Глава Двадцать Девятая.
Длинные, летом, наверное, весьма тенистые и красивые, а сейчас только шуршащие на холодном ветру голыми ветками, аллеи, ведущие к психиатрическому отделению больницы, были пусты. Мы с Гриней сидели на скамейке, точнее, сидели на собственных сумках, положенных на стылую скамейку, уже битый час, а Рыбака будто след простыл - в головах вертелись назойливые и глупые мыслишки
, что его, попросту, присоседили к Юрайте, и чего мы тут, собственно говоря, ждём на ветру, уже не совсем понятно. Во рту першило от немеренно выкуренных сигарет, бычки которых окружали уже наше седалище достаточно плотной дугой, не считая тех, которые, не выдержав, видимо, ожидания, укатились вдаль по аллее. Арво не было с нами, хотя он тоже рвался в бой, его пришлось оставить с неотлипающей дочкой в условленном месте на другом конце города. А ещё в одном условленном месте должен был поджидать нас на обещанной тачке сам Барбаросса, дабы мы могли стремительно покинуть место вот-вот могущих начаться событий. Короче - всё было готово, и мы ждали только появления Рыбака, означающее, что события уже начались.Но, когда Рыбак с таинственным и хитрым лицом вынырнул из-за кустов, внутри у меня что-то предательски ёкнуло, спугнув моментально всю накопившуюся за время сидения уверенность в успехе этого мероприятия. Только посмотрев на Гриню, который нарочито меланхолично стал подниматься навстречу Рыбаку, я вновь заставил себя решить, что всё непременно должно у нас получиться.
Мы осторожно заглянули за кусты и увидели, как от корпуса в сторону ограждённого высоким глухим забором прогулочного дворика двинулась унылая процессия тёток, одетых в одинаковые серые ватники с большими жёлтыми номерами на спинах и рукавах. Во главе колонны шествовала массивная медсестра в таком же ватнике, из-под которого белел подол халата, а замыкал шествие не меньших габаритов санитар. Увидев его Рыбак огорчённо качнул головой:
С этими словами он деловой походкой направился наперерез идущим, мы тоже, перекинув свои сумки через голову, чтобы не соскакивали с плеча, двинулись следом, напустив на себя отсутствующе-деловой вид. По дороге Рыбак в полголоса пытался придать нам ещё чуток храбрости:
Я уже видел Юрайту. Она шла, глядя себе под ноги, примерно в середине толпы - одетая в ватник, казённый платок, байковый, весь в дурацких цветочках, халат, и стоптанные полусапоги, она производила впечатление самое жалобное. Когда я на секунду представил себе, что вот так
Юрайта провела тут почти полгода, пока я оттягивался на Кубани, на душе стало тоскливо и муторно. В это мгновение мы как раз поравнялись с ней и, как было условленно, стремительно схватив её под руки, выдернули из колонны и бегом потащили прочь. Рыбак остался где-то сзади. Я чувствовал только, что Юрайта не только не оказала нам никакого сопротивления, что можно было ожидать от болящей при таком неожиданном нападении, но сразу же крепко вцепилась в мой локоть, хотя мы не успели даже и переглянуться, и бежала, поддерживаемая нами, достаточно прытко и легко. Я только не мог понять - толи это она так и не отрывала взгляда от земли, низко наклонив голову, толи это просто сполз ей на глаза казённый старушечий платок, но мы уже свернули за кусты и мчались по аллее, когда сзади послышались вопли медсестры и рык санитара, сразу же, почему-то, оборвавшийся громким и смачным шлепком. Когда мы подбегали, в конце аллеи, к больничной проходной я увидел, что Рыбак обгоняет нас, подмигнув только на бегу, и первым оказывается у распахнутой калитки, рядом с белесой будкой дежурного. В следующий момент сам дежурный, распотырив руки, показался на пороге, но был тут же повержен подскочившим Рыбаком, а мы, не сбавляя скорости, миновали калитку и оказались на тротуаре, где от нас с визгом бросились прочь какие-то тётки с авоськами. Зато совсем недалеко призывно мигнул фарами шикарный "Запорожец" ярко-салатового цвета, и мы, догадавшись, что это нам, кинулись туда. Рыбак вновь обогнал нас и, рассчитав все мгновения, будто занимался всем этим ежедневно, распахнул перед нами дверь авто.Спустя секунды "Запорожец", ведомый мрачным Барбароссой, уже мчался по улицам Симфи к выезду из города. Я, Юрайта, лица которой я так и не мог разглядеть под платком, и Гриня сидели, так и не расцепившись, на тесном заднем сидении, а Рыбак, тем временем, не переставая, гудел на водителя за то, что тот из сотен симферопольских автомобилей выбрал тачку именно этой "поганой марки, да ещё такого поганого цвета". В скверике, почти у трассы на Старый Крым, пришлось поменяться местами: Рыбак быстро откланялся, пожелав нам счастья, его место занял Гриня, сзади же у нас добавился Арво с Вийве. Мне пришлось усадить Юрайту к себе на колени, а Арво усадил Вийве на колени себе, и когда вечно насупленный и немногословный, заросший до глаз курчавой бородой, Серёга Барбаросса убедился, что экипаж укомплектован, автомобиль вырвался, наконец, из города навстречу поднявшемуся уже достаточно высоко зимнему, но всё-таки, всегда довольно тёплому крымскому солнцу.
Километров через двадцать мы свернули на просёлок и, заехав за пустынные бугры, остановились. Гриня с Серёгой, выйдя наружу, помогли выкарабкаться из нутра автомобиля остальным. Я, выбравшись последним, подошёл к стоявшей с сторонке Юрайте, желая выразить ей свои горестные, по поводу её болезни, чувства. И тут она, сдвинув платок на затылок, обернулась, а я увидел, что она смотрит на всех нас веселыми, скорее даже счастливыми глазами, едва сдерживая при этом смех. Я опешил, и остальные тоже озадаченно на неё уставились, ожидая увидеть скорее болезненное уныние. А Юрайта, тряхнув волосами, склонила голову на бок и, разглядывая весело нас, спросила:
И тут Вийве, оторвавшись от Арво, вдруг подошла ко мне и, глядя прямо в глаза, произнесла тихо и размеренно:
Сердце же моё знакомо стучало, отдаваясь в висках - вот оно, новое моё слово и пришло ко мне. Но сейчас не было обычного смятения и вихря сомнений, туманящего сознание - было совершенно ясно, что пора, значит, назад, к археологам. Что я и так, собственно говоря, делать и собирался. Значит, так тому и бывать. Тамга!
Вийве же, тем временем, стояла среди нас, расположившихся кружком около нелепого цвета тачки, приткнувшейся у обочины просёлка среди пустынных холмов самой середины полуострова Крым, и крутила головой, словно стряхивая с себя что-то, а потом осторожно сказала:
Конец Второй Части.