном направлении, Поль Брэгг завопил ещё яростнее: «Обоими! Обоими, … (грубый американизм) !» Души бедных негров объяло чёрное отчаяние. Не видя ниоткуда спасения, они бросили вёсла и прыгнули за борт, намереваясь то ли утопиться, то ли достигнуть вплавь родного африканского берега. Лодка окончательно встала, лыжи перестали скользить по водной поверхности, и Поль Брэгг превратился в пловца с лыжами вместо ластов.

И тут внезапно появилась акула, точь-в-точь такая, как в фильме «Челюсти». Первыми её заметили негры и мигом раздумали плыть в Африку, но как ошпаренные выскочили из воды назад в лодку и схватились за вёсла – своё единственное оружие. Увы, скованный лыжами на ногах Поль Брэгг не был так проворен. Зигзагом метнулся чёрный плавник, на мгновение сверкнул над водой оскал страшных зубов, прозвучал последний крик: «Нет! Нет! Только лечебное голодание! Только ле…», – и всё стихло. Побелевшие до цвета кофе с молоком негры смотрели на обрывок буксирного троса, и вёсла стучали о борт в их трясущихся руках. К вечеру они вернулись на берег с ужасной вестью.

Рассказчик, тот самый знакомый негр, очень подробно и живо описывал возникший переполох: слёзы адептов лечебного голодания, действия полиции, происки расистов и тому подобное, но мы сразу перейдём к дальнейшим событиям.

Пару дней спустя брэгговские негры решили чуток расслабиться на Майами-бич. Взяли в сельпо ящик водки, колбасы, того-сего, развели костёрчик, пекут себе картошку и вспоминают лечебное голодание под олдовый блюзец «Чёрное солнце над Миссисипи». Пропустили по второй, по третьей…

И вдруг морские волны расступились! И на берег вышел не кто иной, как сам Поль Брэгг!!! Спокойно, друзья, спокойно: никакой мистики. Вот как всё было. За многие годы подвигов лечебного голодания Брэгг вполне умертвил свою плоть и стал такой тощий, жёсткий и невкусный, что акула пожевала, пожевала – и ничего не смогла с ним сделать. К тому же лыжа встряла ей поперёк горла, и вышло у неё с Полем Брэггом одно мучение. Хуже всего, однако, было то, что он непрерывно учил акулу лечебному голоданию, а это сами знаете что такое (говорил знакомый негр). Наконец акула кое-как избавилась от своей утомительной жвачки и уплыла восвояси, зарекаясь впредь глотать что ни попадя без разбору. Вернёмся же к нашим чернокожим друзьям.

Если бы не три, уже принятые на грудь, негры все тотчас умерли бы от ужаса. А если б успели добавить ещё – сочли бы явившегося за пьяную галлюцинацию. Получилось же как раз в самый раз. Негры побледнели до цвета кофе с молоком, но стаканы не выпустили. Поль Брэгг подошёл к костру, мокрый, пожёванный и – по-необычному смиренный.

– Налейте, братцы, – тихо молвил он и покорно взял протянутый бутерброд с колбасой. – Ик! …

– А можно ещё?

Налили и вторую, удивляясь происшедшей перемене – особенно в плане лечебного голодания. Негры оттаяли, всё простили и начали угощать неожиданного гостя со всем негритянским радушием, а он ни от чего не отказывался и поведал им о своём приключении с акулой. И всё бы обошлось хорошо, да вот беда: не привык он пить, ох не привык… Другой раз поостерегли бы его, попридержали… Но все так перенервничали, да уж и набрались порядком. Короче, дедуля увлёкся. А сердчишко-то у него было всё ж не как в молодости, шутка ли – 90 лет. И – бац!… Так и закончилось лечебное голодание Поля Брэгга. И хотя адепты лечебного голодания продолжают превозносить его как своего учителя, но мы-то знаем, что он перед концом покаялся и стал совсем другим человеком.

Всё это рассказал нам знакомый негр из Америки, бывший очевидцем описанных событий, и ему должно верить, как человеку трезвенному и чуждому всяких фантазий.

 

 

Папа в Раю

 

Когда папа Бенедикт XVI преставился от скоротекущей сей жизни, он, согласно занимаемой должности, сразу же попал в рай. Идёт папа по раю и радуется – такая красота вокруг! Особенно умилительны эти пухлявые ангелочки с цыплячьими крылышками, игриво порхающие туда-сюда среди лоз винограда. «Да, – подумал папа, – ради такого блаженства стоило потрудиться, занимаясь с утра до вечера всеми этими куриальными дрязгами, а с вечера до утра – составлением непогрешимых истин. А кстати, где здесь у них кафедра для провозглашения того, что полагается провозглашать ex cathedra? Вот сейчас бы и провозгласить что-нибудь этакое, по свежим впечатлениям».

Пока он так размышлял, на дорожке райского сада появился благообразный пожилой синьор, в котором Бенедикт XVI сразу узнал своего предшественника – папу Бенедикта XV. Оба папы обнялись с самым сердечным чувством, но подумали каждый по-своему: «Ага, и ты уже того» – подумал XV-й (будем для удобства звать их по личному номеру – в духе современности). «Гм, ещё один папа» – подумал XVI-й. И блаженно улыбаясь, папы пошли вглубь райского сада под пение ангелочков, исполняющих хорал голосом Робертино Лоретти.

– Скажи, о блаженный, много ли здесь прочих понтификов святого престола? – продолжил вопросом свою мысль XVI-й. – И есть ли здесь кафедра для провозглашения непогрешимых истин?

– Ах, блаженнейший, – ответствовал его собеседник, срывая с ветки спелый персик. – В твоём лице святой престол лишился проницательнейшего понтифика, ибо ты сразу же узрел суть проблемы. Да-да, представь, и в раю есть свои проблемы, вопреки диссертациям наших высокоучёных богословов. Увы, кафедры здесь нет, а пятнадцать непогрешимых понтификов – все до одного налицо. Теперь шестнадцать, – добавил он, блаженно улыбаясь.

– Но, о блаженный, – продолжал XVI-й, – разве не скорбным было для святой церкви то время, когда в ней было два, а то и три папы одновременно? А тут нá тебе – шестнадцать.

– Увы, так! Но там лишь три и на время, здесь же – шестнадцать и на вечность. Мы уж пробовали и так, и сяк, и конклав собрали – нет, всё бестолку: каждый гнёт своё с ослиной непогрешимостью. Все же – папы, не кто-нибудь. Эх, была бы здесь кафедра – грянуть бы оттуда непогрешимой истиной, и конец проблеме. Правда, за эту кафедру пришлось бы побороться, но что ж, непогрешимость требует жертв, уж это дело кому-кому – а нам-то хорошо известное.

И XV-й протянул своему коллеге второй спелый персик, сорванный с райского дерева (блаженно улыбаясь). Но XVI-й незаметно спрятал его в рукав и потом столь же незаметно выкинул в кусты (блаженно улыбаясь). При этом он продолжал свою речь:

– Однако, о блаженный, при моём понтификате учёные богословы разработали такую остроумную концепцию непогрешимости, что нам удалось договориться даже с восточными схизматиками. Не удастся ли воспользоваться ею и в здешних условиях?

– Тише, тише, блаженнейший: нас могут услышать. Давай сперва обсудим всё кулуарно, а то знаешь ли, эти ретрограды сами такие схизматики… Ну, что за концепция? На ушко, на ушко…

Папа XVI-й призадумался и блаженно улыбнулся теперь на иезуитский манер:

– О блаженный! Вот искушение, представь – всё из головы вылетело, прямо удивительно. Ах, это обилие райских впечатлений! Давай, в другой раз: соберусь с мыслями, припомню что к чему – а там видно будет. И, сам знаешь, непогрешимость требует неспешного обдумывания наедине. Дело это тонкое, ляпнешь невпопад – а потом кусай локти, и никакая индульгенция не поможет.

Папы облобызались столь же сердечно, как и при встрече, и пошли каждый в свою сторону, благо дорожка разветвлялась надвое. Но хотя XVI-й продолжал блаженно улыбаться, на душе у него скребли кошки. Райское блаженство представлялось теперь совсем не бесспорным, наоборот – чреватым пренеприятнейшими хлопотами. И сколько ни обдумывал он ситуацию (даже с привлечением новейшей концепции непогрешимости), мысль его не находила никакого выхода. Папа присел под цветущей яблоней, увешанной спелыми плодами. «О, сколь трудно познание добра и зла, – подумалось ему. – Съесть что ли яблочко? Авось поможет…»

Тут же, словно в ответ на его мысли, из густой листвы высунулся кудрявый розовощёкий ангелочек и сладко пропел: «О, соле мио!» На душе у XVI-го стало совсем скверно. Он с ненавистью взглянул на ангелочка и подумал: «Ещё б ты чирикал».

«А в аду, пожалуй, этих чирикалок нет, – потекла его мысль в новом направлении. – Бесы… Ну что ж, с ними как-то проще, всегда удавалось договориться. И пап этих дурацких тоже нет – все здесь, по должности, а где ж им ещё быть… А если их там нет, то… То?… Вот где ждёт меня моя кафедра! Ура!!!» – XVI-й вскочил на ноги и отшвырнул яблочный огрызок.

– Эй, блаженный, как там тебя! А отсюда можно попасть в ад? У меня там срочное дело – надо позаботиться о спасении нераскаянных грешников: по долгу понтифика я снедаем ревностью об их обращении на путь истинный!

Ангелочек опять высунулся из густой листвы и пропел столь же сладким голосом:

– Блаженнейший, к чему беспокоиться? Разве ты ещё не догадался, где ты находишься?

– Где?…

– В аду, – пропел ангелочек и рассмеялся как гиена.

 

 

Стена

 

У одной женщины была любимая единственная дочь. Пришла дочь в возраст, встретила доброго парня, и полюбили они друг друга. Сказала она об этом матери:

– Я полюбила парня и хочу выйти за него замуж!

Но мать отвечала ей:

– Разве тебе мало моей любви? Я твоя мать и люблю тебя сильнее кого бы то ни было. Незачем тебе идти замуж.

– Но, мама, как же: без деток, без внуков – что же нас ждёт? Унылая старость?

– А-а, знаю: ты бросишь меня ради своей семьи – и я умру одна с разбитым от любви сердцем…

– Что ты, мама! Мы будем жить все вместе и окружим тебя самой нежной заботой. Мой суженый – посмотри, как он любит свою мать – будет тебе родным сыном.

– Что мне его любовь? Моя, моя любовь к тебе – вот что прежде всего; ты моя, а не его – и пусть там любит кого хочет!

Поняла дочь, что не одолеть ей такого ревнивого упрямства, и пошла на хитрость. И говорит:

– Я беременна!

Делать нечего, пришлось благословить свадьбу. Поселились молодые в одном доме с тёщей и зажили счастливо. Родились у них детки, добрые и разумные. Окружили они тёщу самой нежной заботой, да впустую – та и знать их не желала, но всё терзалась о своей дочери – как же это она нянчит детей, ласкает мужа, хлопочет по хозяйству – и не нуждается в её жертвенной любви.

И вот, стала старуха носить кирпичи и строить стену между своей половиной и половиной молодых, а изнутри обклеила кирпичи фотографиями любимой дочери – чтобы видеть её такой, как до замужества, и не видеть взрослой. Время от времени она покупала разные вещи и бросала через стену, желая показать свою жертвенную любовь. Но дочь уж давно одевалась по-другому, да и супруг обеспечивал её всем необходимым в достатке. Наоборот, иногда молодые звали через стену:

– Матушка! Хотите, мы у вас сделаем ремонт или пришлём ребят помочь, если чего надо? Может, подарить вам новую удобную мебель, изготовленную нашей фирмой? Бабушка, давайте отметим вместе ваш день рожденья!

– Нет-нет, дочка! – отвечала она, не замечая ни доброго голоса мужа, ни звонких голосов детишек, – я так тебя люблю, что больше мне никого не надо. Приходи – но только одна.

– Ах, мама, как же одна – у меня малыш. Из-за твоей стены я не увижу – а вдруг он заплачет? Давай уберём эти кирпичи, а?

– О, конечно – твой малыш! Ну что ж, не стану мешать – зачем тебе терять время с чужой старухой? Оставайся у себя – твоя любящая мать принесёт и эту жертву: я не буду тебе в тягость…

И она с ещё большим рвением продолжала класть кирпич на кирпич и клеить фотографию на фотографию. Как с живыми, беседовала она с фотографиями, воображая, что беседует с дочерью, и громко включала радио, чтобы не слышать живые голоса с половины молодых. Молодые же не любили радио – им больше нравилось петь семейным хором, но они терпели причуды бабушки. Муж дочери починил крышу – ей перестало капать с потолка, подвёл отопление, покрасил дом весёлой голубой краской и прибил резные наличники. «Как красиво! – восхищались соседи. – Кто это сделал?» Но та отвечала: «Не знаю кто; моя дочь, которую я так любила, меня бросила, и я живу одна». Иногда внуки, расшалившись, весело кричали под окном. «Вот, пропадают дети без материнской любви» – ворчала старуха, задёргивая шторы, и шла класть очередной кирпич.

Но вот пришёл час ей помирать. Между стеной и потолком осталась теперь лишь узкая щель, и она просунула туда письмо: «Любимая моя дочка! Я пожертвовала всем ради тебя. Завтра я умру. Хоть напоследок вспомни, что ты – моя, моя дочь, и приходи попрощаться. Но только одна!»

Обнаружив это письмо, дочь стала звать: «Мама! Мама!», но радио играло так громко, а щель была так узка – как тут докричишься? Тогда дочь схватила молоток и попыталась разбить стену – но не смогла. Кликнула на помощь детей, и вместе они ударили в стену – но не смогли разрушить стену. В это время пришёл с работы муж, и она со слезами показала ему письмо. Он был сильный мужчина, и взяв лом, обрушил на стену могучие удары. Но стена не поддалась...

Ибо Бог сделал её твёрже стали, твёрже алмаза, твёрже врат адовых – твёрдой, как сердце, окаменевшее в эгоизме «жертвенной любви».

 

 

Мелкие бесы

 

Жили-были в одном монастыре три мелких беса: бес Рыбный, бес Банный и бес Чайный. Стали как-то раз они спорить, кто из них главнее. И первый говорит Рыбный бес:

«Как наестся монах рыбы, так сразу захочется ему чая. Наестся, напьётся и ляжет спать. Увидит во сне баню, и придут ему на ум нечистые помыслы. И проснётся осквернённым».

Тогда отвечает Банный бес:

«Вот пойдут монахи в баню, распарятся и сядут пить чай. И празднословить при этом: какая-де рыба была на трапезе вчера, и какая сегодня, да какая будет завтра. И обязательно осудят келаря».

Но и Чайный бес доказывает своё:

«Нет, пристрастится монах к чаю: сперва будет пить по 10 рублей, потом по 100 рублей, потом по 1000 рублей. Потом подарят ему такого чая, какой даже сам китайский император пьёт лишь по двунадесятым праздникам. Чуть-чуть – на одну заварку. И вот, заварит он этого чая, а тут игумен: «Идём, брат, на послушание: рыбные пруды облавливать». А монах в ответ: «Да пошёл ты в баню!»

Так и спорят до сих пор, окаянные.

 

 

Шоколадное сало

 

Академик Т.Д. Лысенко методом передовой мичуринской генетики вывел шоколадную свинью. «Всё гениальное просто, – говорил гениальный биолог. – Если свиней из поколения в поколение кормить одним шоколадом, то шоколадность шоколада будет постепенно усваиваться, накапливаться и закрепляться как наследуемый признак у подопытных животных. И через некоторое время мы завалим страну шоколадным салом! Пусть тогда кусают локти латифундисты Уругвая, пусть скрежещут зубами буржуазные последователи монаха Менделя – им придётся признать превосходство истинной мичуринской генетики!»

На долгие тридцать лет шоколад исчез из магазинов – в сверхсекретном совхозе на Новой Земле шёл эксперимент века. Наконец, первая партия шоколадного сала появилась на прилавках Москвы. Это был триумф не только истинной мичуринской генетики, но и всей передовой советской науки. Старики помнят знаменитую телепередачу, где на фоне улыбающихся Членов Президиума миловидная работница «РжавМашДеталь» покупает своей дочке плитку шоколадного сала. Девчушка, утопая в розовых бантах, разворачивает золотую фольгу и с выражением наивно-трогательного счастья на лице начинает есть ново-мичуринский шоколад.

«Тогда пригласили для съёмок человек десять детей, и эту сцену репетировали две недели, пока добились нужной выразительности, – рассказывал старец Аллегорий, известный своей строго подвижнической жизнью. – И я, представьте, был там, трёхлетний мальчишка, но – вылетел после первой же репетиции, когда сказал: «Фу, кака!» Из-за этого случая меня потом не приняли ни в пионеры, ни в комсомол».

И ещё рассказал старец Аллегорий:

«Недавно мне пришлось побывать на Новой Земле с миссионерским визитом. Там нам под большим секретом показали место бывшего суперсовхоза. Ещё виднелись кое-где покосившиеся пулемётные вышки, треснувшие бетонные плиты поросли чахлым заполярным кустарником. Над унылой пустошью возвышалась сопка необычной формы. Заметив направление моего взгляда, наш провожатый спросил: «Угадайте, отче, что это такое?» «Да, довольно странная для данной местности геологическая форма, – ответил я, – и может мне чудится, но вроде как запах шоколада?» Ответ поразил меня до глубины души: «Это куча шоколадного свинячьего дерьма! Представьте – даже не гниёт! Вот уже столько лет. Наши спецы предлагали поместить внутрь неё Изделие и жахнуть, но Центр запретил – из опасения экологической катастрофы. Хотели даже саркофаг построить, как в Чернобыле, но деньги куда-то замотали, а она – ишь! – осталась».

Вот такая история. Интересно бы ещё узнать, какова судьба той девчушки в розовых бантах, но куда там – сто лет уж прошло. Да и зачем это монаху?»

 

 

Синагога

 

Однажды три старца шли по пустыне. Двое из них были Грамотные старцы, а третий – старец Аллегорий, известный своей строго подвижнической жизнью. И вдруг видят они старинный заброшенный храм. Захотелось им зайти туда и помолиться. Сказано – сделано, достали старцы из рюкзаков книги и начали петь всенощное бдение.

Пели они так, пели, как вдруг посередь службы возникло между ними несогласие: один утверждал, что «в этом месте положено петь три стихиры восточны и четыре анатолиевы», другой же возражал ему: «нет, три анатолиевы и четыре восточны». И что, мол, так написано в Типиконе на странице 723 внизу под пометкой аще убо, зри. Но первый упёрся и гнул своё, ссылаясь на третий том фундаментальной монографии профессора А.Силлогизмова «К вопросу исчисления восточно-анатолиевых стихир в контексте исторического развития типикональной концепции» и добавляя при этом, что «дуракам не следует браться за Устав». Его оппонент, равно непримиримый, тряс перед носом противника засаленным Типиконом дониконовской печати и громил «этих модернистов-обновленцев». Естественно, за такие слова он был причислен к лику «старообрядцев-мракобесов», и тем самым полемика подошла вплотную к рубежу, за которым обычно следует драка.

Старец Аллегорий пытался увещевать спорщиков словами евангельской любви, но тщетно. Оба грамотея быстренько распотрошили всю евангельскую любовь на толкования-обоснования, комментарии-сакраментарии, типы-антитипы, и пустили пух по ветру. Старцу пришлось умолкнуть. Глубоко вздохнув, он возвёл очи горé (то бишь к потолку), молитвенно ища вразумления свыше.

О! И что же он узрел?! – На потолке здания, которое они приняли было за храм, прямо над ними, красовался здоровенный моген-довид, изящно выложенный мозаикой и обведённый соответствующими надписями на иврите.

– Отцы! Это же не храм, а – СИНАГОГА! – воскликнул старец Аллегорий, указывая на своё открытие грамотеям-спорщикам. – Увы, куда мы пришли?

– Как – синагога?! Почему синагога?! – вскричали возмущённые Грамотные старцы. – В синагоге? Мы? Тьфу! Тьфу!

И действительно, это была старая синагога. Спорщики схватили книги и бросились вон, отплёвываясь и оттрясая прах от ног своих. Вскоре перебранка Грамотных старцев стихла в отдалении, и в заброшенной синагоге по-прежнему стало пусто, тихо и безблагодатно. Правда, в её затхлом воздухе остался висеть вопрос старца Аллегория, не получивший ответа: «Отцы, увы! Куда мы пришли?»

 

 

Бесы и мобильники

 

Однажды старцу Аллегорию, известному своей строго подвижнической жизнью, пришла телеграмма от профессора А.Сиплого, известного своей книгой «Путы разные в поясках из тины», следующего содержания: «Какое невежество говорить в мобильнике бес стыжусь за тебя не бес а только электроника ты в прелести». Старец же весьма уважал профессора, и потому  подумал: «А вдруг правда в прелести?» И решил поставить эксперимент по всем правилам экзорцизма.

Для этого он попросил тринадцать спонсоров подарить ему тринадцать мобильников с самыми нехорошими номерами и каждую ночь стал выходить на глухой перекрёсток наставлять на путь истинный (по телефону) тринадцать столичных дам из числа своих духовных чад, особенно подверженных оккультизму, рерихианству и болтовне по мобильникам. Так он делал ровно месяц от новолуния до новолуния. После чего сложил все мобильники в особый бесонепроницаемый контейнер и отнёс в лабораторию. И пошёл спать, так как очень устал.

На другой день, подкрепившись постом и молитвой, Аллегорий вскрыл контейнер и приступил к экзорцизму, на сто процентов уверенный в высокой забесовленности подопытных аппаратов. Но никаких проявлений одержимости не последовало, что весьма удивило старца. Он удвоил свои усилия, но – с тем же результатом. Точнее – без результата. Через три часа зазвонил один из мобильников, и какая-то кающаяся рерихианка попросила уточнить название рекомендованной книги А.Кураева: «Соматизм при инсталляции» или «Сатириаз без индульгенции»? Старец уточнил, и ещё удвоил экзорцистский натиск. Но – тишина. «Не может быть» – подумал старец.

Тогда он взял отвертку и раскурочил один из мобильников. Внутри была только электроника, а беса не было. Вскрыл второй, третий. Тот же результат. Через полчаса все тринадцать мобильников лежали на столе кверху лапками в окружении своих внутренностей. «Фантастика, – подумал старец Аллегорий. – А где же бесы? Или прав профессор А.Сиплый, и я в прелести? Неужто одни достижения науки и техники – и никаких бесов? Вот искушение… И всё же кроется во всём этом какой-то подвох».

Выкинув останки мобильников в помойное ведро, Аллегорий достал с полки «Молот ведьм» и погрузился в чтение. Вскоре его мысль умиротворилась и приняла плавное размеренное течение. «Суета сует, – подумал он. – И томление духа».

Вообще говоря, старец Аллегорий не любил электроники. У него из «этих миглявок-писклявок» был только старый телевизор, да и его старец держал лишь как помещение для беса, используемого при экспериментальных экзорцизмах. Бес был сведущ в электронике, и вот его-то старец и решил допросить по поводу возникшей ситуации. Включил телевизор, и лукавый тотчас появился на экране в облике телеведущего В.Познера.

– Говори, лукавый: есть ваш брат в мобильнике или нет? – грозно заклял его Аллегорий.

– Нет! – дрожа от страха ответил телебес.

– Почему?!! – грозно вскричал Аллегорий.

– Так мы же их для того и придумали, чтобы облегчить себе работу, – признался бес. – Раньше впахиваешь как папа Карло, а теперь – дал в зубы по мобильнику и гуляй: они сами друг друга уделают не хуже нашего.

– Ладно, отдыхай, – выключил Познера старец Аллегорий.

И сел писать письмо профессору А.Сиплому: «Глубокоуважаемый профессор…» и прочее. И послал в Академию. А профессор был на даче. Ему звонят и говорят: «Вам письмо от старца Аллегория». Он: «Читай». Стали читать ему по телефону: «Глубокоуважаемый профессор…» Но ему послышалось: «Глупоунижаемый прохиндей». А.Сиплый обиделся и отключил мобильник. И долго-долго после дулся на старца Аллегория. А это были всё бесовские проделки.

 

 

Старец Аллегорий и шахидки

 

Старец Аллегорий, известный своей строго подвижнической жизнью, умел то, что мало кому под силу. Он смирял шахидок. Однажды все пустынные старцы пришли к дверям его кельи и, упав на колени, взмолились: «Помилуй, авва, скажи – как ты это делаешь? Сил нет – всю кровь шахидки выпили!» Сжалившись над ними, Аллегорий посадил старцев в тени баобаба, оделил лукумом и кофе, и смиренно поведал им свой секрет.

– О, братия! Надо знать, что шахидки устроены внутри не так, как все нормальные женщины. А именно: у них в голове имеется некое взрывное устройство, состоящее из переключателя и двух лампочек, красной и зелёной. Если обезвредить это устройство, то с шахидкой, оказывается, можно говорить вполне по-человечески.

Обычно я поступаю следующим образом. Увидев приближение шахидки, в момент, когда она только открывает рот для совершения террористического нападения, я изо всех сил бью её посохом по лбу. Тотчас там внутри загорается красная лампочка, и шахидка, забыв о терроризме, начинает думать так: «НЕ ЛЮБИТ!!!» Волосы у неё встают дыбом, и она оскаливает клыки, дабы объявить мне непримиримый женский джихад. Не пропустите этот момент! Здесь я изо всех сил бью её посохом по лбу второй раз. Переключатель щёлкает, и вместо красной загорается зелёная лампочка: «ЛЮБИТ!!! И страстно!» Шахидка испускает потоки слёз и кидается на меня со всем пылом востока – намереваясь вступить на путь покаяния. Осторожно: очень опасный момент! Тут я не откладывая бью её посохом по лбу третий раз. Переключатель в голове у шахидки ломается, так как рассчитан только на две позиции, и опасное устройство обезвреживается. Шахидка становится нормальной женщиной, и я спрашиваю её: «Ну, чего надо?» И далее, побеседовав не более двух-трёх минут, отпускаю с миром.

Старцы отложили лукум и кофе и поклонились в ноги авве Аллегорию, безмолвно восхищаясь его глубокопроникновенной духовной мудростью.

 

 

Поездка в деревню

 

Старец Аллегорий, известный своей строго подвижнической жизнью, держал в келье экзотических животных: Удава, Осьминога, Попугая и Обезьяна. Наконец терпение игумена лопнуло, и он велел Аллегорию немедленно вывезти их на подворье в деревню, где содержалась монастырская скотина. Старец снарядил ветхий ЗИЛ-ок, сам сел в кабину, а келейный зоопарк поместил в кузов. Перед отправлением он каждому из своих питомцев вручил чётки и катехизис, и наставлял их такими словами:

– Ни в коем случае не выпускайте из рук чёток и катехизиса! Это очень важно!

Сели и поехали. Дороги же у нас в деревне известно какие: ухабистые и колдобистые. А старец любил быструю езду. И вот, ехали они ехали и приехали в деревню. Старец Аллегорий вылез из кабины и видит – сидит в кузове один Обезьян, и больше никого нету.

– А где же вся братия? – спросил его удивлённый старец.

– Повылетали за борт во время езды, – ответил Обезьян. – Как стало кидать и трясти, так первым вывалился Удав: ему и держаться-то нечем, да во рту чётки; обвился вокруг катехизиса и выкатился, как колбаса. Потом – Осьминог. Этот одной ногой держал чётки, другой – катехизис, а шестью прочими – вцепился в борта. Но что толку! Ухабы же: бац! – аквариум его разбился, вода вытекла, и бедняга околел у нас на глазах. Дольше всех держался Попугай. Чётки и катехизис не выпускал ни на минуту. А держался клювом за борт. Но доска-то гнилая: хряп! – и вылетел вместе с чётками и катехизисом на финишной прямой.

– А ты-то как доехал? – спросил Обезьяна старец.

– Вот так! –

И он показал как: свернув катехизис в трубочку, ловко обвил его хвостом, потом раскорячился и уцепился всеми четырьмя конечностями за что попало. Старец возмутился:

– Ах ты бесстыдник! Куда ты засунул духовную книгу? И чётки – чётки-то где?

– Чётки тю-тю, – честно признался Обезьян. – Но ничего, я все силы переключу на катехизацию – буду просвещать деревню, как Андрей Кураев.

– Какой такой Кураев? Навоз будешь на коровнике грести! Вот ведь бесстыжая морда – потерял чётки и туда же, миссионерствует. Говорил же им, говорил – и всё коту под хвост!

– Коту не получится, – ответил Обезьян. – У него хвост плохо гнётся.

 

 

Гибель капитана Кука

 

Когда капитан Кук потерпел кораблекрушение, он долго плыл по океану, желая высадиться на какой-нибудь остров, но опасался аборигенов-каннибалов. Но вот на одном из островов он заметил аборигенов вроде поприличнее, и даже одетых в некое подобие монашеской рясы. Подплыв поближе, Кук вступил с аборигенами в беседу, дабы разузнать их нравы и обычаи:

– А что вы едите?

– Мы чистые вегетарианцы! – дружелюбно ответили аборигены.

– А какая у вас религия?

– Мы проповедуем всеобщую любовь! – ответили аборигены.

– А как вы относитесь к паломникам?

– Мы считаем, что их нам посылает сам бог! – ответили они.

«Отлично» – подумал капитан Кук и высадился на берег. Но не успел он и глазом моргнуть, как его схватили, скрутили и поволокли на кухню.

Вечером у аборигенов был пир. Они ели капитана Кука. Когда от Кука остались одни косточки, Главный Шаман обтер руки об засаленный набедренник и обратился к соплеменникам с послеобеденной речью:

– Возлюбленные братья! Мы должны быть благодарны богу нашего острова Великому Обезьяну за то, что он послал нам к ужину очередного паломника. Помните, братия, что в отличие от прочих племён, произошедших от того или иного растения, наше племя произошло от Великого Обезьяна, и чтите его важные табу, из коих самое архиважное: не ешьте друг друга, братия, а храните чистое вегетарианство – ешьте только представителей растительных племён. А также не забывайте и о миссионерском служении – усердно проповедуйте им всеобщую любовь, дабы они не истребляли сами себя, лишая нас свежей зелени к обеду и ужину. Аминь!

Аборигены схватили обглоданные кости и дружно ударили в тамтам – это заменяло у них аплодисменты. Главный Шаман был исполнен духа Великого Обезьяна и гениально подражал заезжим миссионерам, также съеденным в своё время вместе с прочими.

 

 

Монастырь за один год

 

Спросили старца Аллегория, известного своей строго подвижнической жизнью:

– Можно ли построить монастырь за один год?

– Что год, – ответил старец, – можно и за один день.

– Не может быть! Как так?

– А приходите завтра – увидите.

Наутро у кельи старца Аллегория собралась толпа любопытствующих, чтобы увидеть, как он построил монастырь за один день. И вот дверь отворилась, и вышел старец с… картонным монастырём в руках (такие модели «Сделай сам» продают в магазинах детских игрушек).

– Ну-у, да это не настоящий! – воскликнули разочарованные посетители. – В нём же нет главного – монахов.

– Как нет монахов? Есть монахи! – невозмутимо ответил старец Аллегорий и потряс как следует свой картонный монастырь. Оттуда прыснули во все стороны юркие кухонные тараканы и разбежались кто куда.

– Монахи быстрого приготовления, – пояснил старец для особо непонятливых.

 

 

Паломничество на Святую Землю

 

Однажды старец Аллегорий, известный своей строго подвижнической жизнью, сказал своему ученику:

– Всё, собирайся! Едем в паломничество на Святую Землю.

– Ура, едем! – с радостью согласился ученик. – На какой поезд благословите взять билет?

– Нет, билет я буду брать сам: тебе поди доверь – молод ещё.

– Старче, пожалей свой ревматизм – охота тебе по вокзалам таскаться? Сиди молись – я слетаю мигом.

– Нет-нет! Сам и только сам. Это очень ответственное дело, сын мой, а ты ещё так неопытен.

Вечером старец Аллегорий вернулся с билетом охая, хромая и кляня на чём свет стоит «этих недоумков, понастроивших по три вокзала на одной площади – не поймёшь, где что». Наутро они сели в свой поезд и поехали в паломничество. Под мерный стук колёс старец погрузился в молитву, а ученик – в учебники: он готовился к экзаменам в семинарии. Ехали они так ехали, и по прошествии нескольких дней ученик смиренно обратился к старцу Аллегорию с вопросом:

– Старче, почему на полустанках сначала продавали черешню, потом землянику, потом клюкву, а теперь ничего не продают?

– Это всё пустое, – ответил старец. – Сиди в келье (то бишь в вагоне) и не высовывайся в мiр с его искушениями.

– Старче, – не унимается ученик, – почему за окном сначала были сады, потом лес, потом всё кедры да кедры, а теперь какое-то болото – тундра, что ли?

– Не рассеивайся по сторонам, – строго ответил старец. – Что тебе кедры? Это кедры ливанские – мы уже приближаемся к Святой Земле. Лучше задёрни шторки и учи уроки, бездельник.

– Старче, – не унимается ученик, – почему сначала станции назывались «Новодачная, Пушкино, Уславль, Дворики», потом «Усть-Дремучинск, Закудыкиногорье, Глушьпогост», а теперь называются «Лабытнанги, Пыть-Ях, Кайеркан»? Совсем как-то не по-русски – ничего не понятно.

– Вот дурень неграмотный! – уже с раздражением ответил старец. – На Святой Земле все названия по-еврейски и по-арабски. Чего ж тебе надо?

– Да я как раз учу еврейский и арабский, и всё равно ничего не понятно. Как же так? – недоумевает ученик.

– Что б ты понимал, дубина стоеросовая! – вспылил старец. – Ты должен верить тому, что говорят старшие, а не заниматься лукавым совопросничеством. Кто лучше знает про Святую Землю – ты или я? Выключи радио и не слушай праздной болтовни! Тебе говорю – это новоарабский язык, а ты-то учишь какой? – древнеарабский, балда!

– Старче, а почему…

«Конечная станция!» – объявил проводник. Старец Аллегорий и его ученик взяли паломнические посохи и сошли на Святую Землю. Она была совершенно плоская и представляла собой угрюмую ледяную равнину. Поезд дал свисток и укатил обратно, и рельсы тотчас замела позёмка, как будто их и не бывало. Никого и ничего вокруг больше не было, и лишь через некоторое время они заметили спину белого медведя, сидящего с удочкой над лункой во льду. С опаской обойдя его кругом, старец Аллегорий обратился к нему с вопросом:

– О благословенный! Ведь это Святая Земля?

– Кому как, – ответил белый медведь на чистейшем новоарабском языке. – Но мы обычно зовём её Северный Полюс.

Воцарилось белое безмолвие. В космически-пустом небе колыхались сполохи северного сияния. Медведь сидел над своей лункой. Наконец старец Аллегорий возвысил голос и промолвил:

– Чадо мое! Мы первые, кто достиг Северного Полюса по железной дороге. Это великое чудо!

– А когда обы-бы-бы-братный поезд? – дрожа от холода спросил ученик.

– На другой день, – ответил медведь.

– Вы-вы-вы какой день имеете в виду: календы-ды-ды-дарный или…

– Опять ты со своими вопросами, умник! – перебил его старец.

– Полярный, – ответил медведь.

 

 

Закон Джунглей

 

В джунглях на дереве жила одна Макака. Гордясь высотой и безопасностью своего положения, она позволяла себе возмутительные вещи – справляла нужду прямо вниз куда попало.

– Побойся Закона Джунглей! – говорили ей звери.

– А плевать! Я выше всех! – нагло отвечала Макака. – И к тому же я – человекообразная, а вы кто? – зверьё, скоты. Ничего, утрётесь.

И назло старалась попасть кому-нибудь на голову: ей от этого было весело.

– Побойся Закона Джунглей! – говорили ей звери.

Той порой в джунглях случилось нечто удивительное: в семье Слонов родился Слонёнок, у которого были… крылья! Сей вундеркинд самостоятельно научился летать и занимался этим гораздо охотнее, нежели уроками в слоновьей школе. И потому не получил должного воспитания. И вот Слонёнок вырос и стал огромным Летучим Слоном.

Летел он как-то раз над верхушками деревьев, и вдруг почувствовал, что надо бы на горшок. Но не прерывать же ради этого радость полёта! «А, плевать» – легкомысленно подумал Слон (вот он, недостаток воспитания!) и опорожнился наугад в деревья.

Там сидела вышеупомянутая Макака и обдумывала очередную пакость. И вдруг на неё – шарах! – прямо-таки Ниагарский водопад слоновьего кала. Пакостницу сбило с ветки, и она рухнула на землю, сломала себе шею и испустила дух в смрадной куче.

– Закон Джунглей… – шёпотом говорили звери, высовываясь из кустов поглядеть на происшествие.

 

 

Исповедь кающейся грешницы

 

Однажды на исповедь к старцу Аллегорию, известному своей строго подвижнической жизнью, пришла бабка ортодоксально-приходского вида и, сунув старцу мятый рубль, начала слёзно каяться:

– Ох, грешна окаянная, бес попутал: смешала в одной бутылке крещенскую и богоявленскую воду, и теперь не знаю, когда пить – по средам или по пятницам, а то вдруг она не подействует…

– Бог простит, – ответил духоносный старец.

– Ох, грешна окаянная, ездила к мощам батюшки Хиросима, а Карасивна мне дала там приложить к мощам ейной Маньки рубашечку, а то Манька ейная всё хвостом крутит, кавалеры так и липнут; так чтоб она хоть может ту рубашечку наденет да в загс; а я-то, дура, не посмотрела, да приложила наизнанку, и вышло – ах, искушенье-то! – всё наоборот: приезжаю, а Манька-то того… и неизвестно от кого.

– Бог простит, – ответил духоносный старец.

– Ох, грешна окаянная, такую святыню потеряла (мне Карасивна привезла позапрошлый год) – гвоздик от блаженного Макаронушки…

– Какого ещё Макаронушки? – заинтересовался старец.

– Да как же! – в Закудыкиногорье живёт, такой великий угодник: сидит и весь день гвозди забивает в бревно, а коли чего спросишь – отвечает, но загадочно: всё духовное, значит. Ево келейники те гвозди выдёргивают и на благословение дают по пять рублей, «это значит, – говорят, – что Макаронушка бесов в ад забивает, а кто гвоздик берёт – с того беса снимает». Ах, потеряла, великая грешница, а за то мне наказание – с той поры в голове вроде как шум стоит и в глазах вроде как мошки какие мельтешат…

– Бог простит, – ответил духоносный старец, накрыл голову исповедницы епитрахилью и начал читать молитву.

И вдруг под руками он почувствовал выступающий из её макушки какой-то твёрдый предмет. «Неужто опять рога?» – подумал Аллегорий по опыту экзорцизма (всякое случалось видеть при отчитке бесноватых). Но бабка-то вроде обычная, благочестивая… Старец отодвинул епитрахиль и присмотрелся. Из седых бабкиных волос торчала шляпка гвоздя на 120 мм.

«Н-да, здесь нужен хирург, – подумал старец. – Но если она ему начнёт про Макаронушку, так попадёт ещё, пожалуй, на старости лет, бедная, в психушку… Эх, была – не была!» И Аллегорий опытной рукой выдернул гвоздь из бабкиной головы. «Ой!» – пискнула бабка, но ничего страшного с ней не случилось.

– Твой, мать? – спросил её старец, показывая гвоздь.

– Ахти! Вот он, милостивец, Макаронушка-то, угодничек! А я-то, я-то обыскалась! Должно быть, упал с полочки, а я поклоны стала ложить – без очков-то, очки сымаю: спадают при поклонах, – а он-то в макушку-то и забился!

Бабка облобызала «гвоздик» и стала благоговейно заворачивать в чистый носовой платок, приговаривая: «Ах, святыня-то какая! И шуметь перестало, и мошки мельтешить перестали сразу… Знать, точно великий угодник. А я-то всё грешила на Псалтычиху – чай она опять, зараза, нашептала на меня… Ну ничего, вот пойду свечку всем угодникам ставить – ей тоже поставлю кверхногами, чтоб ей перевернуться». И бабка твёрдым шагом направилась к свечному прилавку под грустное пение Херувимской.

 

 

Киношка

 

Однажды к старцу Аллегорию, известному своей строго подвижнической жизнью, пришёл Современный монах. Видя его неспособным к принятию твёрдой духовной пищи, старец предложил ему посмотреть кино:

– Отличная киношка про современное монашество, на три часа, чистый триллер!

– О, это долго! – возразил Современный монах. – У меня заседание в епархии по спонсорским квотам, и потом лекция в «Обществе любителей исихазма», а ещё и послушниц надо поисповедать. Ах, совсем забыл! – вечером освящение казино «Потерянная драхма». Короче – есть 15 минут, а потом послушания, послушания…

– Можно и за пятнадцать, – ответил старец и врубил видик в режиме перемотки. Замелькали разноцветные кадры, Современный монах с напряжённым вниманием всматривался в экран, пытаясь уловить смысл происходящего. Аллегорий в это время сварил кофе и сунул под нос гостю. Тут фильм кончился.

– Ну как? – спросил старец.

– Кутерьма какая-то, ничего не понятно, – обескуражено ответил Современный монах. – А вообще, какое это имеет отношение к монашеству?

– Никакого, – ответил старец Аллегорий. – Абсолютно никакого.

 

 

Четыре послушания

 

Однажды к старцу Аллегорию, известному своей строго подвижнической жизнью, пришёл Современный монах с важным духовным вопросом:

– Известно, что послушание превыше поста и молитвы. Но у меня давно уже нет ни поста, ни молитвы, а есть четыре послушания, и какое из них превыше какого – никак не разберу.

– Превыше всего послушание священноначалию, потом следует сыновнее послушание, далее – слепое послушание, и в конце – трудовое послушание, – разъяснил старец.

– О, это духовно! Но хотелось бы конкретики: прогуливать игуменского бульдога, отмечать нерадивцев-самовольщиков, вести Основы семейной жизни в школе и пить водку со спонсорами, – что превыше чего?

– Вот-вот! Именно в таком порядке! – одобрил старец Аллегорий. – Но лучше забить на всё, и заняться спасением души.

 

 

Китайские юбилейные поздравления

 

Китайский император Лунь Юй, известный своей любовью ко всему прекрасному, славился также одной редкостной добродетелью – любовью к врагам народа. Каждый год в день Великой Китайской Культурной революции он рассылал юбилейные поздравления всем великим вождям, фюрерам, дуче и каудильо, которых по тем или иным причинам не удалось своевременно расстрелять. Поздравительный список врагов составляли придворные мудрецы, а публиковался он в журнале «Жэминьжибао», сокращённо – ЖМБ.

Как-то раз двое придворных мудрецов, уединившись в чайном домике среди благоухающих азалий, позволили себе затронуть в беседе эту тонкую тему. И говорили они так:

– О лотос премудрости! Не кажется ли тебе странным наш поздравительный список врагов народа? Понятно, что надо было почтить таких деятелей, как Сталин, Гитлер, Пиночет, Шарон и Бен-Ладен, но как туда попала шушера вроде кислотника Дзукая или дебошира Сэн Рикю, только и славного, что будучи в подпитии на юбилейной чайной церемонии в честь Культурной революции, побил антикварной посуды более чем на тысячу юаней?

– О орех любознательности! Ответ очень прост: они выгодно оттеняют солнцеподобие и высокопросвещённость нашего императора.

– Но, о лотосоумный, скажи: почему не внесён туда столь видный враг народа, как Мао Цзэдун? Его бы следовало поздравить в первую очередь – во всех смыслах наш человек, хоть и враг народа; и в отличие от тех, принимал непосредственное участие в нашей Китайской Культурной революции в качестве ближайшего соратника самого солнцеподобного…

– Тс-с, о лоза вольномыслия! Он приговорён к расстрелу, и Его Солнцеподобие ещё надеется его… кык!

– Да ладно! Само собой, все враги народа давно приговорены туда же, однако…

– О дуб сообразительности! Пойми ты: когда Культурная революция где-то за бугром, можно спокойно поздравлять её великих вождей, не переживая об их расстреле, и даже порой выпить с ними чашечку у-луна на каком-нибудь миротворческом чаепитии. А когда Культурная революция в собственном доме – о, это сущий геморрой! Все хотят быть великими вождями, но становится-то – лишь один. И ему очень трудно потом забыть кой-какие моменты деятельности менее удачливых соратников, особенно если не удаётся вовремя их… кык! А грешный Мао не только не кык, но и ухитрился организовать на Задворках нашей империи собственное автокефальное солнцеподобие, откуда и по сей день кажет фигу в сторону императорского дворца.

– О лотосный мыслитель! Есть ли выход из этой ситуации?

– Увы, о бамбук младоопытности, это сомнительно. Ибо когда геморрой в стадии обострения, выход – ох! – очень-очень затруднителен…

 

 

Перемена работы

 

Однажды старец Аллегорий, известный своей строго подвижнической жизнью, сидел в палисаднике, перебирал четки и смотрел на проплывающие облака.

– Старче, у тебя всё заросло бурьяном! Что ж ты не работаешь? – спросил его потный сосед-дачник из грядки болгарских перцев.

– Отстаньте, у меня выходной; я отдыхаю, – ответил старец.

– Лучший отдых – это перемена работы, как говорят мудрые, – менторским тоном заметил сосед, энергично орудуя тяпкой.

– Ну да! Тогда лучшее постничество – это перемена блюд; лучшее бдение – это перемена бока, на каком лежишь; лучшее безмолвие – это перемена темы сплетен; а лучшее целомудрие – это перемена партнёров.

Сосед покраснел и замолчал – он приезжал на дачу каждый раз с новой любовницей…

 

 

Духовное строительство

 

Однажды два мужика заливали бетон в опалубку. И тут подходит к ним старец Аллегорий, известный своей строго подвижнической жизнью, и говорит:

– А через сколько времени этот бетон уже можно будет долбить молотком?

– Зачем же долбить? – удивились мужики. – Лучше сразу залить как надо – бетон же, не хухры-мухры.

– Глупые! Вы ничего не смыслите в духовном строительстве, – ответил старец. – Надо, непременно надо долбить!

Мужики переглянулись, и за спиной удаляющегося Аллегория всыпали в бетономешалку тройную порцию песка. «Блин, опять это раздолбайство» – оценили они по-своему Аллегориево духовное строительство.

 

 

Лжецы

 

Сказал старец Аллегорий:

«Солгавший Богу будет прощён Богом, ибо Бог милостив.

«Солгавший человеку будет наказан человеком, ибо человек немилостив.

«Солгавший самому себе не будет ни прощён, ни наказан, ибо КОГО же в таком случае прощать или наказывать?»

 

 

Приятная мелодия

 

Сказал старец Аллегорий:

– Раньше бесы кричали из одержимых зверскими голосами, а теперь издают приятные мелодии.

– Да нет, это не бесы, а мобильные телефоны, – возразил ему гость.

Аллегорий посмотрел на спорщика своим проницательным взглядом. Чётки в старцевой руке задвигались быстрее. И…

«Тили-тили, трали-вали» – раздался из того писклявый голосок. Гость побледнел и выбежал на улицу.

 

 

Синие сандалии

 

Спросили, укоряя, старца Аллегория:

– Ты зачем носишь синие сандалии? Это не по-монашески.

– Увы, так, – смиренно вздохнул старец Аллегорий. – Я знаю, да, что преуспевшие отцы тщательно выбирают фасон, цвет и материал, когда покупают себе обувь, следят также, чтобы обувь гармонировала с шёлком рясы и коврами кельи. Но я нищий пустынник, нет у меня ни кружки для сбора пожертвований, ни спонсоров, ни доходной должности-послушания, а потому приходится носить, что сыщется в рухольной из обносков. Так что – простите.

 

 

Чужой нос

 

Спросили, укоряя, старца Аллегория:

– Ты зачем ковыряешь в носу? Это не по-монашески.

– По немощи ковыряю. Но в своём, – ответил старец, ковыряя в носу. – А ты зачем ковыряешь в чужом носу (помыслами осуждения)?

 

 

Просвещение и очищение

 

Спросили старца Аллегория:

– Авва, ты почему вешаешь половую тряпку на люстру?

– Потому что просвещение невозможно без очищения, – ответил старец.

– Авва, а почему ты хранишь мыло в электрощитке?

– Потому что очищение невозможно без просвещения, – ответил старец.

 

 

Идолы

 

Спросили, искушая, старца Аллегория:

– Авва, ну почему ты так возмущаешься против идолов? Ведь сказано же: идол в мiре ничто (1Кор. 8, 4).

– Вот-вот! И поэтому, когда тебя заставляют целый день заниматься благоговейным обслуживанием какого-нибудь очередного идола, то поневоле завозмущаешься, – ответил старец.

 

 

Об интернете

 

Спросили старца Аллегория:

– Правда ли, что в интернете есть всё?

– Кроме выхода, – ответил старец.

 

 

Чины литургии

 

Спросили старца Аллегория:

– Какой чин литургии совершается чаще всего?

– Литургия самого себя, – ответил старец.

 

 

Сахара

 

Спросили старца Аллегория:

– Как образовалась пустыня Сахара?

– А вот как: толпы благочестивых паломниц ринулись посещать пустынников и вытоптали всё живое, остался лишь голый песок, – скорбно вздохнув ответил старец.

 

Назад