Глава Первая.

 

Мы сидели, вытянув ноги, в тени старых деревьев, спиной к Манежу, сразу за чугунной оградой старого здания Университета. На психодроме кроме нас с Рамзесом своих больше никого не было – лишь круто прикинутые студяги института стран Азии и Африки, мня себя уже будущими агентами влияния всего третьего мира, шлялись мимо нас туда-сюда, снисходительно поглядывая на две, хоть и порожние, но от этого ничуть не менее крамольные бутылки из-под пива, вызывающе стоящие прямо у наших с Рамзесом ног.

-        Ну, вот теперь ясно, - лениво потянувшись, сказал Рамзес, - откуда у тебя такой устойчивый «колониальный» загар. И где тебя мотало всё это время, пока мы тут, в столице под постоянным моросящим дождиком вынуждены выживать уже почти половину лета - мне тоже теперь понятно. Одно только никак не возьму в толк – почему ты, после таких похождений, когда вы, судя по твоим россказням, почти разобрались во всех ваших заморочках, и когда из Москвы все нормальные люди разбежались кто куда от такого затянувшегося ненастья, вдруг взял, да и приехал обратно, к тому же, как я понял, надолго?

-        Ты не забывай, что меня здесь вообще почти год, можно сказать, не было. Хватит уже, наверное – устал. Надо передохнуть, пока никаких новых проблем не видно на горизонте. Пообносился, опять же. Да и по родительским харчам, честно признаюсь, соскучился.

-        А они, небось, рады возвращению блудного чада?

-        Наверное. Хотя мать сколько раз мне прямо говорила, что ей, лично, куда спокойнее, когда я где-то там, далеко тусуюсь. Тут, по её мнению, мне влипнуть в какие-либо неприятности гораздо проще.

-        Типа – с глаз долой…

-        Нет, почему же, когда я где-нибудь тормозился, в Краснодаре, например, прошлой зимой, то родичи мне посылочки регулярно туда, на радость голодным археологам, слали со всякими деликатесами. Так что дело не в этом. Кажется, они просто считают, что когда я сам по себе мотаюсь по долам и весям, то у меня инстинкт самосохранения лучше работает, чем в родных пенатах. И, по-моему, они в чём-то правы.

-        Ну а на работу зачем это ты так резко устроился? Проблемы с властями?

-        Власти даже не успели ещё и отреагировать. Просто случайно, на второй день, как приехал, встретил Игого, Черу и всю их тусню. Вот они меня к себе и воткнули в ИНИОН. А что? Вместе пашется весело, да и контора такая, что не переработаешь. Кстати, мне пора уже – обед мой затянулся, хочешь, сходим туда, это недалеко, сам всё и увидишь?

Мы не торопясь поднялись с удобной лавочки, Рамзес сунул пустые батлы себе в сумку, мы вышли на Манеж и направились в сторону Знаменки.

-        А как же предсказание, что старец тот тебе напророчил, – Рамзес никак не мог сложить воедино все детали моего возникновения, - насчёт дороги?

-        Так она меня сюда и привела. Сначала такая серпантинистая, между гор, потом прямая как стрела, через степи, потом с горки на горку, сквозь густые леса, а за одной из горок, сразу как из лесу  – Москва и есть. И кто тебе, собственно говоря, сказал, что я решил до пенсии тут сидеть. Дорог впереди, думаю, ещё огромное количество. Но и торопить события тоже как-то мне сейчас не хочется совершенно.

-        А остальная ваша компания так там и осталась?

-        Да, они недалеко от Туапсе, у знакомых. Райское местечко. А потом, вроде, собирались до осени у Лёлика на фазенде побыть. По дороге, может быть, заглянут в Москву. Вот тогда, глядишь, отпрошусь с ними на недельку. Если до того всё будет в порядке. Не хочешь составить компанию? Не пожалеешь.

-        Вот-вот. Значит, уже планы опять строишь как бы отсюда опять удрать? Вот она – вся твоя хвалёная «стабильность». Думаешь, кто-нибудь поверит в твоё возвращение через неделю?

-        А это как тут дела пойдут. А ты всё там же?

-        А куда я денусь. Наверное всю жизнь там и проработаю. Я, в отличии от некоторых, человек постоянный. Работа, тусовка, флэт. Да и как я всё брошу, если у меня постоянно живёт кто-нибудь? Сейчас, например, Конь из Риги. Он уедет, так ещё кого обязательно занесёт. Представляешь: приезжает человек в Москву, а меня нету. Непорядок. И потом – не исключён вариант, что скоро моё семейное положение может измениться…

-        Ирка что ли? Ну, тогда конец твоему хвалёному флэту. Она там быстро наведёт порядок.

-        Да ладно, сейчас-то ей это всё в кайф. Наоборот, любит, чтобы народ был, чтобы заботиться обо всех.

-        Это они все любят. До определённого момента. А потом – только сунься…

-        Не каркай. Вот мы с ней в отпуск в Палангу сгоняли. Оттуда Коня и привезли. Он к себе в Ригу пока не торопится. Дрыхнет на флэту круглые сутки. Набегался, тоже, за лето. А мне ещё неделю гулять осталось. Даже соскучился по родной конторе.

За разговорами и не заметили, как и моя «контора» оказалась перед нами. А перед входом – тусовка, человек пятнадцать, большей частью, правда, знакомых, среди которых я с трудом высмотрел своих коллег, как таковых. Все были веселы и строили разные планы, смысл которых не сразу до меня дошёл. Рамзес, так тот просто офигел, увидев такое сборище:

-        И вот этот хипятник ты называешь трудоустройством?

-        Да, но сегодня, что-то у нас особенно оживлённо…

Тут с самого порога мне помахал рукой Чера, «бригадир экспедиторов», которыми числилось большинство наших общих знакомых. Остальные были грузчиками, рабочими типографии, и даже научными сотрудниками этого уважаемого учреждения.

-        Появился, наконец, работничек, – весело окликнул меня бригадир, - нехорошо в первые же дни свою зарплату прогуливать. Иди, распишись.

Я в некотором недоумении протолкался внутрь, нашёл дверь в табличкой «бухгалтерия» и вошёл в кабинет. Девица за ближайшим столом, мельком глянув на мою персону, сунула мне бланк ведомости и начала отсчитывать деньги. Увидев сумму, я даже растерялся, но спорить не стал, проверил количество полученных денег, расписался и вышел. На улице я, первым делом, во избежание недоразумений, подошёл к Чере и поинтересовался, не вышло ли тут какой ошибки, так как я только что оформился, на что он, отмахнувшись, объяснил, что контора такая богатая, и аванс тут привыкли выписывать всем поровну. Следом за мной на ступенях ИНИОНа появился зам.директора по хоз.части, скорее похожий, как минимум, на доцента, в ведении которого были мы все, поднял руку, привлекая внимание как сотрудников, так их гостей, и провозгласил:

-        Дабы не портить всем настроение, объявляю сегодняшний рабочий день завершённым. Завтра – не опаздывать!

Повернулся и исчез под овацию тусовки. От него отчётливо несло дорогущим бухлом, и внутри его явно ждали дела поважнее всех нас, вместе взятых. Народ, тем временем, уже вполне определился в своих планах провести: остаток дня, пользуясь прекратившимся дождиком, «в пампасах у воды», роль которых должны были сыграть Нескучный сад с заветным, как я уже понял, местечком на берегу Москвы-реки.

-        Вот бы ещё так и каждый день, - размечтался Рамзес, - тогда ты цены такой «работе» не было…

Мы двинулись вслед за основной массой народа, уже решительно шагавшей в сторону метро. Настроение у всех было просто чудесным.

 

 

Глава Вторая.

 

Выйдя из метро на станции «Ленинский Проспект» и затарившись в ближайшем «Гастрономе» всем необходимым для празднования дня заработной платы, мы, растянувшись длинной цветастой вереницей перешли проспект и углубились в запущенные, пахнувшие терпкой сыростью, аллеи Нескучного Сада, направляясь, мимо полуразрушенного детского городка, вглубь парка, в сторону окончательно заросшего кустарником высоченного обрыва над Москвой рекой.

Мы с Рамзесом, Черой, и его по-индейски прикинутой женой, которая так же являлась сотрудницей одного из отделов ИНИОНа, правда, в отличии от нас, пролетариев, научного, шли, увешанные покупками, позади всех.

-        А я тут половину и не знаю никого, - размышлял Рамзес, - это что, новая такая системка образовалась на базе академического учреждения? Так что ли?

-        Да ладно тебе, - Чера улыбнулся, переглянувшись с Татьяной, - мы вот, к примеру, на Пушке и познакомились. Да и прочих, порой там можно застать. Система – одна, но не сидеть же в Центрах безвылазно, вроде Пистона… Ты вот тоже там нечастый гость, согласись, уселся у себя на флэту, словно сыч, ждёшь всё, что кто-то веселить тебя будет с доставкой, можно сказать, на дом.

-        Ну это ты зря так, - насупился Рамзес, - сам-то сколько у меня зависал, когда деться было некуда. Думаешь, и у других таких ситуаций не бывает? Так что о моей нужности спорить не будем. Кстати, я сам тоже только что в Москве нарисовался-то.

-        Неужели? А где бродил, если не секрет?

-        В Прибалтике. У меня сейчас Конь рижский обитает.

-        Отлично! Там, впереди Сандр, он тоже из Риги. Может захочет повидаться с сородичем? Спроси его.

-        Так откуда такая халявная контора взялась, - не унимался Рамзес, - вроде такого ещё не было, чтоб столько волосатых в одном месте трудились. Кто открыл это заведение, ты что ли?

-        Нет, - Чера опять переглянулся с женой, - самое удивительное, что Подсолнух с Красноштаном. Им срочно надо было куда-нибудь трудоустраиваться, вот они и набрели, чтобы от центра недалеко, и публика интересная. Пахать, кстати, порой приходится, как и везде, но чифьё зато уже привыкло и врубается, когда стоит об этом речь вести. Свои чуваки, особенно конторщики.

-        Чтооо?!

-        Конторщики, говорю. Научная информация по общественным наукам, врубись, там же половина отделов закрытые. Но кураторы, надо сказать, тоже особенные, всё больше с научными степенями. С нашим братом им самим общаться до жути весело. Красноштан, пока работал, первым делом им так мозги закрутил, что надолго привил уважение к системному люду. И сделал это настолько виртуозно, что теперь хоть на голове стой -–конторщики только кивают понимающе. Без него даже скучновато им стало, хотя Майк порой и захаживает. Странно, что сегодня его не видать.

-        Здорово! Но и новых людей, смотрю, прибавилось.

-        Я, например, - возник в разговоре я, - как приехал, так сразу  в этот тусняк попал. На Пушку появился, а там – тишина. Только оперотрядники сидят, да Пистон с Басей. Вот и переглядываются. А тут – весело. Каждый день кто-нибудь забредает из центровых в гости. Трудиться помогают, если приспичит. На днях послали на книжный коллектор за поступлениями, так в машину с десяток волосатых набилось помощничков. Кир с приятелями, Спрут, ещё кто-то. Как приехали туда, там народ и обомлел от такой раб.силы. Зато покидали всё в момент, а всю обратную дорогу забугорный свежак изучали. А там и про музычку, кстати, тоже много всякого интересного. Так что работа такая, что скучать просто некогда. Я раньше думал, что свободнее, чем в музеях просто быть не может. А тут – вон как…

-        Хорошо бы подольше так и было, - вздохнул Чера, - а то всякое бывает, сами знаете. Между прочим, лично Майк сюда из Пушкинского музея перебежал после того, как там тоже сначала куча наших трудоустроилась, а потом устроили какой-то такой скандалище, что пришлось всем срочно разбегаться в разные стороны.

-        Надеюсь, - притворно обеспокоился я, - не связано с музейными ценностями?

-        Да нет, конечно, - подала голос Татьяна, - перепились просто невовремя и с начальством сцепились. А потом и с охраной тоже. А она там – строгая.

Тут мы, миновав полосу почти непроходимого кустарника, вышли на полянку над самым обрывом. Реки почти не было видно из-за растущих по склону старых деревьев, но выше их распахивалось в неожиданную ширь хмурое московское небо, подпираемое снизу плоскими крышами сталинских домов на том берегу реки. Где-то далеко внизу, между кустами, виднелся парапет набережной с пустующими лавочками среди гранита. Вокруг не было ни души, и стояла переполненная застоявшейся лесной влагой тишина. Ощущение центра огромного города исчезло окончательно, но что-то, в самой середине, некая смутная ассоциация, тревожно теребила сознание. Лишь когда я, отойдя в сторонку, залюбовался живописно расположившейся на самом краю обрыва тусовкой, я понял причину тревоги – слишком это напоминало то, с чем я, казалось, простился совсем недавно: тишина влажного леса и яркая компания на склоне. Дорога, весь этот громадный по протяжённости кусок асфальта, который мне пришлось преодолеть в думах о смысле передвижения в свете обращённых ко мне слов Старца, делась куда-то, за реально видимой её смысловой ненадобностью, соединив воедино естественную картинку бытия.

Но тут же, необычайно отчётливо предстали перед взором мысленным удивительно спокойные и в то же время исполненные неземной радостью старческие глаза и голос его: «Разные дороги поведут тебя вперёд, полные, казалось бы, непредсказуемого смысла, не старайся вникать до времени в него, держись своего пути, а выбирает пусть только сердце. Иди, и не бойся».

Я тряхнул головой, словно очнувшись, ещё раз огляделся, и даже вздрогнул – из самой середины занятой своим будничным делом тусовки на меня пристально смотрели незнакомые, но лучащиеся только что пережитой радостью глаза. Я медленно подошёл и сел рядом с худощавым парнем, со средней длинны хайром и аккуратной бородкой.

- Сандр, - произнёс он с лёгким акцентом, - Рига.

 

 

Глава Третья.

 

Я даже не успел придумать, как представить ему собственную персону позаковыристей, как он, точно угадав причину заминки, продолжил:

-        Мне много уже про тебя наговорили разного. Поэтому весьма рад случаю познакомиться, как говорится, живьём.

Мне сразу понравилась его манера общаться, столь характерная для прибалтов, а его едва заметный латышский акцент, конечно, навеял самые добрые мысли о Юрайте, Цеппелине, да, впрочем, и прочая, только что оставленная в таком похожем на этот лесу компания вспомнилась тоже. Поэтому я сразу проникся к собеседнику неосознанной симпатией, настроение у меня поднялось как раз до того уровня, когда можно болтать с кем угодно обо всём совершенно искренне, ловя кайф от отсутствия витиеватых церемоний, столь присущих почти всем тусовочным «беседам» с малознакомыми системными персонажами.

-        Могу только представить, чего ты мог наслушаться…

-        Поверь, - забавно прищурился Сандр, - очень много интересного лично для меня. Про твои последние похождения на Кавказе, например.

-        Забавно, но я и сам их только что перебирал в памяти.

-        Я так и подумал, глядя на тебя.

-        Неужели такой одурелый видок был?

-        Нет, скорее просветлённый. Не часто видишь такое тут.

-        Ну ладно, а что тебя так заинтриговало в этой истории? Не тамга ли, случаем? – вдруг насторожился я.

-        Ну что ты, - отмахнулся Сандр, будто отгоняя что-то, - вся эта туфта с шаманом, хоть и жутковатая, но мне не очень интересна. Светлые стороны жизни мне гораздо привлекательнее. Ваша поездка к отцу Александру меня порадовала куда больше.

-        Согласен, - на душе сразу стало тепло и спокойно, - думаю, это самое сильное приключение за всё последнее время. Теперь всё происходящее хочется воспринимать с позиций этой встречи. Я имею ввиду настроение и глубину оценки, понимаешь?

-        Конечно. И очень хотел бы поговорить об этом с тобой в более спокойной обстановке. Я уверен, что это будет весьма интересный для нас обоих разговор. Ты не против?

-        Запросто. Даже буду очень рад.

-        Вот и хорошо. Я теперь знаю, где тебя можно найти, так и зайду на днях.

Тут по кругу пошёл очередной батёл, возникла какая-то суета с бутербродами, которые ловко и неимоверно быстро сооружали герлы из принесённых с собой припасов. Кто-то, мне ещё не знакомый, достал гитару начал в полголоса общелюбимую «Yellow River», к нему постепенно присоединились остальные, кто мог выговаривать слова текста, меня, тем временем, опять попросили разобраться с неподатливой пробкой, а народ, пока пыжился, уже затянул что-то русскоязычно-блюзовое, чего я и не слышал ещё вовсе. Когда я огляделся по сторонам, Сандра поблизости уже не было – он сидел на корточках перед роскошно обфенькаными герлами и что-то очень серьёзно им объяснял, зато откуда-то вырулили Чера с Рамзесом и очередным батлом. Оба они были уже хороши и благодушны.

-        Чера, - потянул я его за рукав, усаживая рядом, - что это за Сандр, ты хорошо его знаешь?

-        Сложно сказать. Кажется, из Риги, но живёт в Москве. Верующий, даже, скорее, бродячий проповедник. Вон, как сейчас, погляди. Наверняка подругам Новый Завет пересказывает. Иногда, слышал, у него дома народ собирается обсуждать эти же вопросы. Хотя мужик всё равно в доску свойский, никакого гонора, как это бывает с уверовавшими, у него нет. Работает санитаром в какой-то больнице.

-        В церковь, наверное, ходит? – Рамзес налил нам по полстакана вкусного портвешка.

-        Нет, наверное он, судя по всему, протестант. Баптист или что-то вроде того. Я так понял, что он хочет внутри Системы типа общины истинных Христиан сколотить. Для укрепления силы Духа и общего возвышения.

-        А что, - заинтересовался я, - идея неплохая. Надо будет поговорить с ним серьёзно, при случае.

Весь народ уже вальяжно распластался на траве вокруг парня с гитарой. Теперь пели что-то тихое и мелодичное, кажется из Диллана. Вечерело. Чера перебрался ближе к супруге, мы опять остались с Рамзесом в стороне от всех, на своём бугорке у края обрыва.

-        А между прочим, - вдруг заговорщицки понизил голос Рамзес, - уже есть в Москве одна христианская община из своих. Только не все о ней знают.

-        А почему такая конспирация?

-        Если тебе очень интересно, я могу тебя с ними свести. Ты даже знаешь, кто у них главный, только никогда сам не догадаешься…

-        Заинтриговал. Что ж, мне это уже интересно.

-        Когда познакомишься поближе совсем заинтригуешься, это точно.

-        А ты что, бывал у них?

-        Ещё как. Только не для меня такие штуки. А врать или притворяться я не привык. Но тебе, думаю, будет весело с ними.

-        Почему весело?

-        Увидишь. Я завтра же созвонюсь с кем надо, тогда дам тебе знать.

-        Хорошо, буду ждать.

Наступила пауза, мы слушали очередной хит, исполняемый сводным хором Института Научной Информации по Общественным Наукам при АН СССР, а я тем временем, призадумался об изменениях, происшедших в московской тусовке буквально за последний год. Куча новых людей, новые веяния носятся вокруг и повсюду, новые песни, уже совсем не напоминающие те самопальные липовые куплеты, какие пелись хором раньше. Духовные порывы, обретающие такую самостоятельность, о которой стоило и призадуматься. Пропала нужда цепляться за что-то, казалось бы, высокодуховное, на стороне. Рождалось явно своя достаточно всеобъемлющая духовная культура, способная, наоборот, переварить в себе самой всё, что попадало в сферу интересов Системы. Но и не пропала та лёгкость бытия, не обязывающая ни к каким правилам или догмам. Всё это тихо радовало и ненавязчиво вдохновляло. А может быть это просто сумерки в запущенном парке над рекой, вместе с достаточным количеством портвейна, не желающего никак заканчиваться, сигаретный дым, стелящийся меж кустов в такт тихим аккордам, и фонари далёких проспектов на том берегу, напомнивших вдруг о бесконечно большом городе вокруг нас, как раз и были теми знаками этой философичной умиротворённости, которую так усердно внушал нам всем наступающий летний московский вечер. 

 

 

Глава Четвёртая.

 

Когда, закончив разгрузку огромной фуры с рулонами бумаги для институтской типографии, усталые, взмыленные, но невероятно возбуждённые совместной, пусть даже физически тяжёлой работой, мы гурьбой ввалились в наш «кабинет», намереваясь отдохнуть, привести себя в порядок, и, втихомолку, хлебнуть заныканного пивка, буквально следом на нами в двери показалась забавная рожица Светки, секретарши нашего шефа, мотнула в мою сторону рыжей чёлкой, и исчезла.

-        К телефону, - раздалось уже из коридора, - уж обзвонились тебе, пока вы там вкалывали.

-        Бегу уже, - крикнул я вслед, переодевая куртку, - скажи, чтобы подождали, ладно?

Я быстро переобулся, в твёрдой уверенности, что сегодня, после такого аврала, нас уже не припашут, и помчался по коридору в сторону начальственного офиса. По пути мне встретилась черина Татьяна и, пока я пробегал мимо неё, тоже говорила что-то про телефонные звонки. Кажется, что меня искал Сандр, но обещал зайти сам.

-        Да вот, - успел сообщить ей я, - он опять наверное на проводе…

Что за суета, подумалось мне, входя в предбанник кабинета ХОЗУ института, где сидела среди телефонов и бумаг Светка, и постоянно толпился какой-то народ с портфелями. Светопреставления, вроде, не наблюдается, Ангелы ещё не протрубили, откуда же такая спешка в духовных, как я был уверен, вопросах. И не ошибся. Только это был уже не Сандр, а Рамзес, но тема была именно та:

-        Просил вчера насчёт общины узнать, - безо всяких предисловий докладывал Рамзес из трубки, - так вот, уже всё на мази – именно сегодня могу тебя туда сосватать.

-        А что так срочно?

-        Смотри, пока вот так срастается. А то потом уж и не знаю, когда получится. Такие дела, сам же вчера просил, вот я и договорился, думал так лучше будет…

-        Ладно, а что для этого нужно?

-        Приходи на Пушку к девяти вечера, только не бухой, там я буду.

-        А что так поздно?

-        Так надо. Сам увидишь.

-        Хорошо. Только что мне делать до этого? Может мы с тобой раньше митингнёмся?

-        Не могу. У меня тут народу на флэту прибавилось. Придётся кой-кого расселять по округе. Так что прости, весь в заморочках до вечера.

-        А кто прибыл, если не секрет?

-        Да, с Украины народ. Вряд ли тебе знакомые. На Пушке, может быть, и увидишь кого из них вечерком. Ну, всё – я побежал, не прощаемся…

На этом Рамзес разговор закончил и из трубки раздались короткие гудки. Я же стоял озадаченный, размышляя над резко изменившимися своими планами на ближайшее будущее.

-        Что-то случилось? – Светка заботливо забрала у меня из рук трубку и положила на аппарат, - вид у тебя прямо оторопевший какой-то.

-        Всё ОК, Светик, просто не нравится мне суета такая.

-        А кому она нравится, - ответила Светка, оборачиваясь на стук в окно, - вон, кажется опять тебя зовут. Действительно, суета!

Выглянув в выходящее во внутренний дворик института окошко расположенного на высоком первом этаже кабинета, я увидел, что мне машет рукой вытянувшийся на цыпочках  Игого, а вдали, на скамейке, в тени огромного тополя, сидит большая часть нашего трудового коллектива, и, как всегда, на корточках перед ними, Сандр, собственной персоной.

Когда я появился во дворе, из другой двери, почти одновременно со мною, вышел наш шеф. Осмотревшись, он махнул всем рукой, что означало, что работы в ближайшее время не предвидится, и удалился. Я, тем временем, оказался у скамейки, поздоровался с Сандром, и хотел тоже присесть на краюшек, доставая сигареты из кармана попиленной своей джинсухи.

-        Погоди, - вдруг остановил меня Сандр, - если, как я понял, у вас пауза в трудах ваших праведных, я хотел бы поговорить с тобой где-нибудь в спокойной обстановке, если это возможно.

-        Нет проблем, - ответил я, в который раз за этот день удивлённый настойчивостью неожиданных приглашений, - тут недалеко, у музея, есть местечко, где варят чудесный кофе, и вполне тихо даже в обед. Устроит?

Через некоторое время мы уже сидели в уголке полупустой кофейни, перед нами был свежесваренный кофе по-турецки и удивительно дешёвые коржики. Мы курили, ожидая, что кофе чуть остынет, я видел, что Сандр готовится рассказать мне нечто важное, но не знает, видимо, как начать разговор.

-        Я так понимаю, - решил начать первым я, - что дело у тебя ко мне достаточно серьёзное, и, судя по всему, не из разряда обычных. Я привык уже, за последнее время, к таким раскладам, поэтому весь – внимание, можешь начинать.

-        Да, - усмехнулся Сандр, прихлебнув кофе, - вижу, что удивить тебя чем-либо трудно. Но я и не собираюсь тебя поразить ничем сверхъестественным, к сожалению. Но это не упрощает нашего разговора, может быть даже и наоборот.

-        Всё равно, слушаю со вниманием, - мне захотелось изобразить пионерский салют, но я вовремя сдержался, - готов ко всему!

-        Хорошо, - ещё раз усмехнулся Сандр, - тогда слушай. Я постараюсь изложить всё очень коротко, но если тебе будет это интересно, то можно будет браться за подробности, по мере необходимости. Согласен?

Его прибалтийский акцент, чуть усилившийся, подчёркивая серьёзность ситуации, всё так же располагал меня к привычной открытости общения, поэтому, чтобы не затягивать и без того, как мне показалось, излишне пафосного, вступления, я просто кивнул.

-        Дело состоит в том, - начал-таки Сандр, - что уже скоро год, как в Москве существует вполне сформировавшаяся община молодых христиан-экуменистов. Достаточная часть этой общины составляют люди из Системы, многих из них ты, конечно, знаешь. Но наше дело шире, нежели хиповые посиделки в стиле Джизус Революшн, мы получаем поддержку многих деятелей из Церквей разных христианских конфессий, немало церковной молодёжи и из протестантов, и из католиков, и даже из православных посещают наши собрания. Такие же общины уже либо действуют, либо создаются и в других городах. Сейчас, конечно, нам приходится соблюдать некоторую конспирацию, хотя мы и не противоречим положению Закона о свободе вероисповеданий, но и попадать под действие Закона о незарегистрированных общественных организациях тоже нам не нужно. Поэтому, не афишируя свою деятельность, мы, с одной стороны, стараемся не проявлять черты организованности, но, с другой стороны, в обозримом будущем, готовы будем подать заявку в Комитет по религиям, как новое религиозное образование, ведущее работу по сближению различных христианских конфессий. Тогда можно будет проводить наши собрания вполне официально, совмещая, как это делают уже протестанты в прибалтике, их с рок-концертами, для привлечения молодёжи, и наполняя эти концерты духом истинной любви, христианского братства, и настоящей свободы.

-        Заманчиво! Только вот насколько, судя по моему печальному опыту, осуществимо?

-        В этом-то вся и хитрость, если можно, конечно, так сказать о нашем деле. В условиях Совка такого ещё никто не замышлял. Если действовать с умом, то вполне можно развернуться достаточно широко. И чтобы всех устраивало – и власти, и церкви, которые нас поддерживают, и нам чтобы было всё в кайф. Главное, чтобы на этом, именно, этапе не наломать дров. А дальше, если не делать глупости, всё должно получиться. Христос не оставит нас!

-        Согласен, дело хорошее. Ну а я тебе зачем так срочно понадобился?

-        Я думал, тебе это всё, в первую очередь, необходимо. Некоторый мистический опыт, насколько я знаю, ты имеешь. И отказываться от него, уверен, не хочешь?

-        Конечно.

-        Но ведь сказано: «Где трое собрались на имя Моё, там Я буду посреди вас». Поэтому я счёл, что мы просто обязаны быть вместе. Да и многий другой твой опыт нам тоже весьма нужен.

-        Это ты о чём?

-        Об этом позже. В четверг будет у нас собрание. Если интересно стало – приходи. Вместе с Черой и Татьяной, они оба наши. А пока можешь полистать наш журнал, пока подпольный, самиздатовский. Так что поосторожнее с ним, хорошо?

Сандр протянул мне две обычные на вид общие тетради. Я пролистнул одну: отпечатанные на машинке статьи перемежались отксеренными иллюстрациями на евангельские темы. Имя одного из авторов меня сразу заинтересовало:

-        А что, Дормидонт, оказывается, тоже с вами?

-        К сожалению, уже нет. Это один из первых журналов, тогда мы были вместе, но наши взгляды потом разошлись.

-        Зная его прибабахи, мне больше удивительно, что они у вас были общими.

-        Да, - покачал головой Сандр, - ты прав. Но сначала он показался нам весьма активным деятелем. Но именно, как ты сказал, прибабахи его от нас и увели.

-        Чего-нибудь наворотил не того?

-        И ещё как!

Посмеявшись над неугомонным Дормидонтом мы вскоре и разошлись. Я вернулся на работу, где Чера с Татьяной заговорщицки мне подмигивали и улыбались - дескать, и тебя ксендзы охмурили, брат. Я отвечал им тем же, переполненный внутри самыми противоречивыми предчувствиями, смысл которых самому мне не был ясен. Только после работы, когда все разошлись, попрощавшись, в разные стороны, я вспомнил, что совсем забыл спросить у Сандра или у Черы о той, другой, загадочной общине, которою я собирался посетить сегодняшним вечером. Почему-то это меня жутко обеспокоило, будто я совершал страшное предательство. Просидев до самого вечера дома перед магнитофоном, размышляя о материях самых возвышенных, я подошёл на Пушку чуть раньше положенного, уселся в стороне от немногочисленной, но уже разгулявшейся тусовки и стал ждать Рамзеса.

Наконец он вывернул откуда-то, наспех поздоровавшись со всеми присутствующими, направился ко мне, жестами показывая, что нам пора куда-то поторопиться. Я поднялся ему навстречу и мы зашагали в сторону кинотеатра «Россия». На ходу я попытался прояснить грядущие перспективы;

-        Нам далеко ещё топать-то?

-        Да нет, тут за углом, на Чехова. У андеграунда, знаешь?

-        У бомбоубежища, что ли того? Конечно знаю. Только вот раньше мы туда лазали отнюдь не с благочестивыми целями. Но ведь потом его менты наглухо забаррикадировали?

-        Другой вход нашёлся. И люди там, как ты понял, теперь собираются другие.

-        Ты скажи хоть, раз уж всё равно туда меня ведёшь, кто там за главного, что меня к себе допустил, твоими молитвами?

-        Да знаешь ты его прекрасно, как и он тебя.

-        Кто ж такой?

-        Дормидонт, кто же ещё! 

 

 

Глава Пятая.

 

Мы проникли в бомбоубежище не через подъезд огромного "сталинского" дома, как это делали все когда-то, кому нужно было заныкаться на найт либо дружной компанией, либо просто с герлой, а пробравшись внутрь небольшого строения в глубине двора, напоминающего обычную трансформаторную будку, где, оказывается, тоже был запасной, видимо, на всякий военный случай, вход в подвал с массивной, как полагается, дверью, на этот раз даже слегка приоткрытой. Рамзес включил фонарик, луч которого запрыгал по ступенькам, ведущим в недра "андеграунда". Потом мы минут десять, в полной тишине, шли по коридорам, минуя множество комнат меблированных двухэтажными, такими, помнится, неудобными, нарами, лежачие места которых были сделаны из узких, с острыми краями, реек. Бывало зимой, ещё туда-сюда можно было устроиться на них, расстелив на лежбищах верхнюю одежду, а вот если тут оказывался налегке - тогда приходилось, помнится, терпеть от этих реек жуткие муки, особенно под утро, когда суровая реальность начинала вытеснять хмельную эйфорию подобных приключений. Вспомнилось, что иногда летним утром на Пушке можно было видеть целые тусовки с полосатыми спинами, руками, а порой и мордами.

Периодически Рамзес сверял свой путь по, казалось, бесконечным лабиринтам бомбоубежища с некими знаками, начертанными на стенах; приглядевшись, я убедился, что это были изображения рыб, принятые ещё первыми христианами за тайное написание имени Спасителя. Назад, к самым истокам, - подумалось мне, - здорово, на самом деле, в этом есть что-то весьма актуальное. Даже настроение поднялось и исчезло совсем чувство подозрительной настороженности, окончательно было овладевшее мною, когда я услышал от Рамзеса про Дормидонта. Хотя я никогда не имел ничего против этого вечно угрюмого персонажа, но и встречаться с ним, особенно сразу после разговора с Сандром, когда у меня могли возникнуть к нему некоторые вопросы, решать которые мне хотелось в данный момент меньше всего. Впрочем, раз уж они возникли - всё равно без них не обойтись - так лучше выяснить сразу суть их размолвки, если, конечно, я сам не догадаюсь о её причине по ходу дела. Рассуждая таким образом я и не заметил сначала, как мы свернули из коридора в одну из комнат, и чухнулся только тогда, когда Рамзес, остановившись перед нарами в самом её углу, сказал, указывая на них:

-        Садись сюда и жди. К тебе скоро придут. А я, к сожалению, должен откланяться, меня на Пушке, наверное, уже заждались. Ладно?

-        Погоди, а что, света тут нет совсем? Раньше везде огарки валялись, посвети по углам. Не сидеть же мне в полнейшей тьме здесь…

-        Свеча должна быть на краю нар, вот она, - луч фонаря упёрся в нечто вроде канделябра, сооружённого из большой консервной банки, - там же и спички.

Я зажёг свечу, попрощался с Рамзесом, и остался сидеть в уютной тишине, некоторое время прислушиваясь к удаляющимся в гулких коридорах шагам. Потом, когда они стихли, тишина стала абсолютной. Это стало опять бередить во мне всевозможные подозрения, так как раньше, когда я бывал здесь, то почти сразу можно было определить - есть тут кто-либо ещё. Любые звуки, хотя и быстро превращались тут, путаясь в углах и закоулках, в неясный гул, но всё равно были слышны достаточно далеко, обнаруживая сразу чьё-то, кроме себя самого, присутствие. Сейчас же, тишина была такая, что сразу решилолсь как-то для себя - я, почему-то, сижу во всём этом "андеграунде" совершенно один, и это меня начало раздражать само по себе, даже помимо не дававших покоя вопросов и размышлений о встрече с Дормидонтом. Ощущение надвигающейся лажи всё росло по мере моего, как мне уже казалось, идиотского сидения в одиночестве при свече, и, спустя некоторое время, показавшееся мне целой эпохой, почти достигло предела, я даже готов был взять свечу и идти искать выход, когда откуда-то, со стороны противоположной той, куда ушёл Рамзес, из неясного вначале шороха, который сам по себе меня попросту обрадовал, послышались вскоре неторопливые, но достаточно уверенные звуки шагов.

Потом на стенах заплясали отблески фонаря, а следом и сам Дормидонт появился в проёме двери комнаты, приблизился ко мне и уселся на соседние нары.

-        Здравствуй, - безо всякого выражения чувств произнёс он, - с чем пожаловал?

-        Привет, - ответил я тоже как можно безразличнее, - вот, дошли до меня слухи о твоей деятельности во Славу Христа среди нашего люда. Хотелось бы узнать подробнее, может быть и поучаствовать. Дело-то, думаю, правильное.

-        Это кому как, - уклончиво возразил Дормидонт, поглаживая длинную, от самых глаз, бороду, - каждый хочет понимать этот вопрос по-своему. А кое-кто просто враждует с нами по тому же самому вопросу. Не так ли?

-        Поэтому вы так глубоко и спрятались, - не удержался я, - но ведь Учение Христово само по себе не запрещено? Почему "андеграунд"? Надеюсь, не ради катакомбной экзотики с потёмками и рыбами на стенах?

Дормидонт ответил не сразу. Некоторое время он молча разглядывал меня, но, как мне показалось, не в поисках ответа на мои вопросы, а в размышлениях какой из ответов мне лучше всего подойдёт. Он достал из кармана сигареты, предложил мне. Мы закурили.

-        Вот ты сказал: "само по себе", - наконец начал он, пуская дымные завитушки над пламенем свечи, - а ты хоть раз задумался, насколько это сложный, прости за каламбур, сам по себе, вопрос? И особенно, как опять же ты выразился, "среди нашего люда"? Ты хоть чуточку представляешь перед какой глубины пропастью мы все стоим, пытаясь хотя бы приблизиться к ответу на такие вопросы? Или может быть тебе известны какие-то тропы, позволяющие эту пропасть миновать? А сколько вокруг сил, которые подталкивают любого, кто встал на этот путь, прямо к краю бездны? Вот какие вопросы есть у меня в ответ на твой интерес к нашей общине. Что ты можешь сказать об этом?

-        Я не совсем понял всё, что ты говорил. Наверное, это слишком пока для меня сложно. Опыту, так сказать, маловато. Я-то думал, что достаточно просто взять в руки Евангелие, а там…

-        А там и так всё ясно, - перебил меня, резко сменив тон, Дормидонт, - там ответы на все вопросы, там истина во всей красе. Читай себе, изучай, и всё? В таком случае я просто могу подарить тебе Новый Завет в личное пользование, и если ты считаешь, что таким образом ты приблизишься к Господу - посох тебе в руки.

-        Спасибо, у меня есть Евангелие. В Прибалтике подарили. Но что тогда предлагаешь ты кроме этого?

-        Тебе это точно нужно?

-        Да, я чувствую, что нужно. Поверь, я говорю совершенно искренне. Только пока не понимаю, что ты предлагаешь. И очень хочу понять.

-        Хорошо. Верю. Тогда слушай… 

 

 

Глава Шестая.

 

Было уже около полудня, когда я смог, наконец, продрать глаза и, с горем пополам приведя себя хоть в какую-то видимость порядка, выполз из дому и медленно собирая мысли в пучок заковылял в сторону ИНИОНа. На первый взгляд, если не останавливаться, конечно, на том, что я впервые позволил себе опоздать на работу более, чем на полдня, можно было решить для себя, что вчера получился просто замечательный оттяг в андеграунде. Но тут же тупым коловоротом в голову впивалась следующая, а может быть, наоборот, изначальная, но донельзя неприятная, к тому же невероятно навязчивая мысль - при чём тут, собственно говоря, Евангелие, Христос, и вообще мистика? А если и мистика - то лучше, впрочем, совсем не вспоминать, какая. Ну, гульнули, как смогли, может быть даже чуток с перебором, и можно было бы даже с удовольствием вспоминать отдельные моменты этой гульбы, некоторые - даже, несмотря на дикую усталость и гул в башке, с большим удовольствием, кабы не жутковатый осадок, порождаемый воспоминанием о первопричине всей этой тусовки. Даже гул в черепной коробке заметно усиливался, когда я пытался связать воедино начало и конец вчера происходившего. Да ещё дико саднило плечо и рёбра от треклятых реек на нарах бомбоубежища, откуда удалось выбраться лишь под утро, когда кто-то, при свете фонаря, объявил, что метро уже открылось, и несколько абсолютно непроснувшихся персонажей почти на ощупь двинулись к выходу. Как я добрался до дома и упал, не раздеваясь, в постель - я не помнил вообще. Видимо, сработал автопилот, хорошо отрегулированный на маршруте "Пушка - дом". И вот теперь предстояло первое объяснение с начальством, которое, несмотря на весь свой либерализм, ещё при оформлении предупредило, что может простить множество всякого, кроме прогулов и опозданий…

Ох! А начиналось всё так хорошо и благостно. После того, как Дормидонт прочёл мне длинную, но достаточно осмысленную проповедь о таинстве стяжания Святого Духа, для коего, по его утверждениям, недостаточно простого изучения Евангелия и следования его заповедям, но необходим обязательный настрой души, а, лучше, коллективный настрой, и моего согласия с такого рода рассуждениями, мы прошли ещё дальше вглубь андеграунда, где оказалась ещё одна, столь же массивная, как и при входе, только, на сей раз, плотно закрытая, дверь. Открыв, Дормидонт пропустил меня вперёд, а сам запер её за нами на все задвижки и засовы, обязанные, по идее, обеспечить нам полную антиядерную герметичность. Тогда я понял, почему мне казалось, что я сидел в той комнате совершенно один - теперь я ясно слышал, что где-то неподалёку находятся ещё люди. Это меня ещё больше, помню, приободрило, но несколько озадачил хорошо различимый запах травы. Этот запах усиливался по мере нашего продвижения вперёд, а когда мы оказались в большой, освещённой множеством свечей, устланной матрасами и заполненной народом комнаты - достиг предела, который немедленно реализовался в предложенный мне кем-то косяк.

Я уселся поудобнее и осмотрелся. Присутствовало человек двадцать, некоторых я знал, поэтому пришлось несколько раз раскланиваться, пока я изучал обстановку. Все сидели полукругом, лицом к одной из стен, на которой был нарисован большущий крест. Под ним располагался отдельный матрац, видимо для проповедника. Тут и там мелькали огоньки папирос, косяки ходили по кругу, дым пеленой скользил по потолку, клубясь в мерцающем свете свечей. Я оказался прав - на матрас под крестом водрузился, по восточному скрестив ноги, Дормидонт и в послушно наступившей тишине призвал к общей молитве. Она была очень длинной, на все лады восхваляющей Творца, но вполне красивой и волнующей. Начав медленно, нараспев, к концу её Дормидонт перешёл на быстрый речитатив, театрально меняя тембр голоса и воздевая при этом руки. Общее, исполненное с соответствующей моменту сильной эмоцией, "Аминь!" внезапно слилось со звучным аккордом взявшейся откуда-то гитары. Как тут-же выяснилось, их было даже две в противоположных углах помещения - за первым аккордом последовали ещё, и ещё, всё более мажорные звуки струн, перекрываемые теперь уже совсем гортанным дормидонтовским "Ааллииллуууяааа!.." Затем всё это вылилось в бравурную мелодию, под которую все присутствующие хором запели что-то об ожидании явления Спасителя на грешной и безумной, но исполненной любви земле. Это действительно было красиво и волновало подогретый травой разум, наполняя его эмоциями самыми возвышенными. Когда песня кончилась, Дормидонт опять начал молитву, на сей раз горячо благодарственную, и, как я обратил внимание, очень точно взяв нужную тональность, подхватывающую далее весь настрой собрания. Каков молодец! - подумалось мне тогда, с удовольствием отдававшемуся общему радостному порыву, подкрепляемому вновь пошедшими по кругу косяками. Следующее песнопение было посвящено пламенной любви нашей, которая - и только она - может вместить в себя сошествие Духа Святого, ради которого мы тут все собрались. Народ уже не мог просто петь - многие хлопали в ладоши в такт мелодии, некоторые колотили себя по коленям. Помещение всё больше наполнялось единым, всё усиливающимся ритмом, в который каждый вкладывал всю свою радость, любовь, благодарность и веру. Я уже почти полностью слился с остальными в этом захлёстывающем выше головы ритме, ощущая внутри просто неземное предчувствие чего-то неимоверно сладостного, вот-вот должного произойти. "Аллилуйя, Господи!" - всепроникающе отдавалось в самом сердце, стучало в висках, вибрировало в каждой клетке естества, призывая слиться воедино и раствориться целиком в самом главном явлении Божием - любви. Любви без конца и края, любви всегда, и ныне, и во веки веков. "Аллилуйя, Господи!!!"

И в этот миг, столь близкий к неведомой, но такой желанной кульминации происходящего, я, словно блеском остро отточенной бритвы, полоснувшей по остаткам сознания, был поражён в самую середину казалось бы запредельно чистой эйфории, звуком, ритмично врезавшимся прямо в центр мозга, расколов его на части, которые, в свою очередь разнесли в клочья всё единство душевного порыва, зовущего ритма, и духовного наполнения окружающего меня пространства. Это был, хотя и трудно различимый в общем хоре, но достаточно пронзительный, чтобы запомнить его навсегда, и уже никогда не спутать ни с чем другим, звук тибетских погремушек, названия которых я никогда не знал, но помнил точно, когда слышал их в последний раз. Это было в лесу над Гурзуфом.

Рассыпавшаяся на отдельные части реальность уже никак не хотела больше соединяться воедино, как бы я не старался, задержав у себя очередной косяк, оправдать эти самые погремушки чистотой помыслов происходящего действа, по идее могущего вобрать в себя всё без исключения, если оно служит Творцу. Но ничего у меня не получалось - я сидел на своём матрасе совершенно опустошённый и обломанный, коря собственную, когда-то кем-то, но раз и навсегда, покалеченность, с трудом уже воспринимая весь нестройный шум, окружавший меня во всех сторон, прерываемый, вдобавок, невнятными, никак уже вдохновляющими воплями про всеобщую любовь. Я молился только о том, чтобы поскорее закончилась для меня эта тягостная мука. Пока не услышал у самого уха шёпот, сопровождаемый приятным прикосновением к щеке длинных и мягких волос:

-        Меня зовут Магда. Пойдём со мной.

Я не раздумывая встал, ухватился за тонкие пальцы руки, зовущей меня с собой Магдалины, и направился вслед за ней в одну из соседних, погружённых во мрак комнат.

 

 

Глава седьмая.

 

-        А почему - Магда?

-        Это из Библии. Была там, рассказывали, тоже Магдалина.

-        И что ещё тебе про неё рассказали?

-        Не помню. Вообще-то меня Маргаритой зовут.

-        А кто же тебя Магдолиной назвал?

-        Сандр.

-        Сандр?

-        Ага. Мы тогда ещё все вместе тусовались. Это потом они с Дормидонтом разбрехались. Жуткая была разборка - вспоминать противно даже. Но я от Сандра с остальными свалила. А кликуха осталась вот.

-        Интересно, из-за чего они это вдруг?

-        Точно не знаю. Но думаю, что из-за того, что Сандр правильный слишком. Или мы все для него не такие. Вот, Дормидонт говорил: надо самими собой быть перед Господом, иначе лажа получится, Он всё равно всё видит и знает про нас. И любит нас такими, какие есть на самом деле.

-        Так что, от Сандра тогда все ушли?

-        Да нет, почему, остались некоторые. Им там хорошо по-своему. Но мне бы там скучно было бы.

-        Почему так?

-        Слишком там у них всё чистенько и умненько. Как в комсомоле. Я лично так не могу. Нет, притвориться можно, конечно, но ведь это не честно будет.

-        Ладно. Но я всё-таки схожу, полюбопытствую. Сандр приглашал.

-        Тогда совет тебе: не говори там никому, что у нас побывал.

-        Почему?

-        Будут тебя потом как чучело какое разглядывать. И наговорят ещё всякого.

-        А вдруг я соглашусь?

-        Не верится мне, почему-то…

Магда откинулась на спинку стула и даже захихикала, представив, видимо меня в ореоле благочестия. Да, после вчерашней ночёвки ей действительно трудно было себе подобное вообразить. Хотя меня такой её вывод чуток даже покоробил, не оставалось ничего, как признать за ней полное право на подобные выводы.

Мы сидели в "крючках" уже давно. На улице потихоньку смеркалось, под столиком стоял последний из опорожнённых батлов, предыдущий уже утащила кафешная бабка. Пора было сваливать, да только что-то в голову не приходило куда. Шляться по Стриту охоты не было, а тащиться с Магдой на какой-нибудь флэт было явно рановато. Можно, конечно, было тупо заявиться на Пушку и так же тупо скоротать там время за тусовочными разговорами, но усталость прошедшего дня была такова, что и это представлялось, в данный момент, дикой суетой.

А денёк, между делом, выдался на редкость утомительным. Утешало лишь то, что моего отсутствия всю первую половину дня никто так  не заметил. Не пришлось, следовательно, хотя бы, оправдываться и что-то врать по поводу собственного отсутствия и причин сего. Зато попал я в аккурат к полнейшему авралу по разгрузке целого трейлера всякой бумажной байды в рулонах, пачках и коробках. Да ещё и таскать всё это на себе куда-то вглубь институтской типографии. Оказывается, ещё с утра, в ожидании этой напасти, чифьё распустило народ до обеда, обрадовав перспективой попахать потом, сколько потребуется. Так что я появился чрезвычайно точно. И горбатился вместе со всеми часов до семи вечера, проклиная все свои непутёвые похождения, несвоевременный кайф, бессонную ночь, весь женский пол, и, в особенности, Дормидонта со всей его безумной шайкой богоискателей. Повинуясь, видимо, инстинкту, я даже в перекурах умудрился не проговориться коллегам о своём ночном время провождении, что теперь, после разговора с Магдой, вспоминал с ощущением лёгкого, отчасти коварного, самодовольства.

Но это уже после того, как мы плотно уселись в "крючках" и я хлебнул портвешка. А вот на стрелку с ней я приплёлся в таком печальном виде, что та, ни слова не говоря, потащила меня на ближайший бульвар, где, достав из очень красиво расшитой пацификами сумки батёл пива, молча ждала пока я наслаждался напитком, потом отдышался и медленно начал приходить в себя.

-        Так что, - сказала Магда, разглядывая меня сквозь клубы сигаретного дыма, - какие у нас планы на вечер?

-        Сложно сказать, может ты что-то придумаешь? - я опять прикинулся бестолковым и немощным.

-        Есть один вариант, наверное и тебе понравится…

-        Ежели только без лишней суеты.

-        Именно. Я тут совсем случайно набрела на забавную такую компашку. Художники, из разных всяких городов, работают дворниками, а за это их флэтами обеспечили. Это и недалеко тут. Они прикольно обосновались, а, главное, толком в Москве не знают никого, хотя и сами волосатые. Живут себе своей тусовкой. У них можно спокойно, как раз без суеты, побыть. Там и музычка неплохая. Устроит?

Мы зашли опять в Елисёв и пошли переулками в сторону улицы Герцена. Где-то сразу за ней Магда нырнула в низенькую подворотню старого дома, мы прошли вглубь заросшего кустами двора и остановились перед выходящей прямо во двор дверью. На наш звонок долго никто не открывал, но потом послышались неторопливые шаги, дверь открылась, и на пороге тускло освещённого коридора дворницкой возник растрёпанный худой силуэт с сигаретой. Человек некоторое время разглядывал нас и вдруг растопырил объятия:

-        Вот это встреча! Откуда ты тут?

Причём, обращался он явно ко мне…

 

 

Глава Восьмая.

 

Я даже сделал шаг в сторону, так как против света не мог разглядеть стоящего предо мною. И даже когда мне удалось разглядеть лицо, я не сразу понял, где мог видеть его. Пауза становилась неловкой. Но всё моментально встало на свои места, когда он, обхватив меня за плечи, спросил:

-        Ты давно с Кубани-то?

Ну конечно, я видел его в той самой мастерской, в которой я проторчал почти всю прошлую зиму. Это был некий Шурик из Волгограда - он всего-то несколько раз заруливал к своим краснодарским коллегам, но, как я заметил, был всегда у них весьма желанным гостем, даже вспомнилось, что кто-то, после его очередного отбытия, долго рассуждал об особенностях его таланта.

-        Порядком уже, - ответными объятиями я постарался скрыть момент недоумения, - а ты какими судьбами в Столице?

-        Здрасьте! Я ж тогда говорил о своих планах. Неужели ты забыл? Ты же мне ещё много всякого объяснял про тутошнее житьё…

-        А, ну конечно, - сделал я вид, что вспомнил, - просто мне казалось, что всё это так не скоро будет. Надо же!

-        Так а сколько уж времени прошло? Вот я уже и здесь, причём достаточно давно, проживаю. А вы, значит, с Магдой друзья? Ну, проходите, что мы тут стоим, проходите..

Мы прошли узким коридором, заставленным всякими дворницкими причиндалами, вглубь помещения, мимо нескольких заколоченных дверей и окон, но когда Шурик распахнул перед нами последнюю дверь, мы оказались в обычной, почти не отличающейся от краснодарской, мастерской - с мольбертом, кучей подрамников, полками с красками и кистями, массой шизовых работ по стенам, дешёвым проигрывателем с кучкой отечественных пластинок, конечно же, кушеткой в углу и столом посередине. Пустые бутылки по углам и немытая посуда на столе так же присутствовали, как обязательный атрибут бытия. Шурик немедленно поставил чайник на электроплитку и побежал куда-то ополаскивать стаканы. Магда, молчавшая всё это время, наконец не выдержала:

-        Надо же! Интересно, как это вы оказались знакомы? Где это произошло, если не секрет?

-        Это произошло, дорогая Магдалина, - я с удовольствием развалился на кушетке, - давно и далеко отсюда, но, что характерно, в точно таком месте, как это.

-        Как это? А разве так бывает?

-        Ещё как бывает. А ты откуда Шурика взяла?

-        Шла-шла, и взяла. Случайно.

-        Как и всё в этой жизни, - резюмировал появившийся с вымытыми стаканами Шурик, - это только кажется случайностью, скрывая собой неизбежную закономерность. Это надо обмыть.

-        Чаем?! - театрально взревел я.

-        Обижаешь, - столь же театрально оскорбился Шурик, - неужели ты мог себе такое представить!

И красивым жестом добыл из-за подрамников батёл сухача. Мы чокнулись, выпили, закурили.

-        Магда говорила, что вас тут целая колония, - решил я показать свою осведомлённость, - и что, все из Волгограда, все дворники-художники?

-        Не совсем так. Есть и из Владимира, и из Уфы. Просто учились когда-то вместе. И не все дворники. Кое-кто успел уже сделать в Москве неплохую карьеру. Я же тебе и это всё рассказывал тогда - как наш народ тут устраивается, и своим устроиться помогает. Некоторые уже получили прописку, снимают жильё и работают в солидных конторах. Но большинство - вот так, горбатим за "служебку". И творим в собственное удовольствие. Это же Москва, не наши провинции, можно подпитывать себя сколько влезет - консерватория, театры, выставки. Всё о чём мечтали, пока учились!

-        Прямо как импрессионисты когда-то в Париже?

-        Так другого пути для настоящего творчества с тех пор никто так и не придумал. Да и не надо, наверное.

-        А если как Гоген, на Таити? Ну, за неимением Таити, хоть к чукчам куда-нибудь? Не вдохновляет?

-        Гоген перед этим Парижем так надышался, - Шурик даже насупился, - что мог уже себе всё позволить. А у нас это всё ещё впереди.

-        Не обижайся, я просто завидую. И что, всегда вы все вместе? Так гуртом и тусуетесь?

-        Это вы "тусуетесь", - ещё больше насупился Шурик, - а мы трудимся, честно обеспечивая себя необходимым, духовно насыщаемся, и творим по мере своих талантов. А потом история рассудит, насколько это было кому нужно.

-        Верю, потому и завидую. И это правда, что нам, несчастным, кроме тусовки в жизни и не осталось ничего. Так что не обижайся. Давай лучше ещё выпьем за вас. И музычку бы поставил бы, что ль?

Шурик опять засуетился, в результате чего на столе оказалась ещё бутылка сухача, а на проигрывателе - шестая симфония Чайковского.

-        А повеселее ничего нету, - Магда начала откровенно скучать, - вы всё разговариваете о своём, а я с сухача и классики спать хочу уже…

-        Желание дамы - закон!

Произошла ещё одна суета, на столе появилась четвертинка водки, банка шпротов, и Чайковского сменил Юрий Антонов. Но как-то вдруг не о чем стало разговаривать. Расспрашивать расхотелось, а рассказывать что-либо нам Шурик, видимо, считал лишним. Некоторое время, выпив водку, мы сидели делая вид, что наслаждаемся советской эстрадой. Вдруг Шурик звонко хлопнул себя по лбу и вскочил из-за стола.

-        Совсем забыл! Собирайтесь, пойдём со мной - не пожалеете!

-        Куда ещё?

-        К Богдану.

-        Какому ещё Богдану, - потянулась Магда, - к Хмельницкому?

-        К Богдану Шелепе. Неужели не знаете такого?

-        А кто это, - Магда нехотя погасила сигарету, - тоже художник?

-        Да вы что? У него даже выставка была собственная. Он уже, можно сказать, знаменитость. Как можно не знать Богдана Шелепу? Не понимаю.

-        Прости, - я счёл необходимым оправдаться за наше такое невежество, - я просто в Москву сам недавно вернулся, поэтому не в курсе. А где, говоришь, у него была выставка?

-        В Бирюлёве, в каком-то ДК. Но там и все наши побывали, и много из московской знающей публики. А уж разговоров сколько потом! Он действительно гений. Сейчас так никто и не пишет. Каждая его работа - шедевр. Говорят даже сам Зверев его хвалил.

-        Вот Зверева знаю. Раз уж он хвалил - тогда всё в порядке. Зверев - это голова.

-        Неужели знаешь, - недоверчиво покосился Шурик, - интересно, откуда?

-        Случайно пришлось бывать в одних компаниях. Правда, там не рисовали, а бухали всё больше, но тоже - художники.

-        Ну вот, - оживился Шурик, - значит ты в курсе. Вам просто повезло, что вы сегодня ко мне зашли - как раз сегодня у Богдана сборище. Я вас туда проведу, заодно и с нашими познакомлю. Впрочем, Магда многих у меня видела раньше. Но там будет весело. Богдан - он ещё и мастер хеппининга.

-        А далеко это отсюда? - Магде явно не хотелось никуда идти.

-        Нет, только на троллейбусе проехать, рядом с "Ударником", в переулках.

-        Тогда там же, в Гастрономе, и затаримся, - пришла мне в голову трезвая мысль, - не являться же с пустыми руками к гениям.

Обсуждая последнее предложение мы и вышли в совсем уже тёмный двор. Спустя некоторое время, переехав на троллейбусе через Москву-реку, посетив работающий допоздна Гастроном и перейдя ещё через мост канала, мы, пройдя несколько кварталов узких улочек Замоскворечья, оказались опять в таком же тёмном и обширном дворе. Несколько подъездов в нём были проходными - я это знал и раньше - пройдя через них можно было оказаться в соседнем дворе и выйти на другую улицу, срезав, тем самым, значительную часть пути в сторону Ордынки, прямо к остановке автобуса.

Вот в один из этих парадняков Шурик нас и повёл. Там было совершенно темно. Мы держались позади его, не зная, куда он нас поведёт - наверх к лифту или насквозь, в соседний двор. Но он, пройдя прямо, остановился у маленькой двери под самой лестницей. Приглядевшись в темноте я заметил, что в центре этой двери имеется что-то вроде стеклянного окошка  средних размеров, слабо освещённого изнутри. Шурик нащупал сбоку кнопку и позвонил. В ответ на звонок за окошком отползла в сторону шторка, и оно наполнилось вдруг ярким, но каким-то мутным, состоящим из шевелящихся разводов, светом. Мы приблизили к нему свои лица, пытаясь разглядеть, что там, внутри, но внезапный взрыв дикого хохота, раздавшегося оттуда, заставил нас дружно отпрыгнуть обратно в темноту. Многоголосое ржание за дверью не стихало, и в такт ему шевелились разноцветные разводы в похожем на психоделический аквариум, совершенно шизоидно светящемся во мраке подъезда, оконце.

 

 

Глава Девятая.

 

Наконец, под нескончаемый хохот, дверь открылась и мы вошли внутрь. Перед нами оказалось достаточно обширное помещение, посреди которого стоял большущий стол, обильно уставленный выпивкой и закуской. Вокруг стола сидели и дико ржали, глядя на нас, полтора десятка человек самой, как мне сначала показалось, разнокалиберной публики - начиная прилизанными, одетыми в приличные костюмы, комсомольскообразными хлыщами с подружками в белых кофточках и пучками на головах, и заканчивая бородатыми мужиками в обнимку с декаденствующими барышнями в шляпках. На одной, курящей сигарету через длинный мундштук, шляпка была даже с вуалью, и жирная мушка на щеке. А во главе стола, в самой глубине комнаты, восседала личность просто замечательная - с всклокоченной бородой, в пиратском, явно театральном камзоле, но вместо треуголки на башке у него была, почему-то, большая кепка из искусственного меха. Как я сразу догадался, это и был хозяин, "гений авангарда" - сам Богдан Шелепа. Он тоже ржал как жеребец, скаля здоровенные зубы и размахивая над столом вилкой с солёным огурцом, держа в другой руке, разумеется, гранёный стакан с водкой.

Когда веселье чуть стихло, нам предложили сесть к столу, налили, и придвинули тарелки с едой. Только тогда я сообразил посмотреть на дверь - что же за "окошко" такое всех так развеселило при нашем к нему приближении. Оказалось, это была просто наполненная водой линза, какие применяли в старых телевизорах с маленьким экраном - она была встроена в дверь выпуклой стороной внутрь, поэтому снаружи можно было видеть лишь размытые цветные пятна. А если смотреть изнутри - всё, что оказывалось перед ней, представало в увеличенном, да ещё чуть перекошенном виде. Действительно, весело мы смотрелись отсюда… Сейчас линзу вновь занавесили плотной тканью, в ожидании, как я решил, следующих визитёров.

Выпив и закусив, я внимательнее присмотрелся к сидящим за столом. Ни одного знакомого лица. Да и в такой компании, честно сказать, мне редко приходилось бывать. Уж на что в Краснодаре у ребят собиралась компания, да и мало ли ещё где и с кем приходилось сидеть за одним столом, но столь, казалось бы, далёких друг от друга персонажей я вместе и представить себе не мог. Причём - это даже озадачило - и каждый в отдельности, и все вместе - эти люди вызывали во мне совершенно необъяснимую неприязнь. Может быть, сказывалась обида за розыгрыш при входе, может ещё что - я никак не мог сам для себя это определить, но неприязнь росла с каждой минутой, и ничего я не мог с собой поделать. Даже обрывки застольного разговора, самого обычного - о выставках, ценах на краски, проблемы с мастерскими, просто городские богемные сплетни - всё казалось мне неестественно вычурным, оттого ещё более противным.

Чтобы отвлечься, я стал разглядывать хозяина. Но и здесь весь его театральный колорит явно портила дурацкая мохнатая кепка. Я такие видел только на рынках, на головах торговцев зеленью. А тут ещё сидящий рядом Шурик постоянно, с момента нашего прихода, нашёптывал мне на ухо список достоинств каждого из этой стрёмной компании. Почти все оказались его бывшими сокурсниками, в разное время осевшими в столице. Всё как один - гении в живописи, графике и, конечно же, поэты. Особенно он напирал на то, кто какое положение сумел занять, зачастую, вовсе не связанное с искусством, как таковым, но зато, как я понял, дающее массу возможностей для свободного полёта творческого духа. Увидев, что я изучаю Шелепину кепку, он изрёк:

-        А знаешь, никто никогда его не видел без кепки. Говорят, - он тихо хихикнул, - он и с подружками в ней спит!

-        Это подружки такое рассказывали? Врут, наверное.

-        Нет, не врут. Всем до ужаса интересно знать что у Богдана под кепкой.

-        Голова, не иначе…

-        Понятно, - хихикнул вновь Шурик, - но какая?

-        А что, - я чуть не подавился от догадки, - подозревают наличие рогов?

-        Кто знает…

-        Тогда проще расспросить его подружек на предмет обнаружения хвоста и копыт. Или он обуви со штанами тоже не снимает никогда?

-        Надо же, мы и не подумали… Это идея!

Разговор этот меня вовсе доконал. Я уже был готов, выпив очередной стакан, попросить Магду притырить незаметно в сумку батёл, и покинуть на фиг это сборище бесоискателей, но в этот самый момент Шелепа встал, постучал вилкой о стакан, требуя тишины, и изрёк:

-        Внимание, господа! Приближается кульминация нашего нового хеппенинга под названием "Мурло мещанина". Прошу всех соблюдать соответствующую моменту тишину и спокойствие.

Всё сдвинулись плотнее вглубь комнаты, повернувшись лицом к двери. Верхний свет погас, зато включились два софита под потолком, направленные на дверь. Кто-то отодвинул занавес линзы в сторону, наступила тишина. Какое-то время все так и сидели, уставившись в телевизионную линзу, но вскоре снаружи, в проходном подъезде, раздались шаги. Они приблизились, стали медленнее, и вдруг во весь "экран" появилась чья-то гипертрофированная харя с любопытно выпученными глазищами. Удержаться, при виде такого было просто невозможно. Всё просто грохнули, кто-то даже упал со стула. Харя мигом исчезла.

Хохот перешёл в стоны и начал уже стихать, когда в линзе появилась очередная рожа, ещё чуднее первой. Произошёл очередной взрыв эмоций, но стих он куда быстрее - жутковато застывшее лицо в линзе и не думало исчезать, зато над бровями его стал ясно виден козырёк, а чуть выше - милицейская кокарда. Тут же раздался и громкий стук в дверь.

 

 

Глава Десятая.

 

Мы шли с Магдалиной по мосту через Москву-реку и никак не могли успокоиться, вспоминая все перипетии минувшего вечера. Мы смеялись от души, и редкие ночные прохожие, либо туристы, любующиеся открывающейся с моста панорамой Кремля, оборачиваясь, не могли сдержать улыбки при виде нашего веселья. Действительно, нам было оглушительно весело оттого, что мы уже не среди гостей Богдана Шелепы, а идём по ночной Москве куда глаза глядят и можем только вспоминать весь тот бред, свидетелями которого мы были совсем ещё недавно.

Впрочем, тогда, когда пришлось открыть дверь и в комнату мрачно и не торопясь вошли три милиционера, всем было не до смеха. Хотя я и еле сдерживал его, заметив, что морда главного мента оказалась в жизни точно такой же, какой мы её увидели через линзу. Видимо, что-то исказить в ней было просто невозможно. Да и остальные были ему под стать - угрюмо и насторожено встали они в проёме двери, разглядывая сидящих за столом. Потом, потребовав предъявить документы, они двинулись вдоль стола, внимательно сличая фото на паспортах с оригиналами. Все молча сносили эту процедуру, только некоторые из барышень, копаясь в ридикюлях, напустили на себя вид мучениц за веру. Один только Шелепа попытался что-то крякнуть, но главный, видимо участковый, просто показал ему здоровенный кулак и тот немедленно умолк. Я понял, что они давно и неплохо друг друга знают, и взаимопонимание у них полное. Когда проверяющие были уже в самой середине проверяемых, и очередь дошла до одного из хорошо прикинутых хлыщей, ситуация вдруг резко изменилась - только увидев его документы и переглянувшись между собой, менты неожиданно взяли под козырёк, мерзко разулыбились, и, выразив пожелание проводить досуг потише, двинулись к выходу. Но тут произошло нечто ещё более непредвиденное - на "экране", в этот самый момент, возник очередной, ещё чуднее всех предыдущих, лик, так как он ещё и орал из-за двери что-то, вращая огромными глазищами и разевая пасть, полную кривых зубов. Увидев это, менты просто рухнули на свободные стулья, секунду-другую обдумывали увиденное, а потом дружно заржали, гулко хлопая друг друга по погонам, коленям и спинам. Вслед за ними хохот охватил и всех остальных. Даже когда дверь распахнулась и внутрь вбежал плюгавый мужичок, продолжая что-то кричать и размахивать руками, смех не только не стих, а перерос уже в массовую истерику со слезами, падениями, красными рожами и икотой…

Только потом, когда все, включая ментов, в изнеможении похрюкивая, начали медленно приходить в себя, только тогда выяснилось, что мужичонка этот - сам начальник ДЭЗа, который и вызвал сюда наряд милиции по жалобе одного из жильцов этого дома, как на грех, первым попавшимся в наш "телевизор". Начальник на протяжении всей истерики продолжал кричать, стучать кулаком по столу, потом прибежал ещё и тот обиженный жилец, да не один, а с соседями, привлечёнными шумом в подъезде. Наконец, и ментам, и нам всем удалось выслушать все их претензии, после чего стражи порядка опять сделали суровые лица и предложили всем, кроме хозяина, разойтись. На требования начальника и жильцов немедленно отправить всех нас в кутузку, участковый только шепнул что-то начальнику на ухо и вопрос этот оказался исчерпан. Все засуетились, собираясь на выход. Мы с Магдой вышли одними из первых, умудрившись в общей суматохе притырить в обширную Магдалинину сумку целых три батла, и, несмотря на призывы Шурика отправиться куда-то вместе со всеми, быстро оторвались от коллектива, и удалились проходными дворами Замоскворечья восвояси.

-        Ну что, - спросила Магда, перевешивая на меня увесистую сумку, - как тебе вся эта компания?

-        Жуть.

-        Почему? Вроде было весело…

-        Ситуация оказалась весёлой. А компания - жуткая.

-        Как же так? - Магда даже чуть надулась: Ведь они же эту ситуацию и создали?

-        Это ты о линзе?

-        Ну да. Ради этого Богдан всех и собрал. Разве не так?

-        Вставить линзу от телека вместо глазка в дверь - прикол, действительно, неплохой. Это правда. Но позвать к себе развлекаться таким образом можно было кого угодно. От этого же ничего не изменилось бы?

-        Наверное.

-        Так вот те, кого этот Шелепа собрал у себя мне и не понравились.

-        Он собрал своих старых друзей, с кем учился ещё. Разве ты не понял?

-        Видимо поэтому я чувствовал себя чужим там. И это меня обламывало.

-        Так ты каждый раз обламываешься, когда в незнакомой тусовке оказываешься? Может поэтому и у Дормидонта сидел такой скучный?

-        Вовсе нет. Причём, там всё было строго наоборот - народ был весь свой, а ситуация обломала. А тут - всё чужое какое-то. Со мной, как раз, такое не так часто бывает - обычно я легко вписываюсь в любой коллектив. Но тут - сам не пойму, в чём дело…

-        А мне всегда хорошо, когда весело.

-        Я рад за тебя.

-        Между прочим, эти художники вечно что-нибудь такое выдумывают. С ними, как раз, не соскучишься.

-        Да я и не против. Я ведь только о своих собственных догонах говорю.

-        А Шелепа - особенный выдумщик. И картины у него такие же - голову свернёшь, пока догадаешься, что он там нарисовал такое. Остальные только учатся у него.

-        Особенно один, тот, что с ксивой, которая так ментов озадачила…

-        Подумаешь! Ты что, конторщика впервые увидел? Сам же рассказывал про своего приятеля-эстонца. Свой в доску конторщик - это просто клад в любой ситуации! Согласен?

-        Конечно. Наверное, ты права.

Я вдруг почувствовал, как нестерпимо я соскучился по всей той чухонской компашке - Старки, Арво, Чуде… Резко захотелось в Таллин. Я даже чуть было не предложил Магде сорваться туда прямо сейчас. Но вспомнил о работе, о всяких других своих заморочках, и порыв утих. Тогда, естественно, захотелось выпить. Прямо сейчас.

-        Магда, давай бухнём.

-        Прямо тут?

-        Ну да, с видом на Кремль.

-        Из горла и без закуски?

-        Конечно.

-        А давай!

Мы облокотились на гранит моста, откупорили батёл и отхлебнули, глядя на воду под нами, в которой бултыхались отражения звёзд Кремля. Водка приятно согрела нутро, настроение поднялось, но оставалось ощущение чего-то невыполненного. Тяжесть в сумке только стимулировала это ощущение. Я решил, что Магда скорее решит эту проблему:

-        Так дальше куда двинем?

-        Не знаю… Ты же, кажется, тишины хотел и покоя?

-        Хотел. Только вот как-то сегодня с этим проблемы у нас получились.

-        А ты Яшку знаешь?

-        Это из Минска который? Тот, что в Израиль собрался?

-        Ну да. Он тут, на Сивцевом Вражке флэт снимает.

-        Так давай зайдём. Он тихий.

-        Давай. Только его сейчас нет - он домой рванул, документы какие-то оформлять для выезда.

-        А у тебя что - ключи его?

-        Нет, но там можно по карнизу из подъезда до его окна дойти. Он сам мне показал, на всякий случай. Смогёшь?

-        Запросто, - сделал я грудь колесом, - какой там этаж?

-        Седьмой…

-        Ерунда, - я хлебнул ещё водяры, - показывай дорогу.

Пройдя ночными улицами через Кропоткинскую, мы продолжили путь совершенно пустыми арбатскими переулками, и очень, как мне показалось, скоро, вошли в подъезд большого старого дома. Поднялись в лифте на седьмой этаж, где Магда, открыв окно, выходящее во двор, показала мне в какую сторону мне предстоит идти по карнизу. Стараясь не смотреть вниз я прикинул, что надо сделать всего-то пару шагов, и что форточка нужного окна гостеприимно открыта…

Вскоре мы уже по-хозяйски расположились в Яшкиных апартаментах, достав из холодильника необходимый закусь, а из серванта - почти хрустальные фужеры. Магда включила негромкую музыку и стало совсем хорошо.

-        Завидую я Яшке, - примлевшая Магда свернулась калачиком в кресле, - скоро свалит он из этого Совка.

-        Хе! Да ты знаешь хоть, зачем он туда отправляется?

-        Жить наверное. Там тепло, пальмы, море…

-        А то, что он в десанте служил - ничего тебе не говорит?

-        Я даже не знала, что он вообще в армии служил. Он же тихоня. А что?

-        Так вот, открою тайну, он туда едет дальше в армии служить. Только в ихней.

-        Это ещё зачем?

-        Говорит, его дядьку арабы шлёпнули там. Вот он, типа, мстить хочет.

-        Это Яшечка-то наш мститель? Даже в голову не пришло бы мне такое. Может его контузило в десанте нашем?

-        Этого я не знаю. Только то, что он за дядьку своего воевать рвётся - это точно. Даже не за Землю Обетованную. Я, говорит, её не видел и не знаю - я, говорит, тут родился. А вот за родича своего - всех там, кого надо, поубиваю. Вот так.

-        Зов крови наверное…

-        А может просто приключений ищет? Вроде Че Гевары?

-        А дядька как же?

-        Дядька - предлог.

-        Вот тебе и Яшка-тихоня…

Мы уже давно спали, когда до меня дошло, что я слышу голос, вопрошающий во тьме:

-        Кто там?

-        Мы, - ещё во сне ответил я, - открывай!

-        Сам открывай, - потребовал голос, - тут цепочка…

Я мигом проснулся, но ещё не совсем соображая, что делаю, вышел в коридор и зажёг свет. В приоткрытую, с наброшенной цепочкой, дверь был виден Яшкин нос.

-        На фига нужно было на цепочку закрывать, - ворчал он, - я бы и сам вошёл.

-        Прости, это Магда, наверное, машинально закупорилась.

-        А, так вы с Магдалиной тут, - успокоился, входя, Яшка, - а уж решил, что весь центровой тусняк уже здесь заселился.

-        Не волнуйся, она только мне, по секрету, путь указала. Пойдём на кухню, пусть спит, отметим встречу...

На кухне Яшка достал опять что-то из холодильника, я добыл из-под стола недопитую водку, а он, усмехнувшись, вытащил из-за плиты батёл портвейна. Налили.

-        Так что, - окончательно продрал глаза я, - со свиданьицем?

-        Не только. Заодно и отвальную.

-        Как это?

-        Всё. Завтра, а точнее - сегодня уже, вечером, отбываю на родину предков.

-        Ух ты! Как мы вовремя тебя тут застали! Это действительно стоит обмыть.

-        Это точно…

За окном медленно светало. Выпив и закусив, мы закурили и долго сидели молча, разглядывая постепенно появляющиеся из серой мглы силуэты крыш арбатских особняков, домиков, потом домов побольше, и, наконец, величественные контуры высотки, замкнувшей собой ломаный горизонт предрассветного московского неба.   

 

 

Глава Одиннадцатая.

 

В дальнем углу уютного внутреннего дворика ИНИОНа, располагавшегося в старинном особняке рядом с Библиотекой им Ленина, в тени таких же старинных деревьев, на нашей любимой лавочке, было хорошо и тихо. Можно было чуток покемарить пока никто не догадался сюда заглянуть. Две бессонные ночи подряд - веский повод дать себе лишнюю минутку покоя. Главное - на работу сегодня явился я строго вовремя, даже немного раньше, срочных дел чифьё ещё не придумало, посему я с чистой совестью дремал, вытянув ноги, в тенистой утренней прохладе, скрытый от посторонних глаз штабелями каких-то ящиков. Мне даже успело присниться что-то очень доброе и ласковое, но тут, к великому моему неудовольствию, чьё-то, пусть даже и тактичное, покашливание вернуло мне в реальность. Я с трудом продрал глаза и осмотрелся. На краю лавочки сидел Чера, внимательно меня разглядывая. Пришлось принять почти вертикальное положение и с чувством потянуться.

-        Ты так блаженно дрых, - улыбнулся Чера, - что пришлось сделать над собой усилие, чтобы решиться разбудить тебя.

-        Лучше бы ты решился на этот шаг как можно позже.

-        Прости, без особой нужды мне бы и в голову не пришло тебя беспокоить…

-        А что, халтурка подвалила?

-        Нет, с этим пока всё в порядке.

-        Что же тогда?

-        Сандр звонил. Сказал, что сейчас будет у нас. Ты ему зачем-то нужен.

-        Прямо вот так срочно?

-        Судя по всему - да.

-        Ума не приложу, - продолжал ворчать я спросонья, - что может быть такого срочного у него ко мне в это время?

-        Не знаю. Мне он не стал ничего говорить. Только спросил - тут ли ты.

Тем временем стал подтягиваться остальной народ, уже отметившийся на рабочих местах, и заслуживших, тем самым, право на перекур. Последним подрулил Игого, обратив всеобщее внимание на свою совершенно опухшую физиономию. Даже я через силу пытался усмехнуться, глядя как он пытается растопырить заплывшие глаза. Видно, и ему этой ночью поспать не пришлось. Сообразив, наконец, что все в сборе, Игого, усевшись против всех на ящик, попросил чуточку внимания, обещав рассказать такое…

-        Надеюсь, не настолько стрёмное, чтобы испортить всем настроение? - поинтересовалась кто-то из девиц.

-        Ну, если только не считать того, что меня ночью чуть не сожрал крокодил…

-        Что?!

-        Ты, видать, ночью побывал в тропиках?

-        Или в Москве-реке стало так опасно?

-        Приглючилось, видать… Признавайся, что сожрал такое?

-        Ша, пипл, - Игого повелительно взмахнул рукой, - никаких галлюцинаций, крокодил был самый что ни на есть настоящий!

-        Так где он на тебя напал?

-        В зоопарке. Но и крокодил - не самое прикольное во всей этой истории…

-        Ну, тогда давай, рассказывай.

-        Так вот. Вчера встретились мы со Спрутом. А он и позвал меня к себе в зоопарк - там вчера зарплату давали, ну, решили мы с ним это дело и отметить. Ему как раз дежурить надо было. Вот мы дождались, пока все уйдут, я в магазин слетал, запаслись как надо, Спрут магнитофон приволок, и сидим, значит, в его сторожке, кайфуем. Потом к нам ребятки, которые с пони работают, пришли, тоже не пустые. Где-то в полночь тяпнуло им нас на пони покатать. Это было что-то! Ночной зоопарк, зверюги всякие в клетках шевелятся, рыки отовсюду, сопение, посвисты… А мы - на тележке, в которых детей возят, среди всего этого, будто по Африке какой, катаемся, портвейн прихлёбываем. Кайф! А тут ещё девицы из террариума дежурные подвалили - у них там девичник целый образовался, так они решили и нас к себе позвать. Террариум - если кто забыл с детства, это огромная такая искусственная скала посреди зоопарка, вокруг неё ещё большие открытые вольеры с медведями, тиграми, львами, разделённые между собой стенками, вроде как отроги той скалы; а внутри - винтовая лестница для посетителей, вдоль которой за стеклом сидят всякие разные гады и прочие пресмыкающиеся. Ну, а совсем внутри есть ещё одна, тоже винтовая, только совсем узкая лестница для персонала, куда задние стенки террариумов с гадами выходят, откуда их кормят, чистят и лелеют. А на самом верху - комнатка для дежурных. Окошко этой комнаты видно, если на скалу издалека смотреть - на самой почти макушке. Вот девки нас туда к себе и пригласили веселье продолжать. Там у них весьма уютно оказалось - стол, диванчик, даже плита газовая. Мы из Спрутовой сторожки быстренько мафон и бухло перетащили, а хозяйки, тем временем, картошечки почистили, ещё каких-то овощей из звериного, разумеется, рациона, и всё это поставили на плиту жариться на огромной такой сковороде, чтоб на всех, значит, хватило. Забегая вперёд, скажу, что сковорода та была без ручки, а брать её надо было чапельником - такой отдельной ручкой с зацепкой за край. Я ещё попробовал, когда хотел помочь картошку перевернуть, так чуть не опрокинул всё - такой этот чапельник не цепкий оказался. Или сковородка для него просто слишком велика…

-        Что ты про сковородку заладил, про крокодила рассказывай!

-        Будет сейчас вам и крокодил. Он уже, как вы поняли, совсем рядом. Так вот, когда девки меня от плиты отогнали, то сели мы со Спрутом и прочими мужиками на диванчик в углу, и решили размяться чуток портвешком, для аппетиту. Хорошо так размялись, да вообще всё было хорошо - музычка орёт, девки хлопочут, бухла море, сковородка уже скворчит и пахнет вкусно так…

-        А крокодил-то где?!

-        Так вот тут-то он, оказывается, и был!

-        Где - тут???

-        Прямо рядом со мной. Я уже не помню, почему все мужики куда-то отвлеклись, а сижу себе в углу диванчика, балдею. Вдруг, вижу - прямо около руки моей дверца в стене, причём на простой крючок закрыта. Ну, я как-то машинально, этот крючок открыл и за дверцу-то заглянул. А там - он. Крокодил. В метре с небольшим, наверное, от меня. Лежит, лужа у него там своя, типа озерко, и на меня смотрит. А я - на него. Оцепенел от неожиданности. Потом он приподнимается на лапах и в мою сторону шагнул. Ему ещё шага два до меня оставалось. А я сижу, смотрю на него и не шевелюсь почему-то. Как кролик с удавом, наверное. Тот уже и лапу другую приподнял, чтобы дальше шагать… Но тут Спрут, сшибая стулья, кааак прыгнет ко мне. И на лету прям дверцу у крокодила перед носом захлопнул! Да и мне по башке - хлоп! А кулачищи-то у него, сами знаете…

-        Большой хоть был крокодил тот?

-        Не очень. Но морда с зубами вполне достаточная. Мне потом доходчиво все объяснили, что ежели бы он оттуда вылез, то у нас были бы большие проблемы, чтобы его обратно загнать. А уж тяпнул бы кого-нибудь непременно…

-        Тебя бы и тяпнул.

-        И поделом - не фига нос совать повсюду…

-        Да я же не специально. Мне представлялось, что крокодилов под более надёжными запорами держат. А тут - крючок. Но, как я предупреждал, это не самое забавное происшествие в эту ночь было. Не успели мы после крокодила успокоиться, как вдруг - звонок по местному телефону. Ленка, которая дежурила, трубку взяла, выслушала, а потом как закричит нам: "Шухер, прячьте тут всё, дежурный зам.директора с проверкой пришёл!" И убежала вниз, дверь открывать. Мы, конечно, батлы попрятали, музыку вырубили, морды трезвые сделали, и сидим, ждём что будет. Заходит, значит, зам.директора, да ещё с двумя ментами, и давай орать - музыка, видите ли, на всю округу орёт, зверям спать мешаем, пьянку устроили… Короче, выгнал он нас всех оттуда и ключи отобрал. А менты ещё и до ограды проводили. Мы конечно, чуть погодя, через дырку обратно вернулись, собрались у Спрута в сторожке, думаем, что же делать дальше. Всё бухло наверху осталось - жалко. Подошли к скале, на окошко вверх смотрим, а перед нами, в вольерах, львы да тигры сидят и во тьме порыкивают. Прикинули - залезть туда, в принципе, можно по отрогу, что вольеры с хищниками разделяет, только уж очень стрёмно. Стоим, переглядываемся. Тогда, вдруг, Ленка, что там работает, ни слова не говоря, на отрог этот каменный - скок, и полезла наверх. Да так ловко, будто только этим всегда и занималась по ночам. Смотрим - она уже окошко открыла и внутрь забралась…

-        Выходит, - не удержался я, - не один я сегодня ночью по окнам лазал.

-        Не перебивай, - зашумели на меня все, - ну, и что дальше-то?

-        Дальше - самый прикол. Мы-то думали, что Ленка зацепит пару батлов и спустится, а она, врубитесь, появляется из окошка со сковородой этой, на чапельнике, от сковороды пар идёт, а в другой руке два батла, под мышками - тоже батлы, да ещё из карманов куртки горлышки торчат. И вот в таком вот виде начинает она спускаться на заду по камням вниз. У нас у всех аж дыхание спёрло, а хищники, с одного боку - львы, с другого - тигры, к перегородке подошли, сели, смотрят снизу внимательно и слюни уже пускают: кому из них всё это богатство достанется. Так и таращились мы все на Ленку с трёх сторон, пока она до низу не доползла. Тут, конечно, подбежали мы к ней, давай из рук её, да из подмышек, всё принимать, загуготели радостно… А она, когда отдала всё, только рукой махнула: "Эх вы, мужики…" И, вдруг, как заревёт! Чуть не до утра её успокаивали… Во - герла!!! А вы говорите - крокодил!

-        Всё правильно, - затарахтели девицы, - разве от вас прок какой есть? Да кабы не мы…

Тут я заметил, что в стороне от всех, прислонившись к дереву, стоит Сандр, и, ухмыляясь в бороду, слушает. Увидев, что я его заметил, он махнул мне рукой, приглашая, как я понял, отойти с ним в сторону. Мы вышли на середину двора.

-        Доброе утро, - улыбаясь сказал Сандр, - сногсшибательная история, не правда ли?

-        Да уж! Я слышал, у тебя ко мне какое-то срочное дело?

-        Не то, чтобы очень срочное, но и откладывать его не хотелось бы.

-        Так что же такое?

-        Ты не хотел бы, - Сандр пристально на меня посмотрел, - если у тебя есть время и желание, конечно, съездить в Таллин?

 

 

Глава Двенадцатая.

 

Я молчал, не зная даже, что и сказать в ответ. Моментально всколыхнулись где-то внутри и словно горячей волной прошлись по сознанию мои ночные ностальгические искушения, которые я тогда, даже будучи во взведённом, готовым на любые подвиги, состоянии, достаточно просто смог погасить одним только перечислением недоделанных здесь, в Москве, дел. Но, что больше всего меня озадачило сейчас - в числе наиболее сдерживающих факторов ночью для меня чуть не самым главным был именно Сандр, точнее, его община и перспективы деятельности, которые он же сам передо мной и открыл в прошлую нашу встречу. Тем более, что после посещения Дормидонтовского тусняка и разговоров с Магдой на эту тему, я для себя твёрдо решил, что на данном этапе дела более меня устраивающего в моих духовных терзаниях мне просто пока и не найти. Остальное - работа, дом, кое-какие планы сугубо личного характера, тоже, разумеется, имели место быть в моих ночных рассуждениях, но, всё-таки, главной причиной никуда не дёргаться из Москвы я сам для себя установил взаимоотношения с общиной Сандра, в которых мне просто необходимо было разобраться, сопоставив их с собственными претензиями к делу, о котором мы с Сандром говорили. Причём, положа руку на сердце, я хоть и отмёл героически в сторону дикое желание бросить всё и рвануть к друзьям, но некое беспокойство, на уровне подсознания, всё же оставалось. Предутренние разговоры с Яшкой тоже чуть кольнули в самое нутро синдромом провожающего, и даже когда я кемарил на лавочке, перебирая в полудрёме свои ночные подвиги, какое-то почти неощутимое желание дороги не оставляло меня. Я даже решил, что это была просто адекватная реакция на зрелище безумствующих в Столице провинциалов, готовых, прикрываясь якобы большей свободой самовыражения, зубами впиться в проржавевшие трубы своих дворницких, лишь бы кто-нибудь, даже походя, признал за ними право на метрополию столичного духа - пусть это будут хоть менты, случайные прохожие, или их дворницкое начальство…

-        Вижу, что несколько озадачил тебя своим предложением, - пожал плечами Сандр, - просто я слышал, что у тебя там много хороших друзей и хотел совместить приятное с пользой…

-        Честно говоря, озадачил. Я тут как раз заморочился, как мне лучше обустроить своё бытие, и поездки куда-либо, поэтому, не планировал. А в чём, собственно говоря, дело?

-        Может быть обсудим это в нашем любимом кафе? Догадываюсь, что крепкий кофе тебе совсем не повредит.

-        Да, - я нашёл в себе силы ухмыльнуться, - процесс обустройства бытия порой бывает труден…

За тем же самым столиком, после купленного мне Сандром кофе с коньяком, я, закурив и расслабившись, оказался вполне готов к разговору на любые, пусть самые неожиданные для меня темы.

-        Прости, что я так тебя огорошил, - Сандр склонил голову над кофе, - но я и не собирался рушить твои планы. Речь идёт всего о двух-трёх днях, вместе с дорогой туда и обратно.

-        А зачем, - от души совсем отлегло, - если это не секрет?

-        Почти секрет. Надо, не особо афишируя, привести сюда небольшую посылку. Но я даже могу тебе сообщить, что будет там - Евангелия. Из Финляндии. Так что можешь считать это поручение службой Господу.

-        Это другое дело. А когда надо там быть?

-        Уже завтра. Человек только проездом в Таллине, надо успеть.

-        Но работа…

-        Если я сейчас попробую договориться с твоим начальством о кратковременном отпуске за свой счёт - ты согласен?

-        Конечно, - в душе у меня запели фанфары, - только вот финансовый момент решу, думаю, это быстро, и я полностью готов!

-        Об этом можешь тоже не беспокоиться. Это моя забота.

-        Ого! Это уже серьёзно. Ни разу не ездил в Прибалтику за казённый счёт. Получается - это командировка?

-        Да. Будут даже командировочные. Правда, небольшие, но на жизнь вполне хватит.

-        Это лишнее. У меня там полгорода друзей. Не пропаду.

-        А вот с этим я попросил бы быть немного поосторожнее. Ты, конечно, можешь повидаться с друзьями, но не надо быть зависимым от ситуации, если есть своё дело. Правильно?

-        Согласен, но я и не собирался…

-        Тогда, - неожиданно перебил меня Сандр, - будем делать всё, как положено.

-        Хорошо.

-        Итак, завтра утром ты приезжаешь в Таллин. У тебя будет почти целый день, чтобы навестить всех, кого ты считаешь нужным. Только, очень тебя прошу, без зависаний и гульбы. Я могу дать тебе адрес, где ты сможешь переночевать, чтобы не было приключений, пойми меня правильно…

-        Не стоит. У меня там есть возможность устроиться не только на хипповых флэтах, не волнуйся, всё будет в порядке.

-        Ладно, только во второй половине дня тебе нужно будет дозвониться по этому вот телефону и договориться о встрече на следующий день. Понятно?

-        Конечно. Только почему сразу и не встретиться?

-        Потому, что посылку тебе надо будет получить перед самым поездом, а не бродить с ней по городу. Потом - сесть в поезд и спокойно приехать обратно. Вот и всё.

-        Нет вопросов, - внутри даже бурлило от ликования, - я уже готов!

Уже через каких-то полчаса мы вышли с Сандром из ИНИОНа. Впереди у меня были целых три дня. Чудесных три дня, когда я смогу побывать в одном из любимейших городов, повидать друзей, о которых только что так тоскливо вспоминал, сделать важное и очень хорошее дело, а, главное, вырваться из так доставшей меня за это время Москвы!

-        Ну что, на вокзал, - спросил я, когда мы завернули за угол у метро, - за билетами?

-        Билеты уже есть, - хитро улыбнулся Сандр и достал из кармана конверт, - бери, тут билеты туда и обратно, извини, но плацкарт, и деньги на карманные расходы.

-        Ух ты! Оперативно работаешь. Тогда я домой - соберусь в дорогу.

-        Только, прошу тебя, без лишних приключений.

-        О чём ты говоришь, - я сделал честное лицо, - какие могут быть приключения?!

-        Разные… Дормидонт, например, Магдалина, ещё кто-нибудь…

Я осёкся и даже остановился как вкопанный. А Сандр, якобы сурово погрозив мне пальцем, продолжил свой путь в сторону метро. Я огорошено смотрел ему вслед. Перед самым метро Сандр обернулся, покачал головой, и ещё раз выразительно погрозил мне пальцем.

 

 

Глава Тринадцатая.

 

Ну вот, он опять передо мной - невысокий белоснежный вокзал города Таллина. Чистенькие платформы, немноголюдный зал ожидания, маленькая, вся разрисованная зебрами и прочей дорожной разметкой привокзальная площадь, обрамленная невысокими домиками с одной стороны и тёмной громадой Вышгорода с другой. Не нарушая традиции, я направился прямо к лестнице, ведущей непосредственно наверх крепости, намереваясь совершить привычный ритуал: "Love Street" - смотровая площадка - пиво - панорама Старого Города - сигарета. Но внезапно начавший накрапывать, ещё на середине лестницы, дождик сократил всё великолепие этого процесса до самого необходимого, чтобы только успеть обрести душевное равновесие от такой резкой смены декораций. Быстренько доглотав под ближайшим навесом холодное пиво, я, мельком глянув на бурую черепицу крыш, помчался под всё усиливающимся дождём вниз, на бегу радуясь давно желанному аромату дыма купленных в привокзальном ларьке "Элит". Но, стоило мне только выскочить к Ратуше, дождь внезапно прекратился, зато тут же задул противный мокрый ветер, отчего пришлось ещё прибавить шагу по направлению к кохвику у "Ципруса", где я рассчитывал и обсохнуть, а теперь ещё и согреться.

Преисполненный чувством долга перед возложенной на меня миссией, я особо не заморачивался даже, кого я застану в кафе - городские новости можно было узнать у любого, кто там окажется, но вот поскорее потом дозвониться до Арво и преподнести ему сюрприз в виде собственной персоны - это занимало меня почти полностью, с момента пробуждения в поезде, когда за окном его всё ещё проплывали однообразные чухонские равнины. Я почему-то был убеждён, что Арво обязан находиться дома, да не просто дома, а непосредственно рядом с телефонным аппаратом - иная ситуация почему-то даже не укладывалась в моей голове.

В кафе почти не было народа - пустых табуретов у стойки было куда больше, чем занятых, однако в самом углу я разглядел похожего на Маркса в молодые годы Андреса Керника - как всегда насупленный и одинокий, он сидел  вполоборота к стойке с чашкой кофе и читал, шевеля неодобрительно бровями, какую-то эстонскую газету.

-        Тере! - похлопал я его по плечу, подойдя сзади.

-        Тере, тере, - ответил он не оборачиваясь, а когда, наконец, взглянул на меня, лицо его ни капельки не изменилось, - привет. Ты опять тут?

-        Только с вокзала, - я уселся на соседний табурет и попросил у белобрысой барменши себе кофе и сочник, - а куда все подевались?

-        Тебе нужен кто-то или ты спрашиваешь вообще?

-        Скорее, вообще…

-        Тогда не имею понятия. Недавно заходили несколько человек, но не местные.

-        А Кунингас, Сайс?

-        Понятия не имею. Не видел их уже примерно четыре дня или даже больше.

-        Понятно.

Я принялся за вкуснейший сочник, запивая его обычно жидким, но зато очень горячим кофе. Андрес, тем временем, опять углубился в изучение газеты. Когда я закурил, он повернулся ко мне и спросил:

-        А почему ты один?

-        Да я только на пару дней сюда. По делу.

-        Интересно. Не очень похоже на тебя. Обычно с кем-нибудь, и дело у вас исключительно одно и то же.

-        Всё течёт, Андрес, всё изменяется…

-        Ты хочешь сказать, что изменил стиль своей жизни?

-        Вовсе не обязательно. Просто добавились ещё всякие новые заморочки.

-        Это тоже хорошо. Тогда можно задать тебе один вопрос?

-        Пожалуйста, - я озадачился серьёзностью его тона, - задавай.

Андрес полез во внутренний карман своей куртки, достал оттуда пухлую от разных бумажек записную книжку, извлёк из неё маленькую открыточку и протянул её мне.

-        Скажи, - повернул он открытку изображением ко мне, - как ты относишься к этому?

Там был изображён Христос с учениками, идущий по пшеничному полю. Иллюстрация к притче о Сеятеле - подумалось мне, пока я офигело молчал. Андрес убрал открытку обратно в записную книжку, а её убрал в куртку и теперь вопросительно на меня смотрел. Я курил, пытаясь протянуть время, соображая, что бы это значило. Не картинка, разумеется, а вопрос. Не придумав ничего путного, я решил спросить его напрямик:

-        А почему ты меня спросил об этом?

-        Не знаю, - Андрес продолжал меня разглядывать, - просто пришло в голову спросить. Но ты так и не ответил на мой вопрос.

-        Странно. Я последнее время много думал как раз на эту тему.

-        Значит я не ошибся. Это и есть твои новые заморочки?

-        Не понимаю, это что - на лице написано?

-        Это вообще очень сложно понять. Но, поверь, люди, которые озабочены именно этой проблемой могут узнавать друг друга. Я и сам очень всегда удивляюсь этому. А цель твоего приезда, случайно, не связана тоже с темой нашего разговора?

Я даже вздрогнул. Что это - случайность или провокация? Я почувствовал себя Штирлицем в кабинете Мюллера. Поэтому, напустив на себя вид безразличной усталости, ответил:

-        Нет, ну что ты… Просто командировка с новой работы…

И тут же понял, что соврал совершенно неудачно. Андрес покачал головой, всё так же меня изучая, а потом тоже сделал вид, что потерял всякий интерес к нашему разговору.

-        Что ж, наконец ты нашёл себе подходящую работу. Наверное, это было нелегко. У меня тоже проблема с работой сейчас - поэтому я спросил.

Мне показалось, что рожа у меня стала пунцовая от стыда. Чтобы хоть как-то сгладить ситуацию я спросил:

-        А где можно достать такие открытки? В Москве бы они мне очень пригодились.

Андрес, якобы нехотя опять повернулся ко мне и вздохнув ответил, понизив голос и  осмотревшись перед этим по углам кохвика:

-        Если тебя и на самом деле волнует то, о чём ты спрашиваешь - то знай, что в нашем городе сейчас некоторые волнения по этому поводу. Поэтому и власти проявляют некоторую суету. Я только хотел предупредить тебя об этом. Кстати, у меня проблемы с работой  именно по этому поводу. Вот так.

-        Спасибо, Андрес, я буду иметь это ввиду. В Москве, между прочим, тоже наблюдается какое-то движение на эту тему, но я ещё сам не до конца разобрался, что всё это значит.

-        Тогда, - взгляд Андреса опять потеплел, -  запомни главное: это дело не терпит ни малейшей глупости. И старайся не забывать об этом в любой ситуации…

-        Ты меня пугаешь…

-        Нисколько, - улыбнулся вдруг Андрес, - просто предлагаю учиться на чужих ошибках.

-        Знаешь, мне очень странно это слышать именно здесь - всю жизнь я был уверен, что с вероисповеданием в Эстонии намного проще, чем у нас.

-        Ты имеешь ввиду много разных церквей в городе? Так дело не в этом. А в инициативе. Надеюсь, ты понял.

-        Думаю, понял. Спасибо ещё раз, Андрес, но мне пора бежать…

-        С Богом!

Обсохший и согревшийся, правда, несколько озадаченный разговором, я перешёл через брусчатку малюсенького перекрёстка к почте, разменял монетки, зашёл в кабинку телефона-автомата и набрал номер Арво.

-        Тере, Арво, - сказал я как можно спокойнее, услышав в трубке знакомый голос, - я приехал.

-        Привет, - голос Арво показался мне каким-то взволнованным, - ты где?

-        У "Ципруса".

-        Сейчас можешь приехать ко мне?

-        Сам хотел напроситься на приглашение, - постарался я поднять тон разговора, - но если ты не против, то еду.

-        Жду. - быстро ответил Арво и повесил трубку.

Что у них тут происходит, - ломал голову я, пока автобус неуклюже выруливал из центра и долго пробирался заводскими окраинами в сторону Тартуского шоссе, - обычно, после Москвы некоторое время приходится себя сдерживать, пока не свыкнешься с неторопливостью ритма тутошней жизни. Если и обнаруживаются здесь какие-то волнующие общество проблемы, то волнения эти напоминают, скорее, отрешённость морского прибоя на мелководье в Пирита, чем суетливый плеск ряби Москвы-реки, зажатой гранитом набережных. Или это просто совпадение - конспиративное грузилово Андреса, первое, что я услышал, и торопливое погонялово Арво - второй голос, с кем мне довелось общаться приехав сюда. Неужели в Таллине что-то настолько изменилось за последнее время, заставив жителей его так резко сменить стиль общения?  Или действительно здесь происходят какие-то неожиданные процессы, так всех всколыхнувшие? Я попытался вспомнить лица прохожих по пути с вокзала до кафе и только тогда чуть успокоился, когда убедил себя, что ничего необычного, даже под дождём в облике таллинцев я не обнаружил. Скорее всего - просто совпадение, решил я и стал любоваться сосновыми предместьями  за окном автобуса, в очередной раз поражаясь разнообразием архитектуры особняков по обеим сторонам дороги, скреплённых, при этом, воедино стабильностью многолетней традиции вкуса и стиля в самых малейших даже их деталях. На одной из совершенно одинаковых остановок мне пришлось выйти из автобуса и углубиться под сень высоченных сосен в аккуратные кварталы проулков старого таллинского района Нымме. Я почти сразу нашёл двухэтажный четырёхквартирный домик, еле видный среди густого кустарника, вошёл в словно игрушечный подъезд с винтовой, уставленной цветами в горшках и застеленной ковром лестницей, поднялся на второй этаж и позвонил в дверь квартиры Арво.

Арво почти сразу открыл, и, не успел я даже сказать что-либо, сграбастал меня, уткнувшись бородой в плечо, и уволок внутрь. Там он швырнул меня в кресло скромно, но очень стильно обставленной комнаты, а сам уселся напротив. Вид у него был всклокоченный, взгляд, хоть и сияющий, но весьма неспокойный. Прежние подозрения опять колыхнулись во мне.

-        Что-то не так, Арво? Может, я не вовремя?

-        Нет-нет, что ты, - суетливо озирался Арво, - наоборот, всё очень даже кстати…

-        Или с Вийве, - сердце моё ёкнуло, - опять проблемы? Где, кстати, она?

-        С Вийве всё ОК, она у Лёлика на хуторе, должна вернуться через пару дней. Там всё в порядке у них.

-        А что же ты тогда такой дёрганный, - пошёл я напролом, - будто я не вижу, что у тебя не всё в порядке. Рассказывай.

-        Как раз всё очень даже в порядке. Но…

Арво пожал плечами, хлопнул себя по коленям, покрутил головой, отчего хайр его навис над лицом. Я ждал. Арво опять пожал плечами, вздохнул, посмотрел на меня исподлобья, через нависшие растрёпанные волосы, и, наконец, изрёк:

-        Дело в том, дружище, что, скорее всего, видимся мы с тобой в последний раз…

 

 

Глава Четырнадцатая.

 

Я ляпнул первое, что смогло прийти в голову в подобной ситуации, так как точно знал, что пауза будет бесконечной и невыносимой:

-        Только не говори, что бы безнадёжно болен.

Арво сидел всё в той же позе и так же молча. Пришлось продолжить изыскания истины:

-        Тогда, наверное, тебя взяли космонавтом для полёта в другую галактику? И ты вернёшься оттуда только через три тыщи лет постаревшим на год?

К моему изумлению Арво шевельнулся, медленно качнул взъерошенной своей башкой и  произнёс с расстановкой:

-        Может быть, этот вариант ближе к действительности…

-        Арво, - во мне начало нарастать раздражение, - боюсь, что ты, скорее-таки, серьёзно заболел.

Тут он, ещё раз тряхнув гривой, будто очнулся. Улыбнувшись, он похлопал меня по плечу, убеждая, якобы, в своей полной адекватности, опять вздохнул, и сказал:

-        Ты не сердись, я вообще-то не должен был тебе совсем ничего говорить, но я так разволновался, когда тебя увидел, что не удержался.

-        Что-то секретное, - уже открыто съязвил я, - ты будешь резидентом советской разведки в Новой Зеландии, тебя перекрасят, женят на аборигенке и сделают вождём племени. Так?

На сей раз Арво просто расхохотался и ответил, только когда успокоился:

-        А вот это уже совсем похоже на правду…

-        Ну хватит меня дурить, Арво, я после поезда страдаю повышенной раздражительностью!

-        Нет, в самом деле, - Арво сделался серьёзным, - ты почти угадал.

-        Про аборигенов, что ли?

-        Да. У меня появилась возможность оказаться вместе с Вийве в Швеции.

-        Ух ты!!!

-        Только не совсем легально. Поэтому билет исключительно в одну сторону. И, надеюсь, понимаешь, что болтать об этом я не должен был даже тебе. Вот так!

-        Да ладно, мне-то уж можно. Только я всё равно ничего не понимаю.

-        Прости, большего я тебе рассказать не могу.

-        А хотя бы когда вы отбываете?

-        Через три дня, примерно. Вот Вийве вернётся с хутора, она поехала с ребятами проститься, и будем сидеть на чемоданах.

-        Ну что за дела! Только что в Москве проводил приятеля в Израиль, теперь вот вы - в противоположную сторону. Хотя, конечно, я рад за вас! Но, всё-таки, почему вы так решили?

-        Во-первых, - так бодро начал Арво, что я понял насколько всё продумано и решено, - такая возможность бывает не часто, сам понимаешь. Во-вторых, ещё при нашем знакомстве я рассказывал про всю нашу с Вийве по жизни неустроенность - и на Кавказе, и тут, в Эстонии. Да и последние все её похождения оптимизма нам не прибавили. Так что, надеюсь, ностальгия нас там не замучает. Разве что будем скучать по очень немногим друзьям, с которыми уж точно скоро не увидимся. Ну, и в-третьих, у нас там есть к кому обратиться - и родня, правда, дальняя, и фонды всякие помощи эстонской эмиграции. Не пропадём.

Он опять взгрустнул, но потом вдруг вскочил и убежал на кухню, под предлогом того, что меня необходимо срочно накормить после дороги. Я вытянулся в кресле и стал обдумывать ситуацию. Хотя, собственно говоря, и обдумывать было нечего - подвернулся людям вариант свалить за бугор, так можно было только за них порадоваться. Тем более, что и не на пустое место отправляются. Будут теперь у меня хорошие друзья "там", глядишь, жвачки пришлют или ещё чего. Так что всё не так уж и трагично. Интересно, а как бы я поступил, если бы мне предложили уехать? Наверное, даже и не раздумывал бы. Даже если и куда глаза глядят. Уж если тут не сгинул, то там, думаю, устроился бы не хуже…

Арво прервал мои мечты, вернувшись из кухни с подносом, на котором стояли тарелки с едой, кофейник и ещё что-то аппетитное. Мы сели за трапезу, но у меня оставалось ещё куча разных вопросов - поэтому мы то и дело отвлекались на разговоры, жестикулируя друг у друга перед носом то вилками, то бутербродами.

-        А Вийве-то как, - спросил я, наконец, то, с чего планировал начать нашу встречу, - больше никаких закидонов не происходило, пока мы не виделись?

-        Слава Богу, нет. Именно - Слава Творцу за это. Я ей очень вовремя напомнил про Псалтирь, которую читала та добрая женщина, Анна Дмитриевна, когда ей было совсем плохо. И, можешь себе представить, она так увлеклась этой книгой, как только она может увлечься. Да и Лёлика с Пашекой тоже "заразила" этим чтением. Конечно, теперь уже не только Псалтирь у неё у изголовья, но, всё-таки, эта книга для неё пока - главная. Я тоже часто составляю ей компанию и не перестаю изумляться - современник, по сути, Гомера - Давид сумел настолько точно расставить мельчайшие акценты во взаимоотношениях человека со Всевышним, что каждая из фраз его остаётся неимоверно актуальной для каждого из нас, живущих почти через три тысячи лет после того как они были Давидом спеты и записаны…

-        Так они сейчас все там, на хуторе, и Пашека, и Старки тоже?

-        Нет Старки сейчас в Таллине. Как всегда - весь в делах…

-        Ну а мальчишки как там?

-        Нормально. Мне показалось, что встреча с отцом Александром сильно на них повлияла. Первым хиппи, говорят, был именно Христос. Да и дочка, пользуясь былым авторитетом, слегка откорректировала им мозги Псалтирью. А то они, было, тоже в отшельники-исихасты собрались. Умное делание, дар пророчества…

-        А вот уедет насовсем, что с ними станет?

-        Так вот ты и поезжай туда.

-        Ох! Я и сам-то во всём не до конца разобрался. У меня в Москве тоже всякие приключения уже происходили на похожую тему.

-        Надеюсь, никаких неприятностей?

-        А почему ты это спрашиваешь?

-        В Таллине власти что-то зашевелились. Старки рассказывал. Якобы появились некие провокаторы "оттуда", вроде как проповедники Слова Божия, а за ними - разные спецслужбы ихние. Соответственно, наши их коллеги и реагируют, как полагается. А попадаются простые ребятки, кто за Истиной потянулся… Да не совсем туда…

-        Может, просто пропаганда совковая так работает?

-        Нет, у Старки сведения, сам знаешь, точные.

-        Вот, у меня был уже сегодня разговор с Андресом в кафе у "Ципруса" - у него тоже какие-то неприятности с работой из-за этого. Но он наши доблестные власти во всём винит.

-        Понятное дело. Но, на самом деле, всё гораздо серьёзнее. Можно хорошо влипнуть.

-        Вот бы мне со Старки поговорить.

-        А что такое?

-        Так ведь я тоже в Таллине, вроде как, по делу. Причём, как раз по такому.

-        Не понял?

-        Попросили меня Евангелия в Москву доставить. Получить их тут у одного человека, и привезти к нам.

-        Да, лучше бы тебе с ним это дело обговорить. Я думаю, он должен сегодня ко мне зайти. Тогда и поговорим обо всём. Если что не так - он скажет…

И в этот самый миг в дверь позвонили. Арво даже вздрогнул и побежал открывать. У меня тоже сердце почему-то ёкнуло, но тут я услышал из прихожей голос Старки и успокоился. Но когда Старки быстро вошёл в комнату я сразу понял, что что-то не так - настолько тот был мрачен и порывист. Я видел его таким только когда мы пробирались через кусты к лёликову хутору… Он подсел к нашему столу, сдержано поздоровался со мной, даже не поинтересовавшись, откуда я тут взялся, и нетерпеливо стал ожидать Арво, который убежал на кухню за кофе для Старки. Наконец, кофе был на столе, и Арво на своём месте.

-        Я подозреваю, - начал Старки, мрачно нас оглядывая, - что все присутствующие уже в курсе происходящих событий?

-        Каких именно? - почти одновременно спросили мы с Арво.

-        Отъезда, разумеется. А что, тут происходит ещё что-нибудь?

-        Да вот я хотел, - начал я, - чтобы ты объяснил мне…

-        Давай, обо всём позже. Произошло непредвиденное.

-        Что такое, - Арво побледнел, - что-то не так?

-        Очень даже не так. Отъезд возможен или только сегодня, или невозможен вообще…

-        Как это так?!

-        Вот так. Объяснять ситуацию бесполезно. Принимай это как факт.

-        Но Вийве… у Лёлика…

-        Это я обдумал. Могу только предложить тебе отправляться самому, а она там окажется несколько позже. И другим путём.

-        Но почему???

-        Этот вариант закрывается. Сегодня. И, кажется, насовсем…

-        Понятно. Но какие гарантии, что Вийве окажется там тоже? И, может быть, лучше нам с ней вместе воспользоваться тем, другим путём?

-        Гарантий, сам понимаешь, никаких, и, к сожалению, там можно отправить только одного человека, причём так, чтобы его ещё кто-то встречал на той стороне. Так что предлагаю тебе отбыть сейчас, а я могу только дать слово, что достаточно скоро ты её увидишь. Если только опять что-нибудь не случится. Но это вряд ли.

-        Могу я, хотя бы, знать каким путём она будет меня догонять, если этот вариант исчезнет?

-        Это моё дело. Могу сказать только, что это произойдёт на юге. Решайся. Времени у нас мало.

-        Я уже решил, - лицо у Арво стало будто высеченым из гранита, - будем делать, как ты предлагаешь. Отказаться совсем для меня было бы слишком тяжело. Я готов.

-        Тогда есть ещё один вопрос. Этот вариант рассчитан на двоих. С тобой должен быть ещё кто-то. Необходимо срочно решить, кто станет твоим напарником?

И тут они оба, не сговариваясь, посмотрели на меня…

 

 

Глава Пятнадцатая.

 

Схема оказалась предельно проста - в крепких деревянных ящиках с оборудованием, экспортируемым СССР на Запад, всегда были незадействованные пустоты, куда и помещались, за некоторое время до погрузки, желающие сменить среду обитания. Пассажиры снабжались запасом воды, минимальным сух.пайком, ёмкостью для отработанной жидкости, и даже малюсеньким тусклым фонариком, чтобы не замучила клаустрофобия. Таким образом, груз, со всем его содержимым, совершал недолгое плавание до Стокгольмского порта, где при разгрузке полагалось дать знать о своём прибытии громким стуком, после чего сдаться шведским спецслужбам, которые выдерживали прибывшего месяц в комфортной местной тюряге, проверяя на отсутствие связей с КГБ, а потом отпускали на попечение различных, в зависимости от национальности, политических мотивов, или ещё каких причин, побудивших беглеца покинуть свой берег, фондов, организаций, братств и союзов, которые занимались дальше его документами, обустройством, натурализацией, и вообще - всей дальнейшей судьбой добровольного скитальца.

От переправляемого требовалось немногое - сидеть предельно тихо до и во время погрузки на корабль, не слишком шуметь во время плавания, опять затаиться при разгрузке в порту назначения, не оказывать сопротивления властям, хорошо вести себя в тюрьме, и, понятное дело, не оказаться советским шпионом. Однако, поскольку этим занимался, каким-то образом, Старки, я прекрасно понимал, что и Контора тоже активно использует это "окно", но меня с Арво, как ни крути, это не должно было волновать нисколько. Старки, правда, сочинил быстренько мне "легенду", побудившую меня к бегству и дающую мне право на этот способ перемещения в пространстве, но она была настолько близка к моей реальной действительности, что скорее была и не "легендой" вовсе, а просто одним из ракурсов на моё тут существование, самую чуточку сгущавшим некоторые аспекты моих взаимоотношений с властями, идеологией и даже медициной. А уж Арво и безо всяких подобных домыслов по всем статьям подходил под статус беженца, отставшая дочка только придавала большую убедительность общему трагизму его судьбы.

Итак, поздней ночью, как и полагается в таких ситуациях, мы молча сидели с Арво на заднем сидении того самого "Мерседеса", который стоял с выключенными огнями в тёмном переулке, недалеко от примыкающего к таллинскому порту предприятия. Старки ушёл уже достаточно давно. Вокруг стояла тишина, мы тоже молчали, переживая значимость момента. Я даже не могу сказать сколько продолжалось это ожидание - может быть час, а может быть и минут двадцать, но когда вдали появился силуэт идущего к машине с кем-то ещё Старки, мне вдруг показалось, будто всё бывшее со мной до этого стремительно удалилось от меня так далеко и уже почти недостижимо, что сердце и вокруг него сжалось чем-то совершенно ледяным и безжизненным, вроде космического вакуума, насколько я смог бы представить его внутри себя. Старки подошёл к машине, а спутник его остановился в отдалении, оставаясь лишь тёмным силуэтом во мраке переулка.

-        Пора, - сухо сказал Старки, - вас ждут.

Арво кряхтя стал выбираться из салона, я вылез следом. Мы стояли около Старки, молча глядя на него, ожидая, наверное, дальнейших указаний. Тот так же молча показал нам в сторону тёмной фигуры в переулке.

-        И это всё, - спросил Арво каким-то совершенно чужим голосом, - нам просто идти, и всё?

-        Да, - ответил Старки, - идите с ним. Всё будет в порядке.

-        Спасибо, - почти шёпотом произнёс Арво, обнимая Старки за плечо, - прощай…

И пошёл не оборачиваясь вглубь переулка. Я тоже уткнулся Старки в плечо, тот ободряюще хлопнул меня легонько по спине, и я тоже двинулся следом за Арво.

Я был уже на полпути к ожидавшему нас силуэту, как вдруг что-то будто взорвалось внутри меня, заставив остановиться как вкопанному. И буквально через мгновение я, как бы со стороны услышал свой голос, обращённый к идущему впереди Арво:

-        Постой, Арво, у меня только один вопрос.

-        Какой вопрос, - Арво обернулся резко, словно я его ударил, - что ещё?!

-        Вопрос у меня, - повторил я тупо, - не знаю только, кого надо спрашивать…

-        Говори, - тихо отозвался Старки, - я слушаю.

-        Скажи тогда, - я по-прежнему со стороны слушал весь этот разговор, - неужели Арво не сможет обойтись без меня?

-        В чем дело, - прохрипел Арво, - я ничего не понимаю…

-        Может, конечно, - так же тихо ответил Старки, - просто ждут двоих, вот в чём дело. Так уже сложилось тут, чтобы было двое. Одному сложнее быть во время пути, да и мало ли что…

-        Арво, - мой голос обратился к нему, - может быть, ты всё-таки отправишься один?

-        Ты что, - Арво насупился, - струсил? Разве ты мне не доверяешь?

-        Нет, это не то. Дорога - вот в чём дело…

-        Какая ещё дорога?

-        Помнишь, отец Александр сказал мне про дорогу?

-        Конечно. Но что это значит?

-        То, Арво, - голос мой стал глухим и торжественным, - что дорога эта - здесь.

-        Это ты только что решил? Но ведь там ещё больше дорог, разве не так?

-        Да. Но моя дорога - здесь. Теперь я точно это знаю.

-        Точно? - Арво нерешительно переминался с ноги на ногу.

-        Да. Прости меня, Арво, но я остаюсь. Старки, это ведь можно ещё?

-        Конечно, - отозвался тот, - если Арво уверен в предстоящем одиночестве.

Арво приблизился ко мне вплотную и пристально посмотрел мне в лицо. Потом молча кивнул, ткнул меня в грудь кулаком, повернулся и ушёл к ожидающему. Они оба двинулись по переулку и вскоре скрылись за ближайшим углом. Арво так и не обернулся. Мы некоторое время смотрели им вслед, потом Старки вздохнул и направился к машине. Я тоже подошёл, и мы одновременно сели на переднее сидение. Машина тронулась. Мы ехали молча, пока я не заметил, что едем мы по Тартускому шоссе к выезду из города.

-        Погоди, - словно очнулся я, - куда мы едем? Остановись, давай обсудим ситуацию.

Старки припарковался у автобусной остановки, мы вышли из машины, закурили.

-        Ты считаешь, - не выдержал я, как всегда, молчания, - что я не прав? Скажи честно!

-        Нет, я так не считаю. Даже могу тебе признаться, что считал бы себя несколько виноватым, что отправил тебя, поддавшегося порыву, туда, куда ты и не собирался совсем недавно. Так что думаю, что ты поступил вполне разумно.

-        Но как же Арво? Один?

-        Это всё не так страшно, как кажется. Я тоже, наверное, поддался порыву, когда настаивал на необходимости напарника. Речь шла, на самом деле, просто об изменении договорённости, а в подобных ситуациях некоторые заинтересованные люди болезненно на это реагируют. Только и всего.

-        Речь идёт о деньгах?

-        И об этом тоже, сам понимаешь, но и о подозрительности тоже.

-        Значит, всё же, я кого-то подвёл…

-        Не стоит об этом, это не твоя забота, да и "окно" закрывается. Всё ОК.

-        Хорошо. Но куда мы едем?

-        Прочь из города. И чем быстрее, тем лучше для всех.

-        Но у меня, раз уж я остался на месте, дела в Таллине…

-        Кстати о твоих делах - тебя ведь некий Сандр Рига сюда отправил?

-        Да, - почему-то не удивившись ничуть ответил я, - он самый. А что?

-        Вот видишь, твоя миссия тут совсем не секрет. И, заметь, не только для меня…

-        Ты имеешь ввиду…

-        Да, в Москву отсюда ты бы вернулся не скоро.

-        Так куда мне теперь?

-        Не знаю. Но и в Москве советую появиться хотя бы через полгодика, не раньше. Тогда будет проще прикидываться дурачком, если кто-то вздумает задавать всякие каверзные вопросы. Особенно если учесть, что ты и не сделал ничего, о чём тебя так просили.

-        Ладно, - вздохнул я, - полгода это не проблема, раз уж так получилось. Надо бы только своих предупредить, кто там с Сандром ещё тусуется…

-        И этого делать пока не стоит. Тут тоже не всё пока ясно, я имею ввиду "своих".

-        Понял. Ну а ты куда сейчас, если не секрет?

-        За Вийве, к Лёлику. А потом с ней в сторону юга. Мне в Эстонии теперь тоже ещё долгое время делать нечего будет. Весьма долгое время…

-        Так можно я с тобой, пока планы мои не определились?

-        А мне кажется, - усмехнулся Старки, -  наоборот, как раз вполне определились. Дорога - вот же она!

-        Так и поехали тогда, чего мы стоим тут!

Фары отнимали у темноты ночной асфальт, который немедленно исчезал куда-то под нами, в салоне царил уютный полумрак, наполненный задумчивыми фантазиями "Кинг Кримсон", вокруг нас проносилась, помахивая иногда ветвями сосен и сливаясь позади во мрак, долгая уже августовская ночь, а впереди, за пределами возможности фар, неотвратимо мчалась прямо нас ещё не видимая, но такая, чем дальше, тем более разная - дорога…

 

 

Конец Четвёртой Части.