Глава Первая.
Шум за окнами парижской квартиры, где расположились мы с женой в гостях у нашей хорошей знакомой, нарастал. Какое-то время мы пытались обсуждать наши дела постоянно повышая голос, пытаясь порой перекричать свист и улюлюканье бушующей на улице толпы, но, в конце концов, Наталия, швырнув сигарету в пепельницу, резко встала, распахнула окно и выдала туда своим мощным вокалом что-то такое, отчего гвалт толпы немедленно превратился в истошный визг.
- Всё, баста, - сказала Наталия нам, - придётся свалить в кафе. Теперь это до вечера, пока они не займутся своим непосредственным делом.
- Да кто это «они», - переглянулся я с женой тоже не владеющей французским, - и чего эти «они» у тебя под окнами требуют?
- Было бы что порядочное, - фыркнула Наталия, - а то «сексуальные меньшинства», понимаете ли, требуют каких-то очередных себе привилегий…
- А почему именно тут? Ты что – чем-то им насолила?
- Да нет, просто тут район, пропади он пропадом, такой. Постоянно кто-то бунтует: то чёрные, то зелёные, то вот голубые. Хотя сейчас я и сказала им нечто для них неприятное, мягко говоря.
- Что же с районом-то не так? Вроде обычный район…
- Не обычный. Еврейский. Другого объяснения всему этому я не нахожу.
За разговорами мы вышли из дома. Хорошо, что подъезд выходил на другую улочку – мне совершенно не хотелось после сказанного оказаться лицом к лицу с разъярённой толпой «меньшинств».
- Всё продумано, - заметила моё беспокойство Наталия, - потому и ору на них от всей души. А как развопятся в ответ – сматываюсь куда-нибудь. Из соображений политкорректности.
Свернув пару раз за угол мы неожиданно оказались на площади Республики, где посреди центральной клумбы возвышалась на постаменте весьма дородная бронзовая дама, давшая этой площади название. Здесь же мы нырнули в одно из множества кафе, окружающих вышеупомянутую даму. Там и обсудили все наши дела без помех.
- Так а почему только в России? – вновь задал я вопрос, на который так и не успел получить ответа у Наталии в гостях.
- Исходя из опыта. Были попытки сделать это и в Штатах, и тут. Получается откровенная фигня. А в прошлом году, когда я побывала, после почти двадцати лет мотаний по свету, дома, я поняла точно – сделать то, что я задумала можно только в России.
- Так а в чём такая особенность концепции, если не секрет?
- Трибунал. Это будет суд. Над нашим временем и, значит, над будущей историей. И поскольку он будет происходить сейчас, по ходу событий, то это будет ничто иное как «военно-полевой суд». Трибунал, одним словом.
- Так ты, значит, уверена, что вершить суд надо прямо «на передовой»? Не боишься увязнуть в дрязгах? Может, всё-таки отсюда виднее?
- Ни в коем случае! Я – человек в толпе. Понимаешь? «Человек» в «толпе»… Не часть толпы, но и не стоящий над нею. А в ней. В центре событий. Пропуская их сквозь себя, понятно?
- Глас народа, типа?
- В России на данный момент нет народа. В смысле – нации. Есть разноплеменная толпа, которая никак не может выяснить отношения между собой. И есть воротилы, которые «подливают масла в огонь», чтобы им не мешали делить нахапанное в этой неразберихе. Вот почему непосредственно в толпе и должен появиться мой «трибунал», который начав вершить суд, обернётся, может быть, тем стержнем, вокруг которого и образуется из толпы нация…
- Громко сказано…
- А я тихо и не умею, - усмехнулась Наталия, - родилась такая. Отсюда все мои и радости и невзгоды. Тоже громкие, порой даже хочется уши зажать.
- Так а почему тогда музыка? Не листовки, не демонстрации? Не…
- Для прочего, - перебила меня она, - у меня есть «благоверный». Он и сейчас где-то воюет. Это занятие для мужчин. Или ты хочешь чтобы я тоже верещала у кого-то под окнами как эти сегодняшние?
- Понятно. Значит – рок-группа?
- Да. Тем более, что средство в данных условиях проверенное. Не забыл ещё как раскачали вас в восьмидесятые? А ведь до гениального просто получилось у них – и вякнуть не успели, как побежали выкормыши разных «рок-клубов» за кем положено…
- Ну, не все побежали.
- Сколько нужно было – столько и побежали. И сделали всё, что от них требовалось. Теперь надо их же методами и действовать. Тем более, что я – певица, как-никак. А ты говоришь, что можешь мне помочь.
- Попробуем. На первых порах это может быть студийный проект, а с группой разберёмся, когда дело закрутится. Это вполне возможно.
- Ну вот и славно. Начало задумки есть. Тогда остановимся на этом пока, текущие вопросы будем решать по ходу дела. А пока – отдыхайте. Париж… Марина, я сейчас тебе объясню где ты просто обязана побывать…
Поболтав ещё немного, мы разошлись каждый по своим делам. Наталия упорхнула, вспомнив ещё добрый десяток встреч, назначенных ей на сегодня. Договорились встретиться вечером в одном «клубе», которым заведует один из «бывших наших».
- Там, кстати, вполне возможно увидеть старых знакомых, - заинтриговала она нас напоследок, - я, например, видела там людей, которых безуспешно пыталась забыть с «тех самых семидесятых», когда свалила из Питера в Штаты…
… День пролетел во всяких заморочках на которые так богат Париж. Ноги безнадёжно гудели, когда мы с женой уже в сумерках пробирались по указанному Наталией адресу. Заведение оказалось хоть и в центре, но в таких закоулках Латинского Квартала, что пришлось раз несколько раз уточнять свой путь у прохожих, причём почти половина уточнений оказались диаметрально противоположными правде. Вконец утомлённые мы оказались всё же перед нужной дверью и проникли внутрь.
Там было душно и накурено. Представившись «хозяину» мы стали осматриваться. В просторном помещении с низким потолком, за спинами совершенно разномастной, порой просто непонятной, публики, выступало некое дарование откуда-то с Урала, лицезреть которого в Москве уже вряд ли кто стал бы. Знакомых лиц не наблюдалось. Разочарованные, мы с женой стали искать, куда бы приткнуться чтобы просто вытянуть ноги, но тут появилась из табачного тумана Наталия и потащила нас куда-то коридорами, обещая нечто интересное.
В помещении поменьше тоже было битком народу, которые слушали кого-то, вещавшего что-то в глубине комнаты. Голос показался мне знакомым и я прислушался внимательнее, усевшись вместе с женой на один стул в уголке.
- Югославия – это только первый этап борьбы «мировой закулисы» против славянских культур вообще и Православия в частности. Это в масс-медиа, повторяющих по всему миру некие обтекаемые причины заварушки на Балканах, не говорится об этом ни слова, а на местах, в районах непосредственного конфликта, этот факт не скрывается вовсе, являясь катализатором напряжённости даже в местах ещё не охваченных напрямую военными действиями…
Господи, сколько можно талдонить одно и то же, - подумалось
мне, - будто от этого что-то может измениться. В лучшем случае, прибавится
только поголовье пушечного мяса, воспламененного подобными речами, и брошенного
прямо под колесо истории. Если это, конечно, можно назвать «лучшим случаем».
Впрочем, кому-то из «добровольцев», сложивших свою буйну головушку «за правду»
в Югославии, а не под забором в пьяной драке посреди родного Урюпинска, такая
участь и будет тем самым «лучшим случаем», но я, лично, понять этого вряд ли
смогу до конца. Захотелось встать и уйти отсюда обратно в замороченную
парижскую ночь, но что-то в голосе выступающего заставило меня, раздвинув
стоящих перед нами, поинтересоваться его персоной визуально. И тут же я даже не
вскочил, а просто подпрыгнул со стула, чуть не уронив сидевшую у меня на
коленях жену – выступавшим оказался человек, которого я отчаялся искать, как
сказала Наталия, с «тех самых семидесятых» - это был… Лёлик.