Глава Вторая.
Ну вот, подумалось мне – опять гости. И, тем более, опять Шельман. Этот, по-своему колоритный персонаж, был бичом многих археологических отрядов, трудившихся, преимущественно, в южных степях нашей бескрайней Родины. Кочевники были непреходящей страстью его бурной жизни. Антику он не любил, ссылаясь на собственную теорию, что в любой археологической экспедиции со временем начинают царить нравы именно того периода истории, какой и является объектом исследований данного научного коллектива. Археологи, копающие античные поселения, - утверждал он, - все в душе форменные рабовладельцы. То ли дело – кочевническая вольница, где все свои – братья, а враги… Ну, на то они и враги. Сам он был, впрочем, толстым добряком с вечно всклокоченным хайром и не
менее растрёпанной огромной бородой, между которыми были видны лишь хитрющие глаза и крючковатый, шелушащийся на солнце носяра. Будучи, к тому же вечным студентом, недоучившимся на своём веку всему, за что он не брался, он умудрялся быть непревзойдённым собеседником с любыми маститыми учёными, которым посылала его витиеватая судьба. Это обеспечивало ему достаточно безотказный приём в большинстве экспедиций, несмотря на его, при всем при том, почти патологическое отвращение к труду физическому. И ещё одно уникальное его качество было известно всем – после первой же беседы с Шельманом каждый начальник экспедиции или даже отряда уходил в беспробудный запой, бросая все свои дела на произвол судьбы и лаборантов с землекопами.Вот почему наш Шурик шёл в сторону лагеря вздыхая, морща лоб, пиная ногами мелкие камушки и печально качая головой, видимо заранее подсчитывая весь грядущий ущерб экспедиционному бюджету и собственному здоровью, который будет обязательно нанесён состоявшимся де-факто этим визитом.
Стойбища нашего ещё не было видно за бугром, когда стал слышен раскатистый хохот, доносившийся оттуда, а когда мы, обогнув бугор, приблизились к лагерю вплотную, замечательное зрелище предстало нашим взорам: за длинным, сколоченным из досок столом сидели два совершенно незнакомых нам волосатых персонажа и, явно подыхая со смеху, влюблённо смотрели на сидевшего верхом на том же столе Шельмана, прервавшего, видимо, на мгновение ужасно забавную телегу для того, чтобы хлебнуть из горла большущей бутыли с тёмно-бардовой жидкостью.
Не дожидаясь подтверждения глобального интереса у этому своему вопросу Шельман неожиданно выпрямился на столе во весь рост, выпятив пузо и размахивая почти пустым батлом, выпучил глаза и заорал:
Волосатые его спутники опять скисли со смеху. Мы же, за исключение Алёны уже начавшей свои кухонные хлопоты, спешно разошлись по своим шатрам, чтобы бросив рабочий инструмент, переодев пыльные майки, и утерев потные морды, поскорее присоединиться к гостям за общим, к тому времени накрытым столом.
Когда спала дневная жара, солнце ушло, наконец, восвояси, за пустынный степной горизонт, мы всё ещё сидели за длинным столом, сооружённым с запасом, на случай предполагаемого приезда пионеров из местного археологического кружка, и который час подряд слушали непрерывную, завораживающую шельмановскую телегу. Мы оказались в курсе не только результатов работы всех отрядов изрядного количества экспедиций, открывших полевой сезон во всем Причерноморье, но и пережили уже все неурядицы, случившиеся там, все жизненные коллизии научного и не очень состава их, а так же нам выпала огромная честь стать сопричастниками всех амурных историй, которые успели уже произойти во всех окрестностях, окружающих эти коллективы, а так же посетовать всласть о множественных случаях недопонимания, поразивших дремучее местное население, плотно окружавшее светочи разума, именуемые археологическими экспедициями. В итоге мы все, забыв, кем являемся сами, чувствовали жесточайший приступ аллергии, на всё, что хоть как-нибудь могло быть связано с понятиями археология, археологический, экспедиция, бухло и бабы. Под столом в ряд стояли уже с полдюжины трёхлитровых банок, ещё недавно наполненных сухачём, а двое ростовчан, казавшихся днём чистюлями- чужаками, оказались в доску своими отважными парнями, рискнувшими отправиться со случайно встреченным ими на одном из перекрёстков судьбы Шельманом куда-то в неведомые дали.
Небо быстро заполнялось звёздами и кто-то, устало зевнув, высказал уже мудрую мысль, что некисло было бы завязывать гульбу, в преддверии следующего рабочего дня, когда главный телеговожатый сего застолья вдруг, подбоченившись, сверкнул в ночи глазами и объявил:
Шурик, блеснув в ответ очками, прокашлялся, вздохнул и произнёс с расстановкой:
Шельман в ответ захохотал опять в ночи, окружённый притихшим в ожидании отряда, но быстро умолк, покачал головой и неожиданно серьёзно заявил:
Когда гонцы скрылись, над столом зажгли “летучую мышь”, принесли радиоприёмник, заполнивший пространство рокенролом из-за ближайшего моря, народ захлопотал между кухней и столом, подгоняемый проснувшейся окончательно Алёной, а я всё никак не мог себе даже и представить, что же такое таинственное мог нарыть в своих вечных
скитаниях Шельман, что могло каким-то непонятным мне образом касаться именно меня. Наконец, как раз когда стихли хлопоты вокруг закуски, из ночи вынырнула нагруженная явным изобилием местного горячительного напитка парочка, и все быстро расселись по местам, приготовившись выпить, закусить, и слушать дальше.- Ну вот, - рассказчик обвёл всех присутствующих внимательным взглядом, подмигнув, как мне показалось, в мою сторону, - хотите верьте, хотите нет, но дело было так…