Глава Пятая.
Какая, всё-таки увлекательная штука – смена обстановки! Весь кайф, оказывается, долгого сидения на одном месте, особенно в таком небогатом на серьёзные впечатления закутке, каким была наша экспедиция, и заключался лишь в том, что стоило выйти подальше от лагеря на трассу, как внутри немедленно произошёл мощнейший взрыв всех эмоций одновременно. Хотя и доминировали, по прежнему, неосознанно-теребящие предчувствия, к ним, почти на равных, тут же присоединились и щекочущая тревога расставания, и пьянящее чувство подступающей отовсюду воли, и, главное, щемящее, ни с чем ни сравнимое чувство дороги, замешанное на внезапно исполнившемся значимости запахе разогретого асфальта, манящей перспективы убегающей в степную бесконечность асфальтовой ленты, и загадочного, совершенно необъяснимого ощущения обочины под ногами. Уже не пыльной тверди земной, а именно обочины, которое только отдалённо можно было бы сравнить с ощущением края перрона или пристани, но там оно могло сулить хотя бы определённость отбытия, а тут не было и того – сплошная непредсказуемость, мобилизирующая весь имеющийся в загашнике адреналин на всплески шаловливого оптимизма.
Провожающие тоже стояли на обочине с должным благоговением, пытаясь, каждый на свой лад, проникнуться сутью момента: Шельман нарочито сочувственно периодически похлопывал меня по спине, за что мне страшно хотелось двинуть ему локтём в живот, но не было желания выслушивать опять его обильно-горестные причитания об антисемитизме, ростовчане наперебой нравоучали меня особенностям менталитета их родного города, и уже в который раз дописывали в мятую бумаженцию адреса гостеприимных ростовских явок, так как общей тусовки в их городе до сих
пор как-то не сложилось, Ник с Иваном, откровенно завидуя моему выходу на трассу, успокаивали себя рассуждениями о неких особенностях автостопа в этом регионе, а Шурик с Алёной просто стояли в сторонке, сухо пожелав мне счастливого пути, удачи в делах и скорейшего возвращения.Собственно говоря, началом автостопа эти пышные проводы можно было назвать лишь с большой натугой – все просто ждали появления КАМАЗов, которые регулярно возили мимо нас песок с каких-то карьеров аж до самой Кущёвки, от которой до Ростова-на-Дону можно было либо доплюнуть, либо добраться на электричке. На этих КАМАЗах мы регулярно ездили по своим делам в недалёкие станицы и городки, поэтому водилы ихние знали нас как облупленных, с удовольствием беря на борт ради умного разговору с такой же образованной и бывалой публикой как и они сами.
Вскоре вожделенный транспорт лихо тормознул около нас, обдав всех тучей пыли, мы ещё раз шумно попрощались, я впрыгнул в кабину, дверь мягко захлопнулась, и вот асфальт, набирая скорость, стал исчезать под огромным камазовским окном, а кучка всё ещё машущих руками людей на обочине стремительно уменьшаться в выпуклом боковом зеркале.
Водила насупился и ненадолго замолк. Но сразу стало скучно, и поэтому вскоре он сменил гнев на милость, переменив, заодно, и тему разговора.