Глава Пятнадцатая
.Схема оказалась предельно проста - в крепких деревянных ящиках с оборудованием, экспортируемым СССР на Запад, всегда были незадействованные пустоты, куда и помещались, за некоторое время до погрузки, желающие сменить среду обитания. Пассажиры снабжались запасом воды, минимальным сух.пайком, ёмкостью для отработанной жидкости, и даже малюсеньким тусклым фонариком, чтобы не замучила клаустрофобия. Таким образом, груз, со всем его содержимым, совершал недолгое плавание до Стокгольмского порта, где при разгрузке полагалось дать знать о своём прибытии громким стуком, после чего сдаться шведским спецслужбам, которые выдерживали прибывшего месяц в комфортной местной тюряге, проверяя на отсутствие связей с КГБ, а потом отпускали на попечение различных, в зависимости от национальности, политических мотивов, или ещё каких причин, побудивших беглеца покинуть свой берег, фондов, организаций, братств и союзов, которые занимались дальше его документами, обустройством, натурализацией, и вообще - всей дальнейшей судьбой добровольного скитальца.
От переправляемого требовалось немногое - сидеть предельно тихо до и во время погрузки на корабль, не слишком шуметь во время плавания, опять затаиться при разгрузке в порту назначения, не оказывать сопротивления властям, хорошо вести себя в тюрьме, и, понятное дело, не оказаться советским шпионом. Однако, поскольку этим занимался, каким-то образом, Старки, я прекрасно понимал, что и Контора тоже активно использует это "окно", но меня с Арво, как ни крути, это не должно было волновать нисколько. Старки, правда, сочинил быстренько мне "легенду", побудившую меня к бегству и дающую
мне право на этот способ перемещения в пространстве, но она была настолько близка к моей реальной действительности, что скорее была и не "легендой" вовсе, а просто одним из ракурсов на моё тут существование, самую чуточку сгущавшим некоторые аспекты моих взаимоотношений с властями, идеологией и даже медициной. А уж Арво и безо всяких подобных домыслов по всем статьям подходил под статус беженца, отставшая дочка только придавала большую убедительность общему трагизму его судьбы.Итак, поздней ночью, как и полагается в таких ситуациях, мы молча сидели с Арво на заднем сидении того самого "Мерседеса", который стоял с выключенными огнями в тёмном переулке, недалеко от примыкающего к таллинскому порту предприятия. Старки ушёл уже достаточно давно. Вокруг стояла тишина, мы тоже молчали, переживая значимость момента. Я даже не могу сказать сколько продолжалось это ожидание - может быть час, а может быть и минут двадцать, но когда вдали появился силуэт идущего к машине с кем-то ещё Старки, мне вдруг показалось, будто всё бывшее со мной до этого стремительно удалилось от меня так далеко и уже почти недостижимо, что сердце и вокруг него сжалось чем-то совершенно ледяным и безжизненным, вроде космического вакуума, насколько я смог бы представить его внутри себя. Старки подошёл к машине, а спутник его остановился в отдалении, оставаясь лишь тёмным силуэтом во мраке переулка.
Арво кряхтя стал выбираться из салона, я вылез следом. Мы стояли около Старки, молча глядя на него, ожидая, наверное, дальнейших указаний. Тот так же молча показал нам в сторону тёмной фигуры в переулке.
И пошёл не оборачиваясь вглубь переулка. Я тоже уткнулся Старки в плечо, тот ободряюще хлопнул меня легонько по спине, и я тоже двинулся следом за Арво.
Я был уже на полпути к ожидавшему нас силуэту, как вдруг что-то будто взорвалось внутри меня, заставив остановиться как вкопанному. И буквально через мгновение я, как бы со стороны услышал свой голос, обращённый к идущему впереди Арво:
Арво приблизился ко мне вплотную и пристально посмотрел мне в лицо. Потом молча кивнул, ткнул меня в грудь кулаком, повернулся и ушёл к ожидающему. Они оба двинулись по переулку и вскоре скрылись за ближайшим углом. Арво так и не обернулся. Мы некоторое время смотрели им вслед, потом Старки вздохнул и направился к машине. Я тоже подошёл, и мы одновременно сели на переднее сидение. Машина тронулась. Мы ехали молча, пока я не заметил, что едем мы по Тартускому шоссе к выезду из города.
Старки припарковался у автобусной остановки, мы вышли из машины, закурили.
Фары отнимали у темноты ночной асфальт, который немедленно исчезал куда-то под нами, в салоне царил уютный полумрак, наполненный задумчивыми фантазиями "Кинг Кримсон", вокруг нас проносилась, помахивая иногда ветвями сосен и сливаясь позади во мрак, долгая уже августовская ночь, а впереди, за пределами возможности фар, неотвратимо мчалась прямо нас ещё не видимая, но такая, чем дальше, тем более разная - дорога…
Конец Четвёртой Части.