Глава Третья.
Я шёл по узким улочкам от Клиши в сторону Монмартра, стараясь как следует настроить себя даже не на саму встречу с Лёликом и предстоящий разговор, и не на место предстоящего события – достаточно дорогое заведение «парижского общепита», мимо которого я проходил уже не раз, никак не реагируя на его название, а, непосредственно, на слово – «Бистро». Я изо всех сил пытался уловить в себе то неясное волнение, просто обязанное появиться в данной ситуации, которого я ждал так много лет, ни разу не ошибавшись в ощущениях, близких по своим эмоциональным параметрам к знакомым с юности предчувствиям чего-то неизбежно-важного. И чем ближе я подходил к означенному этим словом месту, тем больше убеждался, что кроме противоречивых впечатлений, оставленных Лёликом в процессе вчерашних наших разговоров, неожиданности самого его имиджа, и тяжёлого осадка промелькнувшего где-то рядом стрёма – ничего больше не тревожило самую сердцевину моей, слегка непроснувшейся после ночного бдения, души. А может всё дело именно в этом? Просто сиюминутные впечатления не дают мне сил докопаться до глубинной сути происходящего? Тогда я попытался мысленно перенестись в тот момент, в Филадельфии, когда я был твёрдо убеждён, что забытое уже было чувство всё-таки живо и способно, точно так же как и когда-то, позвать за собой. Иначе, собственно говоря, я вряд ли бы сейчас вообще шёл тут, по этим замечательным улочкам этого чудесного города. Да, если даже всерьёз свалить в одну кучу все без исключения, пусть вроде бы, побочные, и вовсе несущественные факторы, способствовавшие нашему с женой приезду в Париж – то всё равно на самом верху этой, на первый взгляд, невообразимой кучи, будет мерцать магическим призывом то самое слово, призрачно, но неотступно всколыхнувшее всё меня наполнявшее в тот самый момент, за океаном. Ведь не случайно я, разжившись сразу по приезду, картой города, первым делом пересчитал в уме все кафешки с этим названием, внимательно рассмотрев на бумаге расположение каждой из них, попытавшись понять что-то уже тогда? Да, но и тогда, надо признаться, я был несколько разочарован отсутствием какой-либо реакции в себе, успокоившись, однако тем, что время пребывания тут само обязано расставить по местам всю эту географию. Я, поэтому, и бороздил Париж все эти дни вдоль и поперёк, не раз и не два натыкаясь на разнокалиберные вывески, на которых всевозможными шрифтами было написано слово «бистро». Но я нисколько не удивлялся полному своему равнодушию к этим вывескам и самим заведениям, уверив себя, что незачем даже пытаться заходить в них, благо, в большинстве своём они, несмотря на историческую «демократичность» своего названия, были нам попросту не по карману. Я терпеливо выжидал момент, твёрдо веря, что он обязательно наступит. Утренний звонок просто убедил меня в правильности своей выдержки.
А теперь – такое, почему-то полное отсутствие развития этой, столь долгожданной, темы…
Вот в таком настроении я и вошёл в «Бистро» на Монмартре. Посетителей почти не было – завтракать сюда из обитающей на пятачке тусовки «рисовальщиков» (художниками эту компашку, наполовину арбатскую по происхождению, назвать язык не поворачивался) мало кто придёт, а время наплыва туристов и богемы подороже ещё явно не настало. Воспользовавшись этим, можно было себе позволить заказать лишь кофе с традиционным круасаном, стакан сока, и, ради понта, ананас со сливками. И сидеть над всем этим до посинения, всё больше наполняясь скукой и абсолютной уверенностью, что всё это зря. То, что Лёлик не появится - я почему-то сразу понял, когда его не оказалось внутри кафе. Весь остальной час с небольшим, проведённый мою там, даже и не усилил эту мою уверенность, а лишь тоскливо подтвердил её.
Заплатив, в итоге, за съеденное достаточно дикую, по моему разумению, сумму, я вышел из «Бистро». Народу вокруг заметно прибавилось. Я сделал, для очистки совести, пару кругов по площади, наполнявшейся прямо на глазах разношерстной, но достаточно одинаковой по своей скучности толпой и медленно побрёл в сторону смотровой площадки перед Собором. Там я тоже постарался потянуть время сколько смог, проверяя последнюю надежду, что я что-то недопонял или перепутал в этой однозначно безмазовой ситуации. Потом я, всё ускоряя шаг, спустился по засиженной торговцами различными экзотическими феньками лестнице к лабиринту торговых улочек, и, уже почти вприпрыжку, направился восвояси. Настроение, как это не парадоксально, с каждым кварталом, по мере удаления от Монмартра, улучшалось – будто я сбросил с плеч тяжкий груз чьих-то, совсем чужих для меня, забот. Пропало даже желание видеть Лёлика таким, каким он сделался теперь и разбираться во всех хитросплетениях его явно запутанной судьбы, сделавшей его именно таким. Я попытался даже устыдить себя за такой, как мне показалось на мгновение, трусливый пофигизм, но меня опять накрыла с головой та самая невообразимая «лёгкость бытия», возможная только в Париже, когда на все проблемы и заморочки мучающие человечество целиком и каждого из нас по отдельности, когда кто-то пытается их декларировать вслух, хочется орать, как та бабуля во вчерашнем подвале: «Бис!» или что-либо покруче, как Наталия из своего окна – в строгой зависимости от сути декларируемых проблем…
Короче – я вернулся в нашу мансарду свободным как ветер, протягивая жене пакеты с фруктами, пивом и так понравившимся нам в ночи сыром.
- Давай завтракать, - приказал я продирающей глаза жене, плюхнувшись вместе с пакетами рядом с ней на широченное наше ложе, - и поскорей, а то придётся заодно и обедать…
- Ну, и как прошла вся твоя «конспирация»? Что-то вы быстро наговорились?
- Всё нормально. Мы даже не встретились.
- А это нормально?
- Значит, да…
- Но…
- Ладно, хватит об этом. Время, понимаешь ли, штука неумолимая.
- Это ты про Лёлика?
- Скорее – про завтрак, обед и прочее. Но и про него – тоже.
- Так он что…
- Прошу тебя – хватит. Мало ли у кого какие дела, правильно?
- Наверное. Кстати, тебе внизу ничего не сказали?
- Нет, - я даже сел, - я даже не видел никого, а что?
- Звонил консьерж, сказал, что письмо для нас.
- От кого?
- Не сказал. Вернее, я не спросила спросони…
Я молча вышел, спустился вниз по винтовой лестнице, обвивающей малюсенький антикварного вида лифт и постучал в окошко консьержа. Его на месте по-прежнему не было, но на столе я увидел конверт со своей фамилией. Дотянувшись через окошко до конверта, я взял его и поднялся на лифте обратно. Уже в комнате я вынул из незаклеенного конверта несколько листков, сложенных вчетверо и исписанных мелким почерком. На верхнем было написано, чуть крупнее, чем всё остальное: «Если ты сейчас держишь в руках это письмо, то, значит, мне пришлось срочно уехать из города и я готов принести извинения за сорванную, в последний момент, нашу встречу. Сожалею, что не удалось увидеться, но дела, значит, повернулись так, что эта встреча оказалась просто невозможной. Предвидя это я счёл необходимым написать тебе ответы на все предполагаемые твои ко мне вопросы. Хочу верить, что ты поймёшь ситуацию верно и не будешь на меня в обиде. Надеюсь, судьба даст нам шанс увидеться ещё. Лёлик.»
Я уже хотел, присев в кресло, приняться за чтение основного текста, но тут жена, выскочив из ванной, сообщила:
- Некогда рассиживаться, только что позвонила Наталия и сказала чтобы мы спускались вниз – она вот-вот заедет за нами…
- А завтрак?
- Ты же перекусил, надеюсь? А я потом, по ходу дела. Ты готов?
Пришлось сунуть листки в сумку. Вскоре мы уже спустились
гуськом по винтовой лестнице и вышли на улицу, прямо в солнечный парижский
полдень.