Художник Сергей Алфёров
Сергей обычно появляется в наших краях к маю, когда совсем теплеет, дико измученный месяцами, проведенными в лоне семьи, и каждый раз полный самых величественных планов на предстоящее лето. Увешанный рулонами бумаги, коробками с красками и сумками с собачьей жратвой для алабаихи Альчи, он заселяется в свою, почти столетнюю, избушку над самой рекой и начинает бухать со всеми окрестными синюхами, держащими его между собой за последнего московского кретина. Девятого мая ему традиционно подбивают глаз за какую-нибудь вольность по отношению к изъявлениям народного патриотизма, и пьянка резко прекращается. На оставшиеся бабки Алферов приобретает мешок отрубей, коими и питается, когда у них с «собачкой» заканчивается прочий припас, добавляя в общий рацион речные мидии. Если не считать его обжорных визитов по многочисленной тусовке, Сергей так и сидит на этой диете почти до самой осени, причем рядом с хатой за это время вырастает немаленькая горка ракушек, делая его обиталище похожим на стойбище первобытных браконьеров.
Досуг же он коротает, как правило, врубая на всю дурь магнитофон-мыльницу через допотопную радиолу, из которой на все побережье хрипло ревут наичернейшие блюзы, а сам хозяин, вдобавок, под сию фонограмму импровизирует на скрипке. Народ вокруг сначала шизеет, но привыкает, как и положено крестьянам, быстро. Осенью собака начинает походить конфигурацией на велосипед, а Алферов становится вдруг страстным поклонником телесериалов типа «Улицы Разбитых Фонарей», которые дают ему возможность являться к соседям вроде нас регулярно, прямо к ужину. Когда речка начинает замерзать, за мидиями нырять становится зябко, а отруби кончились и подавно — Сергей собирает со всех по чуток на обратный путь и, пошатываясь на пару с собакой от ветра, отчаливает, жутко печалясь и непрестанно бурча, что опять не удалось ничего натворить, и что жена Ольга опять будет жрать его поедом, пока не удастся срочно чего-нибудь продать из загашников...
Так вот, однажды ранней осенью я зашел к Алферову по дороге из города. Он тут же побежал ставить чайник и драть что-то в трубку с выросшего у него под окном красивого куста. Когда церемония приема гостя уже была почти завершена, Сергей вдруг поволок меня куда-то за избушку, бормоча:
— Пойдем, пойдем, я там схорон такой классный устроил с видом на реку, там и посидим, а то в доме суета просто невозможная...
Местечко он себе действительно оборудовал уютное — отгородил плетнем от ветра закуток, где стояли пара кресел и даже какая-то икебана в битом горшке. После пары трубок и чая мне вдруг пришло в голову поинтересоваться — что же за суета такая его одолела в жилище, где, кроме него и собаки, никого больше и нет вовсе? Алферов чуть помедлил с ответом, но потом очень уверенно и с расстановкой объяснил:
— Ну как?.. Во-первых, счетчик там жужжит, потом — мыши скребутся, да еще вот эта сука — Альча — постоянно пердит с отрубей...
Я тогда всерьез поверил, что Алферов уже совсем близок к полному совершенству.
Владимир Джа Гузман (Видеман) ТРОПОЙ СВЯЩЕННОГО КОЗЕРОГА
(фрагмент книги)